Томашева Ксения: другие произведения.

Когда угасло пламя

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Peклaмa:
Конкурс LitRPG-фэнтези, приз 5000$
Конкурсы романов на Author.Today
Оценка: 9.81*19  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мир огненных котов попал под власть загадочного захватчика. Что это: оружие, неизвестный организм или высшая сила? Впрочем, история не об этом. А о том, как погиб, а потом вновь воскрес мир, и о том, как его обитатели с этим жили, не имея возможности умереть. И о том, как, лишь вновь обретя способность умирать по-настоящему, огненные коты стали по-настоящему живыми. (Объединила все четыре части в один файл для конка)
  Когда угасло пламя
  Танцовщица для Вулкана
  Пепел огненных тюльпанов
  Дым сбывшихся надежд

-Часть 1-

  Когда угасло пламя

(Берт)

  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 19
  Глава 20
  Глава 21
  Глава 22
  
   Мы сражаемся. Мы ведем бесконечный бой друг с другом и с собственной тенью. Нам был дан величайший Дар и величайшее Проклятие. Мы - огненные коты. Нам даровали бесконечную жизнь. Но и право на смерть у нас отняли. Изо дня в день мы гибнем на аренах сражений, чувствуя боль и ужас умирания, но не имея права умереть по-настоящему, соединившись с Пламенем Изначальным в сердце Великого Вулкана. Изо дня в день мы воскресаем, чтобы снова умирать.
   Но так было не всегда.

  
  1

   - Лиска, ну почему именно этот подоконник? Его же даже с улицы не видно. Окно на плато выходит. Кто там заметит твою свечку?
   - Берт, ты как маленький. Сам знаешь: эта свеча и эта трапеза - не для живых. Свеча освещает путь душам умерших от голода, дает им знать, что здесь их ждут и помнят! А в свете этих бездушных новомодных электри...ческих, - Лиска с трудом выговорила непривычное слово, - фонарей ее живое пламя едва различимо.
   Ну да, Лиска была права во всем. Мне стало стыдно за свою лень. Стоило давно навести порядок в комнате, служившей мастерской, но я все никак не мог собраться. Куча ненужных шестеренок и прочих деталей, выкинуть которые рука не поднималась, грозила в скором времени совсем перекрыть свет из окна, а его по зимнему времени и так было недостаточно.
   Вздохнув, принялся за уборку. Лиска понаблюдала какое-то время за моими страданиями, уперев руки в боки и смешно поводя рыжими ушами с кисточками на концах. Улучила момент, когда присел, чтобы вытащить из-под стола закатившуюся отвертку, чмокнула меня в макушку и заливисто рассмеялась. Хотел ухватить ее за талию, но Лиска ловко вывернулась, мазнув кончиком огненно-рыжего хвоста по моему носу, подмигнула и упорхнула на кухню. Я залюбовался ладной фигуркой жены, вмиг забыв об уборке. Красивая она у меня, хоть и мелкая слишком.
   Мою семью голод почти не затронул: предки жили в отдаленном горном районе, куда сборщики редко добирались. А вот Лиска была из потомственных крестьян, веками возделывавших плодородные земли в долине. Именно такие долины подверглись наибольшим поборам перед той, последней, войной. Сборщики лютовали. Прикрываясь нуждами армии, они попросту грабили селян до нитки, убивая тех, кто осмеливался припрятать от их дотошных глаз последний мешок зерна или репы. Коты пухли от голода, пытались есть вулканических ежей, но только травились их ядом.
   Лискина бабка рассказывала, как ей приходилось с топором в ослабевших руках оборонять хату от спятившей соседки. В помутившемся от голода рассудке нападавшей билась единственная мысль: сварить и съесть бабкиных детей. Из бабкиного первого помета выжила только Лискина мать. А ведь их было пятеро: крепких, розовощеких огненно-рыжих малышей. Благословенная масть. Из котят второго помета, бывших на то время совсем крохами, не выжил никто.
   Лиска в мать пошла: такая же огненная. Мать ее после пережитого в детстве голода здоровьем слаба была и умерла в родах, едва сумев дать жизнь единственному котенку. Вот Лиска и осталась бабке в утешение. Тоже худенькая, мелкая, но удивительно жизнерадостная, как язычок пламени. За то я ее и полюбил. Тепло мне рядом с ней было.
   - Па! А когда Голодная Ночь закончится, мы пойдем на площадь? Там ярмарка приехала, будут ряженые, и Вьюгу будут сжигать, и петушки на палочках будут!
   В дом ввалились Шейлена с Лансом. Наши двойняшки. Да, мы не могли похвастаться большой семьей. Лиска и этих двоих еле выносила, так что после первого помета мы решили больше не рисковать. Соседки, конечно, головами качали, мол, девка молодая, чего осторожничать. Вон, у Мирты с соседней улицы третий помет на подходе, да и в первых двух по четверо котят, а ведь Лискина одногодка. Лиска после таких разговоров рыдала в подушку, когда думала, что я сплю и не слышу. Но я был непреклонен: лучше живая любимая жена и двое непосед с шилом в том месте, откуда хвост растет, чем куча детишек на руках и статус молодого вдовца.
   - А еще там можно будет сделать эту, как ее... потографию! - Шейлена прямо пританцовывала от предвкушения.
   - Фотографию, глупая ты! Сразу видно, что девчонка, - Ланселот глянул на сестру свысока.
   - И ничего не глупая! - надула губки та. - И вообще, у меня уже огонь пробудился, а вот проснется ли твой - еще неизвестно, вдруг ты в маму пошел!
   - Ой, подумаешь, нужен мне ваш огонь. Только морока одна от него. Я лучше буду, как папа - изобретателем. Вот вырасту и изобрету движущуюся фотографию. Чтобы можно было не просто картинку сделать, а и рукой помахать и привет передать тому, кому карточку подаришь. Будете потом хвастаться, что со мной знакомы!
   - Ты пока вырастешь, ее и без тебя сто раз изобретут! Вон, даже папа хотя бы.
   - Не буду я без Ланса ничего такого изобретать, - успокоил надувшегося сына я. - Подожду, пока он подрастет, вместе потом изобретем.
   Лиска позвала детей помогать ей на кухне, рыкнув на меня, чтобы не отвлекался и побыстрее заканчивал с уборкой: скоро закат, а с ним и Голодная Ночь. Самая темная и страшная ночь в году. Говорят, половина умерших от голода ушла к Пламени Изначальному, не пережив эту страшную ночь. Именно поэтому у нас появилась традиция накрывать богатый стол в отдельной комнате и выставлять на подоконнике горящую свечу, чтобы она всю ночь своим светом указывала дорогу умершим к дому, где их помнят и любят настолько, что отдают всю свою еду. Живые в эту ночь постились до самого рассвета, уступая еду мертвым.
   Эта традиция прижилась не везде, но семьи, чьи родственники ушли в то страшное время, следовали ей неукоснительно.
   Я продолжил уборку, краем уха слушая веселые визги и возню семейства на кухне. Малышня у нас получилась - просто загляденье. Похожие внешне, как два язычка пламени, они были настолько же разными по характеру, как те самые два язычка пламени. Оба шоколадно-рыжеватой масти - эдакая смесь меня и Лиски в равных пропорциях - с пушистыми, как у Лиски, хвостами и плюшевыми ушками. Только у Шейлены были мои зеленые глаза и взрывной характер, да и дар огненный у нее пробудился очень рано. Ланселот же рассудительно посматривал на мир огромными янтарно-желтыми, как у Лиски, глазищами. Признаков дара в нем пока не наблюдалось, и мы думали, что и в этом он в мать пошел: магом Лиска не была. А вот к работе с железками сын проявлял большой интерес и с удовольствием возился вместе со мной в мастерской, помогая собирать всевозможные механизмы. От кого из нас у него это, сложно было сказать: Лиска тоже была мастером не последней категории, просто с рождением наших малышей, отошла от дел, полностью посвятив себя дому. Я же, в силу своих немалых способностей к магии огня, занимался магической техникой, собирая и обслуживая двигатели дирижаблей. Но это на работе. А дома я возился с разными мелкими штуковинами, изобретая и улучшая их. Даже несколько патентов сумел получить на свои изобретения. Сейчас, например, работал над перчаткой, способной концентрировать и направлять поток магии огня, будучи надетой на руку мага. Перчатка уже умела фокусировать огонь в плотный луч. Но я не собирался на этом останавливаться: я хотел добиться настолько малой толщины луча, чтобы эту перчатку можно было применять для пайки ювелирных изделий, например. Или в лекарском деле: с помощью такого тонкого луча можно было бы делать аккуратные и точные разрезы при операциях.
   - Мам, а папа обещал, что завтра мы пойдем на ярмарку! И там будут ряженые, и петушки, и фотография! - раздался из кухни звонкий голосок дочери.
   ***
   Окуляр снова барахлит. Изображение в левом глазу расплывается. Пламя, как же невовремя! Если не починю перчатку до утра, не видать мне завтра победы. А значит, снова боль умирания и новая порция жизни взаймы.

  
  2

   А завтра пришла война.
   Только мы это не сразу заметили. Эта война была совсем не такая, как та, которую мы называли последней. Последняя Война была понятной и... честной, что ли. Наши предки точно знали, кто враг. Они шли на борьбу со злом. И побеждали. Или гибли, приближая своей гибелью общую победу.
   Последняя Война была ужасной, кровавой, отвратительной. Да, мы воспевали подвиг наших предков. И да, мы романтизировали ту войну. Но мы прекрасно поняли и запомнили урок, ею преподнесенный: нет ничего прекрасного в войне. И, несмотря на то, что мы гордились той победой, ее цену мы хорошо осознавали. А цена была неоправданно завышена. И мы платили ее еще многие годы после окончания Последней Войны. Платили зажженной свечой и ничейной трапезой в Голодную Ночь. Платили портретами бабушек и дедушек, которых никогда не знали их внуки. Платили воспоминаниями детства, в которых мы, малыши, родившиеся спустя долгие годы после Последней Войны, вздрагивали от ужаса, заслышав пролетающий над нашими головами дирижабль. Ведь в нашем воображении, взращенном на рассказах о той войне, дирижабли несли бомбы, способные в мгновение ока превратить в пылающий ад целый город.
   Казалось, для нашего мира Последняя Война стала тем лечением, которое несет пациенту много боли, но пережив которое, он потом стремительно идет на поправку. Еще ныли старые шрамы, но мир выздоравливал. Наши дети уже не играли во дворе в войнушки, вооружившись деревянными пистолями. У них были другие, гораздо более мирные игры, и мы радовались, предвкушая, что и внуков наших ждет такое же безоблачное будущее.
   - Пап, ну сколько можно копаться? Вон, даже Ланс уже оделся, а вы с мамой еще даже зубы не почистили! - Звонкая у нас все-таки дочь, вот бы кто регулятор громкости для малолетних чад изобрел.
   Из теплой постели вылезать категорически не хотелось, но малышня поспать подольше не даст. Они этот поход на ярмарку месяц ждали, копили карманные деньги и костюмы мастерили.
   Ланс, как всегда, оденется инженером: пояс-патронташ с инструментами, окуляры поверх клетчатой кепки, жилет с кучей кармашков. Малой начал интересоваться механикой лет с четырех, и к своим нынешним девяти уже мог починить всякую бытовую мелочь - Лиске на радость, ведь и у нее, и у меня не всегда доходили руки. А обращаться за ремонтом в специальную мастерскую Лиска категорически отказывалась: стыдно, мол, в семье инженеров не уметь мешалку для теста починить.
   Шейлена будет Огненной Танцовщицей. Кем еще может нарядиться девочка-девятилетка?
   ***
   - Эй, Инженер, ты слышал, завтра будет Огненная Танцовщица!
   - Слышал. Не разделяю твоих восторгов.
   - Да ладно тебе, один раз живем, дай хоть помереть разок от руки прекрасной богини.
   Лично мне даже от руки прекрасной богини умирать не хочется. Тем более, не Истинной Богини, а какой-то девчонки, взявшей Ее имя в качестве прозвища.

  
  3

   Ярмарка в этом году удалась. Чучело Вьюги горело ярко, детишки весело носились вокруг него, кидаясь фаерболами.
   - Пап, смотри, как я умею! - Шейлена встала на цыпочки, подняла ладони над головой и, крутанувшись на месте, резко развела руки, выбросив их вперед. Ну прямо настоящая Огненная Танцовщица. Только меткости ей побольше бы. И дури поменьше. Огромный фаербол сорвался с ее ладоней и с гудением рассерженного шмеля понесся над площадью. Если бы еще в сторону чучела, а не зигзагами куда-то влево. Ребятня с визгом прыснула в стороны с траектории бешеного снаряда. Я кинулся за ним, ловя в отчаянном прыжке и рассеивая фаербол. Фу-у, пронесло.
   Есть в нашем городе традиция на Мартовские Игры устраивать бои без правил с участием специально приглашенных профессиональных бойцов. Так вот, по скорости реакции счастливый отец юного дарования вроде моего Шила (так Лиска иногда в шутку называла дочурку) может дать фору любому профессионалу.
   - Тебя, Ленка, нельзя к народу пускать! - Ланс сокрушенно покачал головой. Ну вылитая Лискина бабка. Нахватался от нее, когда мы их на лето к ней в деревню ссылали. Дети вообще, как губки, особенно в этом возрасте. А у бабки нашей и речь, и ужимки - хоть на ярмарках выступай.
   - На себя посмотри! Кто вчера у папы стащил баллоны с жидким огнем и огнемет за сараем испытывал? - сдала брата Шейлена. - Это мама еще не знает, что ты ее саженцы спалил, вот она по весне рассердится!
   - Чего это я должна рассердиться? - Лиска подошла. Раскраснелась, улыбается, а в руках огненные петушки на палочках. Целый букет: и лимонные, и персиковые, и мои любимые - малиновые. Я засмотрелся. Говорят, что невозможно любить много лет одинаково сильно. Может быть. Но вот когда она такая, я в нее каждый раз заново влюбляюсь.
   - Идемте, там уже фотограф приехал, камеры распаковывает. Сейчас очередь набежит, до самого вечера простоим.
   - Ура!
   - Идем скорее!
   - Ленка, не тяни меня, я сам могу быстрее тебя идти!
   - Ну и давай наперегонки! Кто быстрее добежит - выбирает фон!
   Наши огоньки неугомонные унеслись к дальнему углу площади, где уже собиралась пестрая толпа одетых в карнавальные костюмы или просто нарядных горожан.
   Мы с Лиской переглянулись и, взявшись за руки, чинно зашагали следом. Спешить некуда. Фотограф еще не скоро снимать начнет, а очередь мелочь займет и без нас. У нас есть пять минут только для нас двоих. И огненных петушков. Я цапнул у Лиски из рук малиновый и, блаженно зажмурившись, прямо целиком сунул в рот, только палочка снаружи торчала. Лиска засмеялась и лизнула лимонный. И как можно эту кислятину любить?
   ***
   С помятой выцветшей фотокарточки на меня, улыбаясь, смотрит изящная рыжая кошка с букетом огненных петушков в руках. Двое шоколадно-золотистых малышей прижимаются к ней с боков. А за плечи приобнимает, нависая горой, высокий темноволосый незнакомец. Его я почти не помню. Мои волосы белы, как вулканический пепел с горы Огневки.

  
  4

   - Берт, ты новости читал? - Лиска протянула мне газету.
   - А что там? - мне было лениво.
   Холодное зимнее утро - в такое сначала встаешь ты, а потом солнце - не располагало к чтению пахнущей морозом и типографской краской утренней прессы. Хотелось залезть обратно под одеяло и сделать вид, что сегодня выходной. Но это вряд ли. На заводе запарка: правительственный заказ. Такое впечатление, что наверху решили провести капитальный ремонт всех списанных военных дирижаблей. Половина из поступающих к нам развалин давно не на ходу, а остальные даже в музей не возьмут, только на свалку.
   - Пишут, что в предгорьях бандиты лютуют. Не наши, залетные. Призывают правительство вмешаться и порядок навести, - Лиска покачала головой. - Не к добру это. Столько лет у нас все тихо было, и тут такое. Откуда и взялись-то?
   И то верно. Посмотреть на соседние государства, там что ни день, то бомбисты, или заварушки какие. А у нас - тишь да гладь. Отвоевался народ.
   Чмокнув Лиску в макушку на прощание, я выбрался на улицу. Промозглый ветер лез за шиворот: пришлось поднять воротник повыше, зарываясь носом в полосатый вязаный шарф. До остановки дилижанса я добрался, поставив рекорд в беге, если не мировой, так личный - точно. Вот не пойму никак, почему в наших краях такие суровые зимы. Пламенное сердце планеты дает достаточно жара, чтобы Вулкан мог без конца петь свою песнь для Огненной Танцовщицы. Ее вечный танец дарит огонь не только нашим сердцам, но и горам, рождающим потоки раскаленной лавы. Вон, Огневка снова извергается. И говорят, детеныш у нее скоро будет - на южном склоне трясет сильно.
   В тряском дилижансе-самоходке досыпалось плохо: монстрообразное чудо паровой техники подпрыгивало на ухабах, а пухленький сосед по скамейке постоянно тыкал мне в бок ручкой длинного зонта, который кот никак не мог пристроить, чтобы тот не мешался. Так что, когда мы со скрипом и грохотом затормозили на остановке у проходной завода, я уже вполне проснулся.
  
   - Господин инженер, что прикажете с этим судном делать? - голос Йоныча вырвал меня из ленивых размышлений о том, что не мешало бы к Хэнку заглянуть (у него новый завоз намечался, а мне нужны были кое-какие мелочи для перчатки). - Берт, твою дивизию, корыто это дырявое куда, спрашиваю, определим? На запчасти, или попробуем эту дуру починить? Предупреждаю: движок совсем как решето, я даже пытаться не буду туда пламя запустить.
   - Йоныч, на запчасти мы и так каждую вторую дуру пускаем, а у нас план. Давай чинить, - вздохнул я.
   Вообще-то, этого пожилого серого кота звали Йона, но Йоныч шло ему гораздо больше. Он был нетороплив, рассудителен, и мысли свои имел обыкновение выражать так витиевато-матерно, что звучало это как песня. Правда, я имел счастье слушать его тирады всего пару раз в жизни: все-таки мой чин обязывал рабочих к уважительному отношению, пусть я и младше большинства из них раза в два. Остальные инженеры редко спускались в ремонтные цеха, предпочитая просиживать штаны в кабинетах наверху и передавая распоряжения через прорабов. Я же любил запах смазки и раскаленного почти докрасна металла, а руке было неуютно, если вместо гаечного ключа ей приходилось таскать канцелярские бумажки. Вот и пропадал большую часть рабочего дня в цехах, руководя процессом прямо на месте, а иногда и помогая. Йоныч к чинам относился трепетно, и при мне изо всех сил старался привести свою речь в соответствие с собственными же представлениями о приличиях. Однако пару перлов типа "кислый борщ тебе в стакан" мне все-таки удалось подслушать.
   - Слыхал, соседи наши войска к границе стягивают? Говорят, чтобы банды к ним не пролезли. Нечисто тут что-то. Как от них к нам - так пусть лезут, а обратно - ни-ни? - Еще больше, чем загнуть крепкое словечко, Йоныч любил порассуждать о политике и положении дел в мире. - Эх, быть войне, точно тебе говорю. Иначе, чего бы наши так засуетились, все экспонаты из музеев повытаскивали, пыль смахнули и к нам - на ремонт.
   - Не говори глупостей, Йоныч. Ну какая война? Мы ж соседями, почитай лет двести, как в мире живем. Вон, у каждого второго там какой-нить родич имеется, - вмешался конопатый Терри. Простоватый парень, но силищи немерянной. Толковый и исполнительный. Вообще, хорошая у меня бригада. И Йоныч, и Терри, и Макс с Марком. Последние двое - близнецы из одного помета - всегда держались вместе и даже говорили хором. При этом Макс был чудо-механиком, а Марк все больше по магической части. С пламенем у него отношения складывались практически родственные. Я как-то раз застал его за разговором с двигателем Старушки Цеппы - так мы ласково называли огромный, неповоротливый и пузатый, грузовой дирижабль, на котором нам на завод подвозили запчасти. И могу поклясться, что пламя ему отвечало, тихонько гудя и взревывая.
   - Вот ты отмахиваешься, глупости, мол, а как начнут в армию набирать, кому, думаешь первому письмецо с приглашением прилетит? - Йоныч не унимался.
   - Не мне, так точно, - прогудел Терри. - Мне уж сороковник скоро, староват я.
   - Это я староват, а ты в самый раз. Как и сладкая парочка наша, - Йоныч кивнул на Макса с Марком. - Вон, господин инженер, может, и отмажется. Ценный квалифицированный сотрудник, да детки малые в наличии.
   В их спор я решил не вмешиваться. А про себя подумал, что если и правда война, я отмазываться не стану. Но и в самом деле, кто меня вызовет, инженеры ценны в тылу.
   ***
   - Мрак, ты уверен, что завтра хочешь выходить? Ты же только вернулся, - смотрю на товарища с сомнением.
   - Абсолютно, - в остывших глазах нет больше огня. Совсем. От того и прозвище это - Мрак. - Может, на этот раз мне повезет, и Пламя Изначальное примет своего блудного сына.
   Только нам не везет. Уже очень давно. И пламя ему давно уже не отвечает.

  
  5

   - Мы с Шилом тушенки наделали, десять банок, передадим мальчикам, они завтра поедут, - Лиска поставила передо мной на стол тарелку с этой самой тушенкой. У нас теперь частенько на ужин тушенка бывала.
   Несуществующая война съедала жизни наших сограждан, как ту тушенку. На борьбу с лютовавшими бандами правительство призывало все новых и новых солдат, уже не ограничиваясь профессиональными военными, вызванными из запаса. Денег на обеспечение внезапно понадобившейся армии выделялось ничтожно мало - войны-то нет, вот по закону больше и не положено. Друзья и родственники, да и просто неравнодушные люди, собирали, кто что может, подкармливая и одевая солдат. Соседский король, делая беспокойное лицо, стягивал все больше войск к границе. А у "бандитов" чудесным образом появлялось новейшее оружие, подозрительно похожее на разработки наших соседей. По официальной версии, отбитое в налетах, или просто потерянное. А потом на территориях, подконтрольных бандам, стали теряться целые отряды соседских военных.
   - Мирта говорит, письмо от родичей получила. Пишут, что им рассказывают, будто наше правительство с ума сошло. Своих же мирных граждан мочит. И призывают мальчишек идти добровольцами помогать нашим "мирным гражданам" отбиваться, - Лиска покачала головой. - Говорят, деньги хорошие обещают, только вот из тех мальчишек еще никто не вернулся, ни живым, ни мертвым. Как до места службы доедут - так и пропадают. Ни писем, ничего. Родители бучу подняли, до самого короля дошли, а тот открещивается, мол нет у нас таких на службе. Дезертировали, аль в отпуск отпущены. В отпуск. Едва добравшись до своей части. Ну разве бывает такое?
   У нас тоже всякие разговоры ходили. На заводе все ждали призыва. Некоторые даже с нетерпением. Шутили, что, мол солдатам положен как минимум 6-ти часовой сон, а тут пашешь круглосуточно, пусть призывают, хоть отоспимся. Йоныч на такие шуточки неодобрительно цокал языком, напоминая поговорку про то, что отоспаться и на том свете можно.
   - Па, я твою горелку возьму, мне кое-что припаять нужно, - на кухню вполз Ланс.
   - Ланс, ну посмотри, на кого ты похож? - Лиска всплеснула руками. Сын выглядел живописно: окуляры с увеличительными стеклами на лбу, щеки все в копоти, а из-за уха отвертка торчит.
   - Ага, вылитый папа! - гордо ответствовало наше чадо.
   - А ну, поумничай мне тут! Быстро умываться и в кровать! Вот выучишься, тогда и умничать будешь. И грязь в кухню своей жене будешь таскать, мне и папы твоего хватает, - Лиску лестью в мой адрес не проймешь.
   Сын надулся и прошлепал в ванную, обиженно сопя.
   - Чего ты на него так взъелась? - миролюбиво спросил я.
   - Чего-чего. А ничего. Нервы никуда не годятся, - Лиска махнула рукой и отвернулась, разливая по кружкам чай. - Вот ты мне скажи. Неужели и в Последнюю Войну так было? Там люди гибнут, вон, Арье мужа без ног вернули, зато с медалькой какой-то смехотворной. А выйдешь в город - тишь да гладь. Газету откроешь - все у нас хорошо, надои растут, с соседями какой-то договор подписали. Думаешь, зачем сыну твоему горелка? Они с друзьями при мастерской одной с ремонтом самоходок помогают. Которые помощь солдатам от наших баб возят. Там же ад. Одна-две ходки, и агрегат на капремонт приходится ставить.
   - Да у нас на заводе тоже несладко. Сама видишь, когда я домой прихожу. Только дирижабль в строй вернем, как через пару дней принимаем обратно с движком пробитым. Марк вчера над Старой Цеппой рыдал полдня. Отлетала свое старушка.
   - Куда мир катится? Страшно мне, Берт. А вдруг тебя тоже призовут? Я не пущу! - чашка в руках Лиски задрожала, расплескивая горячий чай.
   - Тихо, малыш, - я осторожно отобрал у нее чашку и поставил на стол, обнимая Лиску за плечи. - Я инженер, забыла? Мы тут нужнее. Ну пойду я стрелять, а дирижабли кто ремонтировать будет?
   О том, что послезавтра у нас командировка в места боевых действий, я говорить не стал, хоть и собирался, придя домой. Скажу, что в головной офис вызывают.
   Командировка беспокоила меня, и сильно. Нашей бригаде предстояло изучить место крушения пассажирского дирижабля. Последние сообщения, полученные от экипажа, были путанными и вызывали больше вопросов, чем давали ответов. Вроде бы, пламя у них взбесилось. Дирижабль пролетал над местами перестрелок с бандитами на достаточной, чтобы не беспокоиться всерьез о его безопасности, высоте, когда в него попал шальной снаряд. Ничего смертельно страшного, просто пробил внешний слой обшивки, полет можно было продолжать. Но только вот через пару минут от командира экипажа стали поступать панические, и оттого путанные, сообщения, из которых понять можно было только одно: "пламя взбесилось". А еще через три минуты дирижабль рухнул, взорвавшись так, что в окрестностях нескольких лиг можно было видеть зарево взрыва.
   Как пламя могло взбеситься?
   Пламя - это наша родная стихия. Из нее мы приходим в этот мир, в него мы уходим, когда умираем. Пламя не предаст своих детей.
   ***
   Пламя отвернулось от нас. Мы это поняли далеко не сразу. Да и сейчас многие не осознают этого, несмотря на все очевидные свидетельства, которые мы наблюдаем уже столько лет... или столетий?
   Мой огонь молчит. Но я способен создать фаербол-другой, и я обязательно воспользуюсь этой своей способностью завтра. Еще бы перчатку починить... Мало кто из противников может что-то противопоставить моей фирменной "фишке".

  
  6

   - Йоныч, ну что там? - я стоял на краю огромного кратера яйцеобразной формы, оставшегося на месте взрыва дирижабля. Ребята копошились внизу.
   Если честно, я не видел смысла туда спускаться, но порядок есть порядок. Все обломки дирижабля, которые поддавались узнаванию, уже собрали до нас. На базе, перед тем, как выезжать к месту крушения, мы их тщательно осмотрели. Ловить там было нечего: куски обшивки, покореженные так, что не поймешь, от попавшего в дирижабль снаряда повреждения или от взрыва. Ни одной, даже самой крохотной, частички двигателя среди собранных обломков не было. С направлением, откуда прилетел снаряд, и его калибром пусть разбираются специалисты по баллистике, нашей же задачей было проверить сообщение о взбесившемся пламени. Так что я решил выдвигаться к месту катастрофы в поисках пропущенных военными зацепок. И теперь сильно сожалел о своем решении.
   По-весеннему яркое солнце било в глаза, отражаясь от склонов огромного кратера, раскинувшегося у моих ног. Вдали постреливали: не очень близко, но все же. Гудение и свист фаерболов слышалось совершенно отчетливо, а горизонт за редкими деревцами только-только начавшими покрываться молодой листвой, сверкал заревом сердитого огня. Военные, нас сопровождавшие, посматривали в сторону зарева обеспокоенно, но команды сворачиваться пока не поступало.
   Сам кратер ничем, кроме оплавленной до состояния стекла земли, порадовать не мог. Однако Йоныч, кряхтя и хватаясь за поясницу, все-таки сполз туда и теперь копошился внизу, рассматривая что-то на самом дне кратера. Спустя несколько минут и пару абзацев непереводимого художественного мата, на дно был вызван сперва Марк, за которым тут же увязался и Макс, а потом и Терри. На все мои вопросы неизменно следовало невнятное бормотание, из которого понять можно было только заключительное "твою дивизию, господин инженер, постой ты спокойно пять минут, пока взрослые дяди пытаются понять, что за хрень тут происходит".
   Раздался треск, а за ним мат Марка, причем такой изысканный, что Йоныч мог бы позавидовать.
   - Йоныч, если ты мне сию секунду не ответишь ничего вразумительного, я спускаюсь! - я снова попытался воззвать к совести старого бригадира.
   - Да, да... Спускайся ужо наконец. Тут без поллитры или твоего молодого высокообразованного взгляда никак, - вот противный старикашка! Сказал так, будто это не я последние полчаса спуститься порывался, а он меня дозваться не может.
   Я легко спрыгнул в яму, заскользив каблуками сапог по оплавленному склону. Подлетел на остекленевшем выступе, как на трамплине, однако, извернулся и сумел-таки удержаться на ногах.
   - Выпендрежник ты, господин инженер, - Йоныч моих пируэтов не одобрил. - Нет, чтобы, как нормальные коты, пешком спуститься, выделываешься.
   - Что там у вас, показывайте, - мне было не до его стариковского ворчания.
   - Да непонятное что-то, - прогудел Терри. - Кратер этот не мог просто от взрыва движка образоваться. На "пчелках" такие мощные не ставят, к тому же этот шел уже часа три, пламя было больше, чем наполовину выработано.
   - Это я и сверху понял, - кивнул я. "Пчелками" называли пассажирские дирижабли, имевшие по две гондолы, которые крепились к корпусу на длинных опорах. Со стороны немного похоже на медоносную пчелу. "Пчелки" были достаточно легкими и пламени требовали немного - самое то для регулярных пассажирских рейсов по доступной цене.
   - Взорвалось что-то еще, кроме движка. Вот, смотри, эпицентров у взрыва два, - Марк указал на две ямы, расположенные на дне кратера в нескольких шагах друг от друга.
   - М-да... Это объясняет яйцеобразную форму кратера, - согласился я. - Есть идеи, что еще могло взорваться?
   - Идей нет, но располагалось оно в пределах машинного отделения. Расстояние между эпицентрами небольшое. И если от двигателя даже капли металла не осталось - все испарилось при взрыве - то во второй яме есть кое-что занятное.
   Я подошел к Марку. Тот стоял, потирая плечо и морщась. На мой вопросительный взгляд просто махнул рукой, ерунда, мол. Дно ямы было ровным и гладким, как зеркало. Выглядело так, будто порода расплавилась от запредельной температуры, а потом застыла почти мгновенно, образовав идеально ровную поверхность, переливающуюся радужными разводами. Ровно по центру этого великолепия красовался темно-пурпурный, цвета марганцевой руды, кристалл, похожий на зернышко с острыми гранями, посаженное тупым концом вниз.
   - А это что за... - я заколебался, подбирая цензурное слово.
   - Ага, Йоныч тоже так сказал. Не знаю я. И как оно уцелело при взрыве, тоже идей нет. Судя по состоянию склонов кратера, температура тут была, что в твоем вулкане, тут вообще ничего целого не должно было остаться. Уж поверь пироману со стажем, - Марк потер подбородок.
   - Верю, чего уж. Ребята, а вытащить не пробовали? - обратился я к нашим силачам - Максу и Терри.
   - Пробовали, но, сам, понимаешь, голыми руками эту штуковину не выкопаешь. Нужно породу бурить вокруг, - Макс.
   - Так давайте. Время есть еще, вроде, оборудование тоже. Господа военные нас пока не торопят.
   Провозились мы часа два, не меньше. Сплавленная намертво порода поддавалась с трудом, споря по крепости с алмазным буром. Точнее, с тремя бурами - столько мы перевели, пока наконец-то достали загадочный кристалл размером с ладонь.
   Сержант, старший над сопровождавшей нас группой, несколько раз справлялся, долго ли нам, поглядывая на восток все озабоченнее.
   Наконец, и с таким трудом добытый кристалл, и оборудование были упакованы, и мы загрузились в бронированную самоходку. Закатное солнце красило небо в алые цвета, споря по гамме с противоположным краем горизонта, алевшем от непрекращающихся разрывов снарядов и вспышек фаерболов.
   А на дороге назад нас ожидала засада. За время, пока мы возились с породой, бандиты, согласовав свои действия, обошли нас с флангов, взяв практически в кольцо. Накрыло нас на единственной дороге, ведущей из окружения. Мина. Прямо под пузом нашей самоходки.
   На миг мир взорвался светом и болью, а дальше - темнота.
   ***
   Я перекатываю на ладони последние кристаллы. Осталось три штуки. Если пойду завтра ва-банк и сумею выстоять до финального боя, можно будет почти две недели не выходить. В случае победы - месяц спокойствия и почти жизни.

  
  7

   Первый раз я умер в апреле.
   Я очнулся в столичном госпитале две недели спустя. Голова раскалывалась. То ли от удушающего запаха сирени, растущей прямо под окном моей палаты. То ли от того, что левый глаз совсем не видел, и мозг отчаянно пытался стребовать недостающую картинку с правого, а тот не понимал, что от него хотят. Зашедший врач сообщил, что зрение восстановлению не подлежит, вот был бы я военным, получил бы окуляр-имплант, а гражданским не положено. Разве что в порядке общей очереди, но это ждать долго.
   Мне повезло гораздо больше остальных. Из нашей бригады и отряда сопровождения подтвержденно выжил только я. Макса и Терри собирали по кускам, чтобы похоронить в закрытом гробу: мина рванула прямо под ними. Тело Йоныча нашли далеко в стороне. На нем не было видимых повреждений, но старик оказался безнадежно мертв. Коронеру, его осматривавшему, почему-то очень запомнилась вызывающе-победная улыбка, кричащая на весь мир: "Врешь! Не возьмешь!". Тело Марка так и не нашли, и была то ли надежда, то ли опасение, что он мог попасть в плен.
   Меня же просто зацепило осколком на излете, а продолжительное беспамятство объяснялось сопутствующей ранению контузией. Теперь, когда я очнулся, пролеживать больничную койку осталось недолго: скоро выпишут.
   - А мои родные, им сообщили? Жена тут?
   - Понимаешь, какое тут дело, - врач опустил глаза. - Прорыв был на следующий день. До вашего города дошли. Через пару дней наши бандюков оттуда выбили, но со связью до сих пор проблемы. Сообщить сообщили, а вот дошло ли сообщение - неизвестно.
   Надеюсь, Лиска не сходит там с ума в неизвестности. Скорее бы выписаться. Ну его, это зрение, проживу как-нибудь одноглазым. Главное - к моим вернуться, показаться, что живой.
  
   Запах сирени стоял над городом удушливой волной. Раньше я его любил, даже Лиску уговорил посадить пару кустов возле дома. Обещал исправно обрезать отцветшие гроздья. Правда, всегда забывал, и Лиска нудила неделями, напоминая каждый раз, что сирень была моей идеей.
   Запах сирени над пепелищем будет преследовать меня в кошмарах еще много жизней.
   Лиска сопротивлялась. Мужики со стеклянными глазами, в которых не было разума - только пьяная развеселая похоть - выволокли ее из дома за волосы. Ланс пытался вступиться за мать, но его быстро успокоили выстрелом в упор. Шейлена разнесла все вокруг своими фаерболами, пока не исчерпала огонь досуха. Соседи видели все, боясь высунуть нос из-за высоких заборов.
   Мирта вышла сама, и детей ее, спрятавшихся в подвале, не тронули. Живы, слава Пламени Изначальному, оба помета. Третьего уже не будет, как и самой Мирты.
   Единственной вещью, уцелевшей на пепелище, лежала закопченная фоторамка. Из-под ее треснувшего стекла на меня, улыбаясь, смотрела изящная стройная рыжая кошка с букетом огненных петушков в руках. Двое шоколадно-золотистых малышей прижимались к ней с боков. А за плечи приобнимал, нависая горой, высокий темноволосый незнакомец.
   Тогда, в апреле, я умер первый раз.
   ***
   Умирать больно. Не бывает легкой смерти. Я умирал много раз, и каждый раз, когда рвется струна, связывающая тебя с миром, боль корежит душу. Единственное лекарство от этой боли - Пламя Изначальное. Но сердце Великого Вулкана остановилось, и Огненная Танцовщица больше не ждет нас у порога, чтобы пригласить на свой вечный танец.

  
  8

   Так война пришла ко мне. А я пришел к ней.
   Явившись на призывной пункт, я выслушал лекцию на тему "оно тебе надо" от пухлого румяного прапорщика, шлепнувшего в мое дело печать с отказом по состоянию здоровья. Я дошел до верхов. Учитывая обстоятельства ранения, а также острую нехватку инженеров и механиков на местах, вопрос с состоянием здоровья уладили быстро.
   Спустя две недели я сидел на пункте сбора, теребя завязки вещмешка и посверкивая новеньким окуляром-имплантом. Снайперская модель. Других в наличии не оказалось. На скамейке рядом ютилась стайка новобранцев - совсем еще мальчишек - с восторгом поглядывающих на мой окуляр и перешептывающихся. Наконец, один решился:
   - Скажите, а вы правда снайпер?
   - Нет, просто повезло с имплантом, - отвернулся, разговаривать ни с кем не хотелось, тем более, с восторженными юнцами. А ведь добровольцы. Рано мы начали забывать уроки Последней Войны. Сколько из них пожалеет о своем решении после первого боя? А пока у них впереди учебка и куча романтических иллюзий. Впрочем, я тоже доброволец. У каждого из нас свои резоны, и кто я такой, чтобы судить этих мальчишек. Вполне возможно, что их причины не менее весомы, чем мои.
   В учебке было голодно и скучно. Подъем перед рассветом, физподготовка, стрельбы. Как-то раз, на ужин была тушенка. Я ушел, так и не поев. Молодняк косился на меня в недоумении.
   На место дислокации мы прибыли в конце лета. Обычное село, каких много, если бы не выгоревшие проплешины на месте некоторых домов. Едва уловимый, но навязчивый запах пепелища. Сирень уже давно отцвела, а без ее аромата этот горелый дух смерти превратился в банальный запах гари.
   И снова потянулись будни. Противника мы не видели, но фаерболы прилетали к нам регулярно. У нас было типа перемирие. "Типа", потому что бандиты наши позиции обстреливать не стеснялись, а у нас был приказ удерживать точку и не стрелять. Только в порядке самозащиты. Какими соображениями руководствовались в верхах, когда отдавали этот приказ, никто не знал. Но каждый день такого "перемирия" стоил одной или нескольких жизней наших товарищей.
   - Ребятушки, а я вам медку принес. Свой, только собрал, гречишный, - к заставе, на которой я дежурил, подошел дед.
   Странный он был какой-то. Не бывает у нормальных котов таких глаз. Смотрит сквозь тебя, будто и не видит. И зрачки круглые, хоть солнце стоит в зените. По такому свету зрачок в щелочку превратиться должен. Больной, может?
   Вручив банку с медом мальчишкам на заставе, дед развернулся и пошагал обратно. Спину он держал неестественно прямо, будто его к палке привязали.
   Я отошел по нужде к ближайшим кустам, когда рвануло. Пятеро юнцов, с таким восторгом косившихся на мой окуляр на призывном пункте, уже не увидят ничего, кроме белого летнего неба, в которое уставились их распахнутые мертвые глаза.
   Я наклонился над одним из тел. Грудь пацана была изрешечена. Болты, осколки стекла, куски металла... И темно-пурпурный кристалл с острыми гранями, похожий на семечко.
   Пахло жженым медом.
   ***
   В казарму зашла кукла. Застывшие глаза с круглыми зрачками, смотрящие и не видящие. Страшное зрелище, особенно, если ты помнишь, как еще вчера вы сидели в баре, попивая пиво. Запах жженого меда. Он существует лишь в моем воображении, но он намного более реален, чем большинство из того, что я видел за прошедшие годы.

  
  9

   - Эй, Инженер, а тебе чего на гражданке не сиделось? - Рыжий перезарядил пистоли и устало облокотился на колонну.
   - Да не сиделось, - откровенничать не хотелось. Не то, чтобы Рыжий мне был не симпатичен. Нормальный мужик. Деловой, серьезный, рассудительный. Как его зовут, я не помнил, да и не в ходу у нас были имена. Только позывные. Имена становятся не важны после нескольких месяцев такой жизни, когда не уверен, жив ли ты, или уже умер, но еще не знаешь об этом. А вот позывной - другое дело. Вот и перестали мы вообще именами пользоваться. И даже знакомясь с новичками представлялись не иначе как "Инженер", " Рыжий", "Фаер".
   Мы сидели в этом цеху уже третий день. Основная группа наших отступила за реку, а мы задержались, прикрывая, да так и остались. Я, Рыжий, Фаер и Тигра. Тигра подставился в первый же день. Высунулся слишком явно в окно, его и сняли. Снайпер.
   Фаера достал его тезка, уже на излете. Мы положили его в дальнем помещении без окон. Обгорел кот сильно, и жар у него начался почти сразу. Мы, конечно, как умели, перевязали, и вкололи все противовоспалительное, что нашлось в индивидуальной аптечке. Но если его не доставить в госпиталь в ближайшее время, боюсь, не выкарабкается наш Фаер.
   Мы с Рыжим по очереди несли вахту у окон цеха на втором этаже. Бандюки нам не сильно докучали, так, постреливали вяло время от времени, но и прорваться к своим возможности не предоставляли.
   - Слышь, Инженер, кучкуются они там. Знать, затевается что-то нехорошее, - Рыжий снова выглянул в окно, вызвав залп пистольного огня со стороны противника.
   - А когда они хорошее затевали? - философски спросил я. Мне было все равно. Без подмоги мы долго не протянем хоть так, хоть эдак. Боеприпасы на исходе, да и мой резерв, который я активно использовал в последние дни, почти на нуле: еще несколько фаерболов, и я перегорю окончательно. А с Рыжего как с мага толку было чуть: его хватало лишь на то, чтобы отклонить летящий прямо на него снаряд, не более.
   К вечеру стало жарко. Противник пошел в наступление.
   Странное это было наступление. Бандиты ломились через двор завода напролом. Наши пули их косили без труда, но вместо выбывших из-за бетонного забора появлялись новые. Регулярно, через равные промежутки времени, словно их выпускали по хронометру. И шли вперед, словно не замечая наших выстрелов, пока те не валили их в серые лужи двора.
   Эта ночь была, наверное, самой длинной в моей жизни. Они все шли и шли, а мы все стреляли и стреляли. От сводящей с ума монотонности происходящего хотелось высунуться в окно по пояс и закричать, чтобы заканчивали уже. Но ни я, ни Рыжий этого почему-то не делали. В нас жила иррациональная надежда на то, что скоро эта ночь закончится, а с ней закончится и наш кошмар.
   За полночь мне стало казаться, что мы попали в какую-то бесконечную петлю зацикленного времени, и рассвет не наступит никогда.
   - Рыжий, глянь. Мне кажется, что я этого уже убивал, - из-за забора показался высокий детина со светлыми волосами, собранными в длинный хвост на макушке, и стеклянными, как у куклы, глазами.
   - О, значит, не одному мне кажется, - Рыжий нервно хохотнул. - Я уже полчаса как знакомые рожи узнаю. Обойма, кстати, у меня последняя.
   Рыжий снова сунул пистоль в окно, прицеливаясь в очередную темную фигуру, дерганой походкой выходящую на середину двора.
   - Постой, - я схватил Рыжего за руку. - Я его знаю. Это Марк, огневик из моей старой бригады. Он полгода назад без вести пропал, когда нашу самоходку подорвали.
   - Сомнительные у тебя знакомые. Я его два раза снимал уже, я точно запомнил. Эмблема у него на куртке приметная, у других таких нет.
   - Да, это нашего завода. Там дирижабль изображен, мы их собирали и ремонтировали. Я вот что не пойму: почему он просто идет. Он же маг, причем очень сильный. Мог бы, не высовываясь, нас вместе с этим цехом испепелить в два счета. А он просто идет.
   - А кто их знает. Они все как куклы заводные.
   - Не стреляй, пусть дойдет.
   Марк дошел. Я ждал его у входа внизу, чтобы вырубив ударом рукоятки пистоля по голове, скрутить до лучших времен.
   До рассвета мы продержались. А потом еще несколько часов. Патроны кончились, и я отстреливался фаерболами. Мой резерв оказался гораздо больше, чем я предполагал.
   Подмога все-таки пришла. Нас отбили. Фаер выжил. А мои волосы за ту бесконечную ночь стали белыми, как вулканический пепел с горы Огневки. Даже хвост.
   Марк пришел в себя уже в госпитале. Ну как, пришел.
   ***
   Куклы. Так мы их называем. Те, кто потерял себя в этой бесконечной череде смертей. Говорят, у кошки девять жизней. Неправда это. Жизнь у нас одна. Зато смертей - бесконечное множество.

  
  10

   Нам с Рыжим досталось по медали и десять дней отпуска. Рыжий укатил к семье: у него в деревне на плато имелись старушка-мать и куча братьев-сестер с выводком племяшек. Мне же ехать было особо и некуда. Дома меня ничто не ждало, да и дома самого не было, а к Лискиной бабке поехать я не мог. Просто не мог и все. Стоило представить, как я смотрю ей в глаза, так сразу тошно становилось от того, что я жив, а их не уберег. Не перед ней, перед собой. Остался в городе, где находился госпиталь, в который определили Марка. Снял комнату и ходил к нему каждый день.
   Состояние Марка было... странным. Врачи разводили руками, мол, не понимаем мы, что происходит. Кот находился в сознании, это точно. Глаза были открыты, рефлексы присутствовали, только зрачки на свет реагировали плохо, почти не сужались, так и оставались круглыми. Он ел, вставал в туалет, выполнял все, что ему говорили делать. Но проделывал все это, словно кукла, у которой не было своей воли. Если сиделка приносила ему еду и не говорила, что нужно поесть, то тарелка так и стояла нетронутой, пока кто-то не отдаст команду.
   Но я все равно приходил каждый день. Сидел рядом, вглядываясь в покрытое шрамами от ожогов лицо товарища. Ожогов, каковых попросту не могло быть у огненного мага, тем более, такого сильного, как Марк.
   Еще я говорил с ним. Чувствовал себя глупо, конечно. Чтобы не просиживать дни без дела, затарился железяками, и возобновил работу над перчаткой. Сначала просто, чтобы занять руки. Потом, вспоминая нашу с Рыжим ночь в цеху и то чувство, которое меня охватило, когда понял, что резерв я свой вот-вот исчерпаю, начал задумываться о способах применения моей поделки. Для ювелиров и медиков - это, конечно, хорошо, но вот в бою такое оружие тоже пользу принесло бы немалую. Если добавить прерыватель, то и луч не придется фокусировать намного плотнее, чем есть сейчас. Просто можно будет стрелять короткими очередями, экономя огонь. При попадании в единичную цель эффект получится тот же, что и от фаербола, а вот резерва истратится почти ничего.
   Вот так и сидел я, пристроившись около койки Марка со своим "рукоделием", разговаривая с ним обо всем подряд. Однако темы, на которые было не тошно говорить, скоро закончились, и я просто начал комментировать вслух свои действия, делая вид, что я советуюсь с Марком, как привык это делать во времена нашей совместной работы на заводе. Все-таки, когда речь заходила о пламени, равных Марку не было. И дело даже не в силе - как маг я был сильнее, а в том, как хорошо Марк понимал малейшие нюансы его поведения, как видел крохотные отклонения в спектре его света или изменения звука.
   На девятый день меня вызвали в столицу. Кристалл, который мы с ребятами достали из того злополучного кратера, казалось, целую жизнь тому, уже полгода изучали в правительственных лабораториях. Рядового инженера в ход исследований никто не посвящал, да и не до этого мне было все это время. Хотелось просто убивать. Знаю, месть - дело неблагодарное, да и облегчения она не приносит, только новую боль, как я убедился, но... Мне дали "оторваться", а вот теперь обо мне почему-то вспомнили.
   Дирижабль пришвартовался на рассвете. Самое противное время, когда по-осеннему промозглый туман пробирает до костей так, что становится больно. Все-таки я не пойму, почему у нас так холодно добрую половину года. Казалось, вулканическое сердце нашего мира должно согревать своих детей круглый год, а не тут-то было. Нынешняя осень вообще выдалась самой холодной на памяти ныне живущих поколений. Даже Огневка, которая прошлой зимой извергалась, как сумасшедшая, и грозила разродиться новым деткой-вулканчиком, заснула. Да и вообще, вулканы засыпали по всему миру. Подумалось, что Великий Вулкан отвернулся от своих детей и не хочет больше согревать нас теплом своего сердца. Неужто с Огненной Танцовщицей у них размолвка вышла?
   Меня провели через миллион и три проверки, раздев чуть ли не до подштанников на проходной, после чего потребовали отключить окуляр. Без него вернулась головная боль, правда, не такая сильная, как поначалу, но все равно неприятно. Очень нервировал серый невзрачный кот в штатском, но с явно военной выправкой, шедший слева от меня. Такому не хотелось подставлять спину, а ощущение от его присутствия вне поля моего зрения было сродни взгляду в спину. Нервы. Это не лечится, по крайней мере, не в тех условиях, в которые ставила меня жизнь.
   Добытый ценой стольких жизней кристалл расположился в центре круглого зала на постаменте высотой мне по грудь. Вокруг громоздились механизмы, назначение которых оставалось загадкой даже для меня. Кристалл стал заметно крупнее. Я даже подумал было, что это другой, но меня уверили, что тот же самый.
   - Вы осматривали место крушения, верно? - серый невзрачный тип в штатском.
   - Верно.
   - Что вы можете сказать по поводу характера взрыва?
   - Все, что мог, уже в отчете, - пожал плечами я.
   - Я отчет читал. А помимо отчета? Что-то показалось странным или необычным?
   - Раз читали, то и так знаете: два эпицентра взрыва, и вот эта штуковина, - я кивнул на кристалл.
   - И больше ничего? - прищурился серый тип.
   - Ну, трещало что-то, пока я спускался, звук, вроде как порода лопнула, и Марка камушком в плечо задело, но то пустяки.
   - Пустяков в нашем деле не бывает, - назидательно сказал тип.
   Раздражает он меня. И почему он всегда слева держится? Я уж к нему поворачиваюсь и так, и эдак, а он все равно отходит в слепую зону.
   - Посмотрите, что наши сотрудники обнаружили, - кот поманил меня поближе к постаменту с кристаллом, дав знак рабочим в защитных комбинезонах.
   Под постаментом взревело пламя, вырываясь наружу из труб, проходящих под полом. Кристалл засветился пурпуром, начал вибрировать, после чего в нем что-то щелкнуло, и во все стороны брызнули осколки. Как будто оболочка, в которую был заключен кристалл, на куски разлетелась, а под ней оказался такой же кристалл, но размером побольше и мягкий на вид. Новый кристалл стремительно тускнел, затвердевая на глазах.
   Я потер руку: отлетевший от кристалла обломок чиркнул меня по запястью, оставив глубокую кровоточащую царапину. Серый тип, наклонившись, поднял с пола крохотный кристалл-семечко - точную копию большого кристалла, только не крупнее ногтя в размере.
   - Наблюдали такое?
   - Никак нет. Но я спустился уже после шума, может, Марк и ребята и видели, только не спросишь уже у них. Один Марк остался, да и тот - что твоя кукла бездушная.
   - Ясно, спасибо, вас проводят. Окуляр сможете включить на выходе. Там же распишетесь о неразглашении, - тип потерял ко мне всякий интерес. Вот стоило меня вообще вызывать, чтобы фокус показать?
   Билеты на обратный рейс были только на завтра. Поэтому перед отправкой обратно в часть, я успел забежать к Марку всего лишь на пару минут. Изменений в его состоянии не наблюдалось, но я все равно показал ему почти законченную перчатку. Мне оставалось лишь решить вопрос с рассеиванием остаточного пламени после прерывания, если следующий выстрел совершать не было нужды.
   Запястье саднило, и я ожесточенное почесав его, сковырнул осколок кристалла, застрявший в ссадине. Осколок упал на грудь Марка, тут же испарившись тоненькой струйкой пурпурного дыма.
   - Пока, друг. Не знаю, свидимся ли еще. Ты выздоравливай, - я повернулся к выходу.
   - Поставь коллектор, не рассеивай пламя впустую, - раздалось мне вслед.
   Я вздрогнул и обернулся к Марку. Но он все так же полулежал на койке, уставившись в пространство стеклянными, как у куклы, глазами.
   ***
   Проиграть завтра значит снова стать ею. Куклой. Оболочкой, в которую не может вернуться огонь. Куклой я уже был. Я помню это чувство. Время тянется бесконечно. Тебе кажется, что ты мертв, но это не так. Одно ты знаешь точно: ты не жив. Чтобы снова стать живым, нужно найти себя, вернуть свой огонь. И чем скорее это произойдет, тем больше у тебя шансов стать похожим на себя прежнего. Когда-то мы не знали, что время кукол ограничено. И что с каждым мгновением такой не-жизни шансов вернуть огонь остается все меньше.

  
  11

   Так всегда происходит. Одна война приводит за собой другую. Как назойливые подруги, они врываются в жизнь, переворачивая все с ног на голову, увлекая за собой слабо сопротивляющийся мир. Стоит дать слабину, согласившись примерить яркий блеск побед, как приходится влазить в траурные одеяния, внимая уверениям, что черный - твой цвет. Ты понимаешь, что этот цвет тебе не к лицу, но поздно: тебя взяли в оборот, и остановиться возможности уже нет. И ты идешь туда, куда тебе совсем не нужно, отдавшись на милость чужой воли, пока не соберешь свою в кулак, чтобы вырваться из этого потока.
   Не знаю, не мне судить, как там у подруг, но применительно к войне эта любимая метафора Лискиной бабки точна, как ничто другое.
   У нас продолжалось затишье. Унылое, выматывающее. К концу осени на юге вспыхнул новый конфликт, куда соседский король перебросил основные силы - в помощь одной из воюющих сторон, якобы, по их просьбе, но кто там разберет, что было раньше, просьба или помощь. Затем начали стрелять на западе. От нашей границы большая часть войск была отведена, а вскоре после этого снизилась и активность банд.
   Точнее, не то, чтобы снизилась сама активность, просто перешла в менее разрушительное в глобальных масштабах русло. Артиллерийские обстрелы стали редки, а вот пехотные атаки и налеты участились. В общем, нам бы собраться, да выбить их всех к той матери, которую так любил поминать Йоныч, но приказа не было. Вот и занимались перетягиванием каната, отбивая друг у друга села и хутора вдоль линии фронта. Местные жители как-то приспособились, попривыкли даже. Охотно торговали с нами картошкой и репой, пряча детишек и молодух в освободившихся погребах, когда хутор переходил к очередной банде. В глубине захваченных территорий шла грызня между самими бандами. Правда, меньше их от этого почему-то не становилось.
   Время от времени приходили сообщения из госпиталя о состоянии Марка: уезжая, я договорился с врачом о том, чтобы меня держали в курсе. Больше улучшений не наблюдалось, и мне уже стало казаться, что та единственная фраза, которую удалось от него добиться, мне послышалась.
   Совет Марка оказался дельным. Воспользовавшись им, я перчатку довел до ума, и даже опробовал в одной из стычек за хутор Каменку. Этот хутор переходил из рук в руки с завидной регулярностью, пользуясь почему-то особой популярностью среди банд. Медом им тут намазано, что ли? Не понимал я. Ничего же нет в округе, да и точка не стратегически важная. Да, высота: хутор стоял на плато, но таких высот в округе пруд пруди. Выбирай любую. Но нет. Раз за разом они ломились именно в Каменку. Мы отступали, потом отбивали хутор обратно. Местные жители давно разбежались, почти все. В Каменке остался глухой дед да три бабки, наотрез отказавшиеся покидать свои подпаленные и вскопанные снарядами грядки, уже пустующие по зимнему времени. Зачем этот хутор нам, тоже было непонятно. Но отбить именно его почиталось делом чести. Видимо, самоотверженная любовь бабок к родным грядкам вдохновляла.
   Мы мерзли. Вслед за аномально холодной осенью, наступающая зима обещала "порадовать" невиданными морозами. Бабки вязали нам шерстяные носки, торжественно вручая свежесвязанную партию каждый раз, как мы отбивали хутор.
   А потом стали поступать сообщения о пропаже местных жителей. Не знаю, каким образом свежие слухи просачивались через линию фронта, но к зиме сообщения о пропавших без вести уже множились и росли, как снежный ком. Были случаи, когда, отбив у бандитов достаточно густонаселенную деревню, наши находили там лишь пустые хаты. Такое впечатление было, будто жильцы просто вышли на минуточку, а вернуться забыли. В некоторых домах даже недоеденный ужин на столе, покрытом многодневной пылью, можно было увидеть. Странные это были исчезновения.
   И только наши, Каменские, бабки да глухой дед неизменно встречали нас вязаными полосатыми носками и горячим чаем.
   Доделав перчатку, я отправил в командование чертежи. Собирать такие штуковины выходило недорого, а подспорьем в бою они стали бы отличным. Даже слабой магии Рыжего хватало на то, чтобы управляться с перчаткой, производя достаточно большое количество выстрелов. Но ответа не было уже пару месяцев, а я, к сожалению, не мог обеспечить всех наших такими, даже второй экземпляр собрать не мог. Требовались кое-какие детали, недоступные мне в полевых условиях, а оказии, с которой их можно было бы заказать и привезти, давно не случалось.
   Почту доставляли с перебоями и большими задержками. С последней почтой пришло письмо из госпиталя Марка. Его врач, пытаясь найти способ вытащить пациента, писал всем коллегам, контакты которых удавалось раздобыть. И вот, случаем Марка заинтересовались в правительственных службах, и поступил приказ о переводе пациента в столицу. Было это больше месяца тому назад, но письмо дошло только теперь.
   Еще на мое имя в мешке с корреспонденцией обнаружился красновато-оранжевый картонный бланк со срочным вызовом в столицу. Точнее, срочным вызов был недели две назад, но ехать все равно нужно, даже несмотря на опоздание.
   На всякий случай, я упаковал свое изобретение: вдруг вызов связан с ним, и от меня потребуется продемонстрировать перчатку в деле?
   ***
   С каждым годом доставать запчасти для перчатки становится все сложнее и дороже. За пару креплений и неновый, хоть и добротный, коллектор я отдал два кристалла из пяти, у меня остававшихся. Но починить перчатку для меня критично. Без нее не только шансы выжить упадут, но и огня рискую лишиться. Умереть не страшно, я привык, а вот без огня я жизни не представляю.

  
  12

   Серый кот в штатском, как и в прошлый мой визит, ждал на проходной. На этот раз обошлось без раздевания, вахтер просто походил вокруг меня, поводив вдоль тела странным пищащим прибором. Новая разработка, наверное. Но окуляр отключить меня все-таки заставили.
   - Могу я поинтересоваться, в чем причина вызова? - спросил я у серого.
   - Можете, - спокойно ответил тот, впрочем, не торопясь объяснять эту самую причину. Не зря я его с первой встречи невзлюбил, с таким-то отношением к окружающим.
   - Интересуюсь. Почему меня вызвали?
   - Нам потребовалась ваша консультация.
   - По какому вопросу?
   - Профессиональному.
   - Хм, не такой уж я именитый специалист, чтобы меня ради консультации из зоны боевых действий вызывать. Вы точно ничего не перепутали?
   - Точно. Потерпите немного, сейчас дойдем до места, и вам все объяснят, - его колючий взгляд на мгновение потеплел. - Вы и представить не можете, насколько вы уникальный специалист. Я видел чертежи вашей перчатки.
   - А, так вызов связан с перчаткой? - обрадовался я. - Ее все-таки решили внедрять? Нам на местах она бы очень пригодилась.
   - Терпение, все узнаете на месте.
   Изрядно поплутав по длинным унылым коридорам, мы пришли к еще одной проходной. В этот раз обыскивали при помощи странного прибора не только меня, но и моего спутника. Я только удивленно приподнял бровь, но серый и ухом не повел. Как же его зовут? Вообще не припомню, представлялся ли он, не до этого мне было в прошлый визит. А спрашивать сейчас казалось невежливо. Хоть бы нашивка какая с именем была - такие практиковали у нас на заводе, очень удобно.
   По окончании обыска дежурный с нашивками майора (некисло для проходной), отобрал у меня сумку с перчаткой и сунул нам бумаги на подпись. Серому один листок, а мне - целую стопку.
   - В сумке перчатка, - обратился я к серому.
   - Она не понадобится, вам вернут при выходе. Подписывайте.
   В стопке было все, о чем может мечтать уважающий себя бюрократ: и очередная бумага о неразглашении, грозившая всеми карами мне и моим потомкам до седьмого колена, если я хоть словом обмолвлюсь о происходящем в этом здании, и согласие на распоряжение телом на усмотрение правительства в случае моей смерти (хм, значит и такой исход "консультации" возможен?), и расписка в получении некоего "объекта СК-572". Скосив глаз, я увидел, что листок, подписываемый серым, был точно такой же распиской, только объект на нем значился "СК-573".
   - Что за объект? - спросил я у майора.
   Вместо ответа тот молча протянул нам с серым по небольшой металлической коробочке, на крышках которых значилось "СК-572" и "СК-573", соответственно. Взяв свою, я попытался ее открыть, но был остановлен серым.
   - Не время, - покачал он головой. - Идемте.
   Майор открыл тяжелую металлическую дверь в дальней от входа стене. Дверь была массивной, запиралась на несколько засовов, управляемых штурвалом по центру. Такие изображали в хранилищах банков в историях-картинках, которые скупал на все свои карманные деньги Ланс. Даже у сестры одалживал, если не хватало на новый выпуск. Я загнал непрошенные мысли поглубже. За прошедшие месяцы я почти приучил себя о них не думать, словно и не было той жизни вовсе, так, сон хороший приснился. Так было проще. Война в этом помогала, но стоило кусочку почти мирной жизни ворваться в мое существование, и вот...
   За дверью обнаружился перрон, возле которого пристроилась странного вида самоходка, парящая над узкой, поблескивающей медью, дорожкой. И не поезд, и не дирижабль - не пойми что. Мы прошли внутрь, устроившись на жесткой скамье. Майор закрыл дверь самоходки, отдав кому-то впереди сигнал к отправлению.
   И мы тронулись. Или полетели. Ход у странного транспортного средства был плавный, так что скорость почти не чувствовалась. Но по тому, как мелькали за окнами редкие светильники по стенам трубы-тоннеля, в котором мы передвигались, можно было определить, что скорость эта не маленькая.
   Даже с такой скоростью путь занял не менее часа. По моим ощущениям, мы давно покинули пределы столицы, когда самоходка наконец-то остановилась.
   - Прибыли, - отдал команду на выход серый.
   Мы вышли на такой же перрон, как и тот, с которого отправлялись. За дверью, идентичной той двери, находилась точная копия проходной, в которой нам выдали таинственные объекты СК-572/3. Да чего уж там: здешний майор, по-моему был братом-близнецом тамошнего.
   И снова обыск, и снова длинные бесконечные коридоры без окон и с редкими дверями. И вот, наконец, мы на месте.
   Серый распахнул дверь, ничем не выделявшуюся среди прочих таких же, мимо которых мы уже прошли, и замер, пропуская меня вперед. Я же, войдя, в полной мере осознал точность выражения "челюсть отпала".
   Посреди огромного зала возвышалась темно-пурпурная друза кристаллов, высотой метров десять, не меньше. Основанием своим друза врастала в пол, а один из кристаллов с краю пульсировал мягким светом. Возле него суетились коты в форменных комбинезонах, с лицами, прикрытыми защитными масками. Один из них оглянулся, приподняв щиток маски, и я его узнал... Марк! Он! Стеклянного кукольного блеска в его глазах больше не было. Впрочем, как не было и огня. Уставшие и погасшие глаза. Но выражение их оказалось вполне осмысленным: Марк меня явно узнал и был рад видеть.
   ***
   - Мрак, может, все-таки не стоит тебе выходить?
   - Инженер, мы с тобой какую сотню раз этот разговор ведем? Ну пойми ты: не могу я не выйти. Только на арене, умирая, я чувствую себя еще хоть капельку живым. Это тебе есть, что терять с каждой смертью. Мне же терять уже давно нечего. Умирание - единственная иллюзия, что у меня осталась. Надежда, что там, за порогом, я однажды смогу разыскать Огненную Танцовщицу и пригласить ее на танец - это все, на что я могу рассчитывать.

  
  13

   - Как вы можете видеть, кристалл слегка подрос, - начал с очевидного серый. Как же его зовут все-таки?
   - Да уж, слегка - это мягко сказано.
   - Поверьте, это именно слегка. По данным нашей разведки, на территориях, подконтрольных бандам, встречаются гораздо более крупные экземпляры. Однако проблема, в связи с которой вы нам потребовались, господин Берт, это отнюдь не ускорившийся рост кристалла. Пройдемте в соседний зал, я вам кое-что покажу.
   - Простите, не запомнил, к сожалению, как вас зовут, а можно личную просьбу?
   - А вам сложно было запомнить, я не представлялся. Извините, упустил как-то из виду, что вы можете быть не осведомлены насчет моей личности. Советник Артос, к вашим услугам.
   Ого, целый советник, да еще какой! Имя Артоса было на слуху, хоть самого его мало кто знал в лицо. Глава инженерного подразделения спецслужбы редко светился перед прессой, но в среде изобретателей его хорошо знали. Именно с его тяжелой руки многие перспективные изобретения так никогда и не увидели свет, сгинув в недрах государственных архивов.
   - Очень приятно, господин Советник, - приятно мне не было.
   - Да бросьте, Берт, - рассмеялся серый. - А то я не знаю, какая у меня репутация среди вашего брата. Но поверьте, зачастую лучше прослыть злодеем, чем выпустить в свет то, что собирают некоторые очумелые ручки. А по поводу вашего личного вопроса: да, вы сможете поговорить с вашим другом. Только давайте сначала о деле.
   - А слухи о вашей проницательности не преувеличены.
   - Ну, это очевидно же. Марк, когда в себя пришел, первым делом о вас справился. Он в госпитале все осознавал, запомнил, как вы у его койки сидели. Поэтому, кстати и вызвали мы вас нынче. Ваша перчатка - штука, конечно, занятная, но ее бы еще очень долго по инстанциям таскали, пока чертежи не затерялись бы где-нибудь на полках. Сами понимаете, не до новинок сейчас никому. А нам те идеи, которые вы Марку в госпитале озвучивали, очень даже ко двору придутся.
   - А чертежей вам недостаточно? Мне кажется, что я весьма подробно расписал свои выкладки, - я все равно был озадачен.
   - Сейчас все сами поймете, не будем забегать вперед. Прошу, - Артос распахнул дверь, ведущую в соседнее помещение.
   Помещение оказалось ангаром, заполненным военными дирижаблями разной степени потрепанности.
   - Давайте начнем хотя бы вот с этого, - он указал на ближайший "сазан". - Что вы думаете о причинах его неисправности? Не торопитесь, можете спокойно все осмотреть. Если потребуется какие-либо инструменты, вам принесут.
   - Мне бы окуляр включить. Нормальное зрение очень пригодилось бы. Да и голова болеть начинает, все-таки недолго я одноглазым проходил, мозг не успел привыкнуть.
   - К сожалению, - развел руками советник. - Порядок есть порядок. Режим секретности нарушать нельзя, а у вас снайперская модель. Теоретически, такую можно использовать для шпионажа.
   - Что ж вы своим же армейским разработкам не доверяете-то? Мне казалось, что для армии у нас нынче все самое лучшее, - посетовал я, но настаивать дальше не решился.
   - Потому и не доверяем, что все самое лучшее, - криво улыбнулся Артос.
   Я закатал рукава и полез на мостки, дающие доступ к машинному отделению пришвартованного "сазана". Эта модель свое прозвище получила от двух огромных круглых иллюминаторов, расположенных по бокам от задранного вверх носа гондолы - там, где находилась рубка управления. "Сазан" был легким бомбардировщиком, способным нести в своем пухлом брюхе до двух дюжин фугасных снарядов. Внешних повреждений ни на корпусе, ни на двигателе не заметно, но движок был почти совсем холодным. Разве ж можно так вырабатывать пламя? Еще немного, и остывшее сердца мотора умерло бы окончательно, превратившись в груду обычных железяк. Даже сейчас, когда двигатель не работал, пламя по капле покидало его.
   - За что его так? Неужели не было возможности вовремя дозаправить? В жизни не поверю. На одной заправке движка "сазан" может кругосветное путешествие совершить, - озвучил свои наблюдения я.
   - В точку. Радует, что отзывы о вас, как о хорошем специалисте, оказались небезосновательными. Только дело не в том, что дозаправка не была произведена вовремя. Двигатель заправили перед последним боевым вылетом, длившимся не более часа.
   - С чего тогда такой расход?
   - А вот это вы мне скажите. Есть предположения? Кстати, рекомендую осмотреть фугасы тоже. Почти весь боекомплект на месте.
   Кивнув, полез в трюм гондолы. Двадцать два снаряда оказались на месте, один отсутствовал, а вот двадцать четвертый фугас застрял в пусковой шахте. Причем, механической причины этому я не видел. Снаряд нигде не перекосило, все крепления отошли нормально, пусковая ракета отработала в штатном режиме, да и внутри самой шахты препятствий продвижению снаряда я тоже не заметил. Фугас просто остановился. Словно у него на полпути закончилось пламя, двигавшее снаряд к выходу из шахты. Проверил индикаторы заряда. Так и есть: пламя было на нуле. Даже, выйди снаряд благополучно из шахты, единственный ущерб, который он мог бы причинить противнику, был бы равносилен упавшему с большой высоты булыжнику весом в два центнера. Тоже немало, но с фугасом не сравнится. Индикаторы остальных снарядов также оказались на нуле. Передо мной был полный трюм остывших трупов некогда грозных убийц.
   - К сожалению, причин того, что я наблюдаю, я вам назвать не смогу, - вынес я вердикт, выпрыгивая из трюма прямо на пол, минуя мостки. - У меня недостаточно информации о том, что происходило с дирижаблем в момент поломки. Но выглядит все так, будто пламя из него "высосали", причем практически мгновенно. Снаряд не успел и половины пути по пусковой шахте пройти, а судя по остаткам пламени в двигателе, и учитывая, что, как вы говорите, дирижабль шел полностью заправленным... Даже в наших заводских условиях, при наличии необходимого оборудования, такая скорость откачки пламени невозможна. Посему могу только предположить, что у нашего противника появилось новое сверхмощное оружие. Но это предположение даже мне самому кажется смехотворным. Я имел "счастье" лично наблюдать, во что превратились банды, лишенные постоянной подпитки "потерявшимся" вооружением наших соседей.
   - В точку! - Артос просто лучился довольством. - Только это не секретное оружие. Хотя, возможно, что кое-кто как раз и считает это своим оружием. Но думается мне, что очень скоро они тоже поймут, что это явление оружием не является. Мало того, оно уже вышло из-под контроля.
   - А менее расплывчато выражаться вам не позволяют соображения секретности, или это ваше врожденное свойство? - Ну не удержался я. Сплошные загадки вокруг, а со мной, вместо того, чтобы просто ввести в курс дела, устроили какие-то игры в сыщиков. Очередная проверка?
   - И то и другое, - не стал спорить Артос. - Последний вопрос, и если у вас не будет предположений, я просто расскажу все, что вам положено знать согласно уровню допуска. Вы за климатическими изменениями не следите?
   - Вы сейчас об аномально холодной осени или о засыпающих вулканах? - Как-то не до чтения метеосводок в последнее время было, но не заметить очевидное даже я не мог.
   - И снова в точку! А если я вам скажу, что зоны аномальных холодов и гаснущей вулканической активности совпадают с "горячими" точками по всему миру, вы возьметесь высказать какое-либо предположение?
   - Дела-а, - протянул я. - Предположение у меня есть только одно...
   ***
   - Предположим, для того, чтобы встретить Огненную Танцовщицу, именно завтра тебе умирать необязательно. Слыхал же, она будет участвовать в боях, - мне не весело, но не пошутить я не могу. Такая у нас нынче жизнь: без приправы в виде плоских шуток есть невозможно.
   - Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, - Мрак на мою попытку свести разговор в менее рискованное русло не ведется. - Однако, смерть от руки Огненной Танцовщицы - это так символично. Быть может, та, другая, тоже оценит иронию и почтит меня своим вниманием.
   - И ты туда же, - мне смешно. - Тут уже очередь на смерть от ее руки. И почему-то, кроме меня, ни одного желающего победить. Неудивительно, что у нее такая слава, мужики штабелями готовы пасть к ее ногам. В буквальном смысле.
   - Ну, я слыхал, что она к тому же еще и красотка. Так почему бы и нет? - Мраку тоже смешно. Хороший знак.

  
  14

   - И какое же? - Артос приподнял бровь.
   - Эти кристаллы. Они и есть секретное оружие. Только каких они должны быть размеров, чтобы в считанные мгновения вытянуть пламя из движка "сазана", если тот гигант, что находится в соседнем зале, тянет совсем по чуть-чуть? Или вы нашли способ как-то экранироваться от этого? - предположил я.
   - Не нашли. И сами ломаем голову. Если зависимость от размера кристалла линейная, то спрятать такую махину, даже на землях, подконтрольных боевикам, практически нереально.
   - Да уж, загадка, так загадка, - во мне начинал просыпаться исследовательский интерес. - А Марка из его состояния вывести удалось тоже благодаря близости кристалла? В госпитале, он заговорил, когда к нему прикоснулся осколок. Впрочем, вы, наверное, это и без меня знаете: доктор должен был внести это в историю болезни.
   - С вашим товарищем не все так однозначно, - покачал головой советник. - Впрочем, пусть он вам сам все расскажет. У меня же для вас есть предложение, от которого, как говорится, вы не сможете отказаться.
   - А от ваших предложений вообще можно отказаться, господин Советник? - усмехнулся я.
   - Можно. Но отказавшиеся долго не живут... Шутка, - успокоил он, заметив, как я напрягся.
   - Да мне, в общем-то, все равно. Я не собираюсь жить долго.
   - А вот это вы зря. Чтобы с нами ни случилось, но жизнь-то продолжается. И, глядишь, новая цель окажется ничуть не хуже прежней, просто другой.
   Ого, не ожидал я такой глубокой философии от черствого бессердечного чиновника, каким господин Артос слыл в кругах, осведомленных о его существовании.
   - Что? Вы же не думаете, что вы единственный в этой войне, кому приходилось терять близких? - И взгляд такой, что тему эту продолжать мне разом расхотелось. И в самом деле, не единственный. Но больно от этого не меньше. Наверное, даже больше.
   - Так что за предложение? - вернулся к делу я.
   - Как вы понимаете, исследования кристалла ведутся уже достаточно долгое время, и наши ученые уже имеют кое-какие соображения относительно его свойств. Однако, с необходимостью разработки средств защиты мы столкнулись относительно недавно. Как только стало очевидно, что необходимо подключать инженеров, мне поручили формирование такой команды. И я сразу же подумал о вас. Вы ведь, господин Берт, имеете самую долгую историю знакомства с кристаллами. Да и инженер вы отличный. Уж поверьте, что бы вам ни подсказывала ваша скромность, но мы за вами присматривали еще до войны. От вербовки вас спасала только молодая жена и малолетние дети: все-таки, мы предпочитаем, чтобы наши сотрудники не были связаны подобного рода обязательствами.
   - А теперь, значит, я полностью подхожу под ваши требования, - не удержался я от сарказма.
   - Теперь нам все равно, подходите вы под какие-то там условные требования, или не подходите. Теперь вы нужны нам, и мы готовы не обращать внимания на то, что вы сами думаете по этому поводу, - что ж, сарказм - инструмент, которым могут пользоваться оба собеседника. - Если вы не хотите ничего больше спросить, то пройдемте ко мне в кабинет, вы подпишете приказ о переводе. На фронт, как понимаете, вы больше не вернетесь. Если в этом не возникнет необходимость согласно вашей новой должности. Кстати, какое у вас звание? Лейтенант?
   - Рядовой.
   - Непорядок. Ладно, что-нибудь придумаю.
   Подписание бумаг оказалось долгой и муторной процедурой. Почему-то в армии, которая, по идее, должна быть самым отлаженным и быстро реагирующим узлом в механизме государственного устройства, бюрократия и любовь ко всякого рода бумажкам процветает с удесятеренной силой. Приказ о переводе. Приказ о назначении. Приказ о заселении (поселили меня в квартирку в столице, однако выделили и место в общежитии при базе, предупредив, что большую часть времени придется обитать именно там). Приказ о присвоении мне звания сержанта. Приказ о присвоении мне звания младшего лейтенанта. Приказ о присвоении мне звания старшего лейтенанта... На капитане я взбунтовался, но меня уверили, что так нужно, и звание майора, положенное по должности, перепрыгнув прочие воинские чины не получить. Пожал плечами: кому вообще нужны те звания. Но адъютант зыркнул на меня так, словно я усомнился в существовании Великого Вулкана. Пришлось заткнуться и подписывать. Думаю, никто и никогда до меня не делал столь головокружительную карьеру в армии. Дослужиться от рядового пехоты до майора инженерных войск всего за полчаса - это, я вам скажу, рекорд из рекордов.
   Когда моя голова готова была расколоться, а последний глаз - лопнуть от обилия мелкого шрифта в каждой из бумаг, мы наконец-то закончили.
   - Ну что ж, добро пожаловать на борт! - приветствовал меня вернувшийся Артос. Он благополучно слинял еще в самом начале бумажной эпопеи и вернулся уже, когда я ставил последнюю подпись. Точно так, секунда в секунду, будто за дверью караулил. - Какие-то пожелания будут?
   - Будут, - воспользовался я любезным предложением. - Окуляр включить мне бы. Думаю, вы бы не хотели, чтобы эффективность работы вашего сотрудника пострадала по причине бюрократических требований. Ну какой из меня шпион?
   - Не положено, - развел руками советник. Повторяется. - Но я уже распорядился, завтра вам установят другую модель, одобренную инструкцией. Не беспокойтесь, я думаю, своей функциональностью она вас приятно удивит. На сегодня можете идти, думаю, ваш товарищ заждался уже. Объект СК-572 сдадите на проходной.
   - А что в той коробочке? - полюбопытствовал я. Заглянуть в нее я так и не удосужился.
   - Дай Вулкан вам и не знать. Предупреждаю: несанкционированное вскрытие упаковки объекта тут же будет зарегистрировано. И поверьте, ничем хорошим вам оно не грозит.
   Ну, нет, так нет.
   Марк ждал в коридоре, сразу за приемной перед кабинетом Советника Артоса. Мы молча пожали друг другу руки.
   - Где тебя поселили, господин инженер? - Голос у Марка изменился. Тихий, хриплый. Будто надтреснутый.
   - 13-2, - я заглянул в бумаги.
   - У меня 13-3, соседями будем, - сообщил Марк. До самого общежития мы молчали. Его руки, покрытые застарелыми ожогами, находились в постоянном движении. Будто Марк, что-то рассказывал, жестикулируя, но наружу не вырывалось ни слова. Этих ожогов, как и тех, что на лице, не было еще восемь месяцев назад - в тот, последний, день, когда я видел прежнего Марка. В госпитале я обратил на них внимание, но выяснить, откуда они взялись, тогда не представлялось возможным.
   ***
   - А правда это, что она ни разу не умирала? - раз Мрак разговорился, я просто не могу не поддержать беседу. Не так часто это с ним случается.
   - Так говорят. Но я не думаю, что это правда. Иначе, она была бы уже древней старухой. А вот, кстати, что происходит с теми, кто умер от старости?
   - Никого подобного не встречал. А вдруг, это наш шанс?
   - Нет, не может быть так просто.
   - Да уж, просто. Ну ты и загнул, - мне смешно. - Как ты себе представляешь смерть от старости?
   - Ну, живешь себе, на рожон не лезешь, не умираешь, и со временем старость приходит. Организм изнашивается, и ты просто закрываешь глаза однажды вечером, а утром не открываешь... - мечтательно тянет Мрак.
   - Ага, открываешь после обеда, и понимаешь, что жить тебе теперь в этом дряхлом теле до скончания времен.
   - Может и так, а может, и как прежде. Нам все равно не узнать.

  
  15

   - Ну, рассказывай, - спустя еще час бюрократического кошмара, по ошибке именуемого "поселением в общежитие", я наконец-то стал счастливым обладателем ключа от комнаты, тазика, совка, веника, двух комплектов постельного белья, штор и скатерти (Марк сказал, что это покрывало, но мне не верилось), и получил возможность растянуться во весь свой немалый рост на жестковатой койке. По сравнению с тем, к чему я привык за месяцы, проведенные на фронте, ложе было королевским. Марк пристроился на стуле возле письменного стола.
   - Да что рассказывать, умер я, Берт.
   - Ага, а со мной разговаривает твой дух сейчас, - усмехнулся я. Марк в ответ не улыбнулся.
   - Нет, я и правда умер. Там, в подвале, в котором меня держали. Но Пламя Изначальное меня не приняло. Не нашлось мне места в сердце Великого Вулкана. Уж не знаю, чем я его прогневил, - Марк был серьезен. Да вообще не помню, чтобы когда-нибудь видел его таким серьезным. Где тот улыбчивый парень, в глазах которого плясали язычки пламени?
   - Давай по порядку, хорошо? - предложил я.
   - Хорошо, - кивнул Марк. - Когда рвануло, меня выбросило через лобовое стекло. Я был в сознании, когда они пришли, но двинуться не мог. Что-то с позвоночником. Ног я не чувствовал.
   Я скептически глянул на Марка. Ходил он очень даже резво, даже не прихрамывая.
   - Ты хотел по порядку.
   Я ж и не спорю, я вообще очень даже молчу, не перебиваю.
   Рассказывал Марк долго. Про то, как он смотрел в мертвые глаза брата, развороченное взрывом тело которого упало совсем рядом. Про руку Терри, лежавшую у Макса на груди. Где был остальной Терри, Марку не было видно. Про Йоныча, пришедшего в сознание перед смертью, и его последние слова: "Я иду к тебе, милая! Уважишь танцем усталого старика?". Про то, как его, Марка, беспомощного и неспособного оказать сопротивление, грубо скрутили, завязали глаза, и поволокли куда-то.
   Потом потянулись месяцы пыток. Иногда Марку давали отдохнуть, не трогая его неделями. Иногда пытки продолжались круглосуточно. Иронично, но орудием пытки мучители избрали столь обожаемое Марком пламя. В него тыкали раскаленным железом, жгли из портативного огнемета, просто оставляли напротив яркого огня, зафиксировав голову и веки так, что ни отвернуться, ни даже моргнуть Марк не мог. Он кричал, призывая пламя сжалиться над своим преданным поклонником. Молил. Плакал, пока слезные железы не пересохли окончательно, и слезы попросту не кончились. Все было впустую. Пламя отвернулось от него. Огненная Танцовщица была глуха к его мольбам, как бывает глуха женщина к страданиям брошенного любовника.
   И тогда Марк сделал это. Собрав остатки воли, он воззвал к своему внутреннему огню. Одним мощным плевком выплеснул весь свой огонь на головы мучителей, высушив себя до капли. Сгорели все. Подвал, в котором держали пленника, запылал. В этом пожаре умер и сам Марк. Задохнулся от дыма.
   Он очнулся у серого забора. Нужно было идти вперед. Впереди - они. Их огонь нужен Ему. Их необходимо уничтожить. И Марк пошел. Раз, другой. И каждый раз его останавливала пуля снайпера, засевшего наверху. Марк падал, умирал. И снова оказывался у забора, и снова шел вперед. На третий раз он дошел. Но был встречен ударом по голове и смутно знакомым из прошлой жизни лицом. Моим.
   Оно больше не говорило Марку, что делать. И Марк не делал ничего. У него попросту не было больше собственной воли. Потом появились какие-то личности, которые начали давать указания Марку вместо Него. И он подчинялся. Конечно, это были не Его указания, но выбирать не приходилось. Смутно знакомый тип просиживал возле его кровати дни напролет. Марк помнил это лицо. Только в воспоминаниях волосы были не белые, и окуляр, занявший место левого глаза, не припоминался. Тип мастерил какую-то штуковину, постоянно советуясь с ним, Марком. Марк хотел сказать, что пламя отвернулось от него, а без своего огня он мало чем может помочь, но команды говорить не было, и Марк молчал.
   А потом знакомый тип подарил Марку частичку Его.
   - Пока, друг. Не знаю, свидимся ли еще. Ты выздоравливай, - Берт повернулся к выходу.
   - Поставь коллектор, не рассеивай пламя впустую, - сказал Марк ему вслед то, что так рвалось с языка все эти дни.
   Тип вздрогнул и обернулся к Марку. Но Марк снова потерял способность действовать самостоятельно, и сказать больше не мог ничего.
   - Ну, а потом ты знаешь. К зиме меня перевели в госпиталь при Управлении, и врач, перепробовав все средства до меня достучаться, принес частичку кристалла. "Детку" - так они их называли. Крохотные зернышки-кристаллы, отслаивающиеся от основного, когда тот достигает критической массы и снова идет в рост. Это как чешуйки на сброшенной змеей коже. С той только разницей, что взяв в руки такую детку, ты получаешь обратно свою душу. Но, как выяснилось, не всю. Чем дольше ты находишься в состоянии бездушной куклы, тем меньше шансов, что твой огонь вернется вместе с тобой. Мой вот, не вернулся, - закончил Марк свой рассказ.
   Я только и мог, что молча головой покачать. А что тут скажешь?
   ***
   Мрак заканчивает точить "когти". В рукопашном ему нет равных. А то, что огня у него нет, так это не беда. Ему все равно, в каком виде Ему приносят жертву. Поделишься ты собственным огнем или польешь противника пламенем из крепящихся за спиной баллонов огнемета - любая жертва будет принята. А победитель получит награду. Время жить, оставаясь собой. И сколько того времени будет тебе отпущено зависит от того, насколько хороша твоя жертва. А хорошая жертва должна быть подкреплена смертью. Пусть и такой, ненастоящей.

  
  16

   Я лежал без сна уже который час, и рассказ Марка не шел у меня из головы. Мы оба потеряли в этой войне бСльшую часть себя. Да, мой огонь со мной, но что толку, если мои огоньки танцуют теперь не для меня, а для Великого Вулкана? Марк меня ни о чем не спрашивал. Просто, увидев фото, выпавшее из кармана, когда я снимал пальто, он посмотрел на меня своими, с недавнего времени, непроницаемо черными глазами и промолчал. Я был ему за это благодарен.
   На новом месте спалось сумбурно. Мелькали лица, вспышки фаерболов, а на вершине Огневки расцветал темно-пурпурный цветок, поблескивая острыми гранями кристаллов. Уже под утро приснился Йоныч. Он долго что-то втолковывал мне, кипятясь и размахивая руками. Я не понимал ни слова. Но точно знал, что выговаривает он мне за то, что я что-то не сделал, что-то, что мог сделать только я. Ни у кого другого попросту не было на это ни возможности, ни нужной информации.
   - Идиёт ты, господин инженер, - в сердцах всплеснул руками Йоныч из моего сна. - Все ниточки держишь, а потянуть боишься. Смотри, затянет паутиной этой Вулкан, ой затянет...
   Первое утро на новом месте выдалось... Обычным. Таким обычным, что кричать хотелось. От общежития до проходной базы Управления было недалеко, и я решил в самоходку не садиться, а пройтись. По-зимнему робкое солнце золотило окна домов, мостовая поблескивала корочкой гололедицы. Из пекарни слева тянуло ароматом горячих булочек с корицей. У своего лотка суетился газетчик, раскладывая свеженькие, еще пахнущие типографской краской утренние газеты. Я взял одну, повертел в руках. На передовице красовался портрет какого-то государственного деятеля, перерезавшего красную ленточку на открытии новой кондитерской фабрики. Ниже шли новости международные: кто-то к куда-то поехал, о чем-то договорился... На последней странице пестрела скандалами светская хроника. Тут не было войны. Этому монстру, заражающему своим уродством все вокруг в нескольких десятках лиг отсюда, не было места в этой мирной жизни. Она отворачивалась от войны, как отворачиваются спешащие по своим делам прохожие от калеки, просящего милостыню на оживленной улице. Для жителей этого города войны не существовало.
   - Тюльпаны, свежие, только из лучших теплиц! - раздался голос цветочницы. Обхватив огромную корзину покрепче, она лавировала в потоке прохожих.
   - Господин, купите огненные тюльпаны для своей девушки, - цветочница подошла ко мне. Миленькая. Нос пуговкой, пестрые кудряшки выбиваются из-под шляпки, щечки раскраснелись от утреннего морозца. Совсем еще девчушка, лет шестнадцать, не больше.
   - Нет у меня девушки, - буркнул я.
   - Ой, простите, господин военный, - цветочница прижала ладошку к пухлым губкам. Яркие разноцветные глаза - один желтый, а второй голубой - округлились. - Вы, наверное, потеряли любимую? - спросила, вглядываясь мне в лицо.
   - Так заметно? - криво усмехнулся я.
   - Сразу нет, а когда вы вот так смотрите, то да, - простодушно ответила она. Милое дитя.
   - Извини, это только моя боль, незачем ей забивать такую прелестную головку, - усмехнулся я уже искреннее. Невозможно было смотреть в эти разноцветные глазищи и не улыбаться - столько солнечных искорок в них танцевало. А еще от нее веяло теплом, и сочувствием. Теплым таким, совсем не обидным.
   - Возьмите, - протянула мне цветок девчушка. И в самом деле - огненный. Желто-оранжевый у основания чашечки, с пламенеющими ялым лепестками, изогнутыми, словно язычок пламени. - Это вам. Подарок.
   - Спасибо! Вот уж не думал, что доживу до того момента, когда красивые девушки будут дарить мне цветы.
   Цветочница только задорно рассмеялась в ответ, подмигнула желтым глазом, и нырнула в толпу, пожелав мне на прощание хорошего дня. Я поднес цветок к носу, с наслаждением втянув густой, теплый, несмотря на морозную погоду, аромат. Снова улыбнулся. Каким бы ни обернулся этот день, для меня он останется в памяти, как хороший.
   Первый день на новом месте прошел, как любой другой первый день на новом месте. Делом мне заняться так и не довелось. Уже на проходной меня ждал очередной бумажный кошмар, на этот раз связанный с заменой окуляра. Подписал свое согласие на операцию. Подписал отказ от претензий в случае побочных эффектов. Подписал, что не позволю копаться в окуляре никому, не наделенному должным уровнем допуска. На пятой бумажке возникло подозрение, что окуляр, на который собираются заменить мою снайперскую модель - это сверхсекретная разработка, уникальный образец, и вообще, он теперь - самая ценная часть меня.
   Подозрение оказалось не далеким от истины. Врач управился быстро, провозившись не больше часа, даже общий наркоз делать не стал, обошелся местным. Закрепив узкую ленту повязки у меня на затылке, наказал не снимать до завтра. Выдал очередную кипу бумаг, уложенных в пухлую папку на завязках. На папке значилось:"Инструкция по эксплуатации ОИ-740-СМ. Экспериментальная модель. Совершенно секретно! Уровень допуска - 4." Я растерянно посмотрел на доктора, не спеша открывать папку.
   - Что?- спросил он. - Ознакомьтесь на досуге, это не ваша примитивная гляделка.
   - Уровень допуска 4... - протянул я.
   - Ну да. Вас что-то смущает?
   - У меня уровень допуска 5. Я не могу ознакомиться.
   - Чтоб их, этих штабных бюрократов, - выругался врач. - Сообщите советнику Артосу, он решит вопрос. Но до этого, все-таки, не открывайте папку, не стоит.
   В лаборатории (так назывались те огромные залы, а также прилегающий к ним подземный комплекс площадью с небольшой городок) я прибыл уже после обеда. Майор на проходной (другой, не вчерашний, но все равно похожий на него, как брат-близнец) сообщил, что меня просил зайти Советник, сразу, как только появлюсь. Вот и отлично. Заодно и вопрос с допуском к инструкции от нового окуляра решу. Действие наркоза начинало проходить, и голова болела.
   Артосу было достаточно одного взгляда, чтобы, махнув рукой, отпустить меня до конца дня. Однако, сочувствие к страдающему пациенту не помешало ему вручить мне еще одну толстенную папку. "Объект СК-0. Рабочие материалы. Совершенно секретно! Уровень допуска - 4" - значилось на ней.
   - Изучите до завтра, - приказал он.
   - Советник Артос, тут проблемка с уровнем допуска... - Мне было уже смешно, если честно. - У меня уровень 5. Вот, в пропуске даже указано. А эта папка, да и инструкция к новому окуляру, ограничены уровнем 4. Я не могу их открывать.
   - Вот криворукие, - выругался Артос. - Я еще вчера приказал ваш уровень до 3 поднять, но разве ж в наше время что-то делается оперативно? Не переживайте, изучайте все материалы спокойно, завтра с утра заберете новый пропуск на проходной.
   ***
   - А помнишь огненные тюльпаны? Их вывели в первый год войны. Красивые такие, как язычки пламени. И пахнут огнем, - задумчиво спрашивает Мрак, растянувшись на койке и глядя в потолок.
   - Помню. Мне такой подарила девочка-цветочница в первый день службы в Управлении. Представляешь, просто подошла ко мне на улице и подарила!
   - Счастливчик! Говорят, тот, кому подарили огненный тюльпан, будет избран Огненной Танцовщицей, чтобы повести ее на танец к Великому Вулкану.
   - Да не смеши ты, - усмехаюсь скептически. - Ты знаешь, скольким дарили эти цветы? Да в год своего появления, да и в несколько последующих, они были самыми популярными цветами в столице!
   - И все равно, - упрямо поджимает губы Мрак. - Мне вот никто не дарил огненных тюльпанов. И уже не подарит, наверное. Перевелись они, говорят, еще в первый год от пришествия Его.

  
  17

   И потянулись дни-будни. Было ощущение, что я снова вернулся в мирную жизнь, только не в ту, настоящую, а в какую-то.. картонную, что ли. Как будто я участвовал в любительской постановке, в которой все актеры, в том числе и я, были неубедительны в своих ролях, а за нарисованными декорациями фасадов домов скрывались лишь пыльные закутки закулисья.
   В поисках средства защиты от загадочной силы, крадущей пламя из нашей техники, мы не продвинулись ни на йоту. Не знаю, почему вообще советник Артос решил, что я могу быть в этом деле полезен. Может и мог бы, но исследования застопорились на более раннем этапе: никак не удавалось определить природу этой силы. Нет, мы, конечно, установили, что она исходит от кристаллов, но что это за сила, и откуда взялись кристаллы, никто не понимал. Та пухлая папка, которую мне выдал Артос в первый день, оказалась большим пухлым пшиком. В ней содержалась куча догадок, и не было ни единого подтвержденного факта. А мне казалось, что время кончается.
   Тот сон с Йонычем никак не шел у меня из головы. Я был уверен, что Йоныч, а точнее, мое подсознание, нарядившееся в образ глубоко уважаемоего за его житейскую мудрость бригадира, сказал чистую правду: у меня в кулаке были зажаты все ниточки этой паутины. Осталось только определить нужную и потянуть, чтобы распутать эту загадку.
   С Марком мы не виделись с того, первого дня. Он в этом месяце работал в ночные смены, и мы не сталкивались ни в общежитии, ни в лабораториях Управления. Может быть, если бы не это обстоятельство, я бы догадался гораздо раньше, и мы бы успели...
   - Господин Берт, вы на обед идете в столовую? - поинтересовалась лапочка-лаборантка с пушистым, несерьезного персикового цвета, хвостиком на затылке, губками бантиком и нашивками сержанта. Милое, воздушное создание с бульдожьей хваткой. Уж у кого-кого, а у нее все оборудование всегда было в идеальном порядке, все эксперименты тщательно пронумерованы и задокументированы, а любые, даже крохотные, отклонения или неточности подмечены. Не знаю, почему ее приписали именно ко мне - новичку, да, к тому же, простому инженеру, волею случая и господина советника Артоса, получившему звание майора и собственную лабораторию. В моем понимании, за Арэль - так звали лаборанточку - ученые мужи и заслуженные чины, коими было наводнено Управление, драться должны были.
   - Нет Арэль, можешь идти, - отпустил я ее. У нас был в разгаре эксперимент, за которым требовался постоянный присмотр, и на обед мы ходили по очереди, а на ночь оставляли в лаборатории дежурного. - Я посижу, как раз данные от кристаллисков пришли, полистаю.
   "Кристаллисками" (от слов "кристалл" плюс "искать") мы в шутку называли группу ученых, пытавшихся добиться хоть какой-то реакции от разросшегося кристалла, помимо поглощения им любого огня, до которого тот дотягивался. Пока что безрезультатно. Только удалось вывести формулу, по которой убывает скорость поглощения в зависимости от расстояния. Однако в точности этой формулы уверенности не было: образец для изучения у нас имелся всего лишь один. В реальности же, помимо расстояния, на эту скорость влиять могло все, что угодно: размер кристалла, количество кристаллов в друзе, близость вулканов. Сегодняшние данные были результатом проверки теории, согласно которой, скорость поглощения имеет характер периодических колебаний и схожа с синусоидой. Предполагалось, что эта скорость возрастает к моменту приближения кристалла к критической массе, по достижении которой происходит рывок роста, и следует выброс "деток". Наша друза была уже близка к критической массе: еще пару дней "покормить", и она рванет. Учет данных велся, начиная с предыдущего рывка, но мне пришлось долго обивать пороги вышестоящих чинов, добывая разрешение на доступ к ним. И теперь, когда вожделенная папка оказалась у меня в руках, оставлять свое сокровище не хотелось даже ради обеда.
   - Я вам прихвачу порцию, а то к концу обеденного перерыва остаются только макароны и тушенка. А тушенку вы есть не будете, знаю я вас.
   Не буду. До сих пор не могу ее есть. Хотя, казалось бы, месяцы, проведенные на фронте, где меню было далеко от ресторанного, должны были отбить охоту харчами перебирать. Но все равно, не могу, и все.
   Арэль упорхнула, а я остался с папкой наедине.
   Когда лаборантка вернулась, я не заметил. А Арэль - девочка тактичная, она меня отвлекать не стала. Тихонько проскользнула за свой стол, записав показания приборов и поставив мою порцию подогреваться на реактор, на котором мы испытывали эффективность нового сплава, призванного экранировать пламя от воздействия кристалла - тот самый наш непрерывный эксперимент. Я закопался в столбики чисел, вычерчивая на листе миллиметровки график изменений скорости поглощения пламени нашей друзой. График получался и в самом деле схож с синусоидой, однако, в некоторых местах наблюдались странные резкие пики. Закономерность этих пиков я уловить никак не мог, хотя что-то такое в голове крутилось... Что-то я упускаю из виду, какой-то фактор, который был все это время у нас перед глазами, но который мы не принимали в расчет...
   Ноздри щекотал аппетитный запах жареного мяса, в какой-то момент переросший в запах подгоревшего мяса. Вспомнилось, как однажды у нас в цеху сломалась печурка, на которой рабочие, не желавшие ходить куда-то на обед, подогревали принесенную из дому еду. А у Макса в тот момент случился роман с одной излишне домовитой кошечкой, которая упорно снабжала его "тормозками", которых хватало, чтобы пообедать всей нашей бригаде. Марк тогда на спор предложил разогреть обед своим огнем: мол, он настолько хорошо его контролирует, что ничего и не подгорит даже. Подгорело. Еще и как: запах мы выветривали до конца дня, а обедать пошли в кафе напротив проходной - Марк угощал, как провинившийся... Точно!
   - Арэль, а добудьте-ка мне списки всех дежуривших и работавших в зале кристалла за все время с последнего рывка. Меня интересуют не просто имена, а даты и время смен. А также данные о том, у кого из этих сотрудников есть огонь с указанием силы дара. Справитесь?
   ***
   Сон не идет. Воспоминания так и лезут в голову. Давно они меня не беспокоили. Я научился жить с ними. Научился не винить себя за то, что не видел дальше собственного носа. Что все мы не видели. Но где-то глубоко в душе я все-таки считаю именно себя ответственным за все, что случилось с нами. Я не заслуживаю огня. Но почему-то Великий Вулкан ко мне благосклонен. Я осмотрителен: у меня всегда есть пара кристаллов на черный день, победы достаются мне легко, а мои смерти не длятся долго. И все же. Я не заслуживаю огня, не сумев дать своему народу возможность его сохранить.

  
  18

   Не сходились у меня концы с концами. Догадка насчет того, что пики на графике роста скорости поглощения пламени связаны с магическим даром огня у сотрудников, которые находились в эти моменты рядом с друзой, не подтверждалась. Однако, корреляция с присутствием определенных сотрудников все-таки была. Только не видел я в ней логики. Кто-то с даром, кто-то без, пол, возраст - никакой закономерности.
   Я устало откинулся на спинку стула и потянулся. Светало. Надо же. А я всего лишь собирался задержаться на пару часиков. Идти домой смысла уже не было, рабочий день начнется через - я глянул на часы на стене - уже начался.
   - Хорошего утра, господин Берт, - Арэль впорхнула в лабораторию. Она пахла морозом и первым снегом. Вот каждый раз удивляюсь, как ей это удается. От проходной до нашего помещения полчаса блужданий по коридорам, а она все равно умудряется принести свежесть зимнего утра на своих волосах.
   - Хорошего, - согласился я. Ей виднее, я это утро не видел еще.
   - Вы что, не уходили?
   - Засиделся за бумагами малость, а потом смотрю - уже утро.
   - Эх, господин Берт, ну что же вы себя не бережете? Не убегут от вас ваши расчеты.
   - С тех пор, как я здесь, у меня такое чувство, что убегут. Мы что-то очень важное упускаем. Что-то, что могло бы остановить эту войну, пока еще не поздно. А уже почти поздно. Что-то изменилось. Что-то страшное повисло в воздухе, что-то, что пугает больше, чем смерти. Там, на фронте, все было просто: мы их или они нас, или выживем или умрем. И мы шли умирать, не колеблясь. Двум смертям не бывать, как говорится, а одной не миновать.
   - Да вы философ, господин Берт, - покачала пушистым хвостиком Арэль. - Только вот вы не правы.
   - В чем?
   - Смертей может быть больше, чем две.
   - Это ты о чем? - не понял я.
   - Вы знаете, что в этой коробке? - Арэль кивнула на коробку с объектом СК. Нам их выдавали каждое утро на проходной, отбирая обратно на выходе. В этот раз мне достался СК под номером 264. Что значили эти буквы и цифры, я так и не выяснил.
   - Как-то не дошли руки выяснить, - признался я.
   - Это детка. И она - лучшее лекарство от смерти.
   - Объясни?
   - Ваш друг, Марк. Он рассказал, как он умер?
   - Да, но... Я был уверен, что он это в переносном смысле говорил.
   - Да нет, в буквальном. Он умирал. И не единожды. Наши врачи смогли это подтвердить.
   - А как?
   - Они оживают возле кристалла, господин Берт.
   - Они.
   - Да, те, кто умер поблизости от него. У нас было несколько несчастных случаев. Пока мы не научились предугадывать момент, когда кристалл начинает расти, две смены пострадало в моменты рывков. Три смертельных исхода в первой смене и еще один - во второй. А потом они ожили.
   - Стой, стой... А имена оживших ты помнишь? - Пятеро оживших мертвецов, включая Марка. И пятеро сотрудников, во время дежурства которых имели место пики, так беспокоившие меня. Если это не просто совпадение, то вот она - закономерность, ускользавшая от меня все это время.
   - Помню, конечно. Они у всех на слуху были.
   - Эти? - Я протянул листок с именами сотрудников, дежуривших во время пиков.
   - Да, а как... - удивилась Арэль.
   - Смотри.
   Я показал Арэль вычерченный мной график и изложил свои соображения насчет пиков.
   - Слушай, а что ты говорила про деток? Ну, объекты СК.
   - Когда умерший вблизи кристалла оживает, он похож на пустую оболочку. Ходит, говорит даже, но все только по команде.
   - Куклы, - прервал я ее. - Так мы их называли. Я сталкивался с такими на фронте. Когда... Когда я нашел Марка, он тоже был таким.
   - Да, я в курсе. Но если такой кукле дать в руки детку, то душа к ней вернется. А детка растает. Только нужно торопиться. Чем дольше кукла остается без души, тем быстрее теряет огонь. Вы же знаете, что Марк...
   - Знаю, - кивнул я.
   - Еще Риста, из первых жертв. Она была слабым магом, и детку ей дали последней. Теперь все, на что она способна - это поджечь трубку.
   - Печально это. Я не представляю, что значит потерять часть себя...
   - А по-моему, прекрасно вы все представляете, - Арэль покачала головой. - Только признаваться не хотите. Себе. Считаете, что вы от этого станете более слабым.
   Куда-то не туда свернула у нас беседа.
   Нас прервал зазвонивший у Арэль будильник.
   - Пойду проверю показания, - она направилась к реактору. - Ой, а что, показания ночью никто не записывал?
   Я вспомнил, что вечером заходил дежурный, но он мне мешал, и я отослал его, пообещав, что буду сам записывать показания и регулировать уровень пламени в реакторе, пока я тут. И благополучно забыл о своем обещании.
   - Ну что же вы, господин Берт, - упрекнула меня Арэль. Восемь дней эксперимента коту под хвост. Придется теперь начинать с нуля.
   Мне было стыдно, безумно стыдно. Заигрался в великого ученого, а про свои обязанности совсем забыл.
   Я подошел к загубленному эксперименту. Пламя в реакторе вырвалось за пределы тестового уровня. А вот показания приборов...
   ***
   Не спится. Нужно бы себя пересилить. Завтра тяжелый день. Пять боев. Восемь, если дойду до полуфинала. Девять, если переживу и его. Кристаллов осталось всего три. Два придется отдать в качестве взноса за участие. Остается один. Единственная попытка. Еще немного жизни в случае выигрыша. И много-много дней существования без жизни в случае поражения.

  
  19

   - Подожди вздыхать, - прервал я расстроенно заполняющую журнал загубленного эксперимента Арэль. - Скажи, кто из дежурных был здесь прошлые ночи?
   - Без понятия. По идее, мог быть кто угодно из ночной смены.
   - Выясни, пожалуйста, мне нужно с ним поговорить. Или с ней. И не расстраивайся раньше времени, - попытался я немного успокоить ассистентку. - Вполне возможно, что моя невнимательность эксперимент не загубила, а наоборот, стала залогом успеха.
   Вот мне бы хоть толику той уверенности, которую я, похоже, умею вселять в юных дев. Скорее всего, мне просто показалось. Но проверить стоит. Если мне повезло, и дежурный хотя бы один раз допустил небрежность, то мы сейчас стоим на пороге прорыва.
   Мне повезло. А мы чуть не загнали себя в ловушку своего же собственного педантизма. Наша защита работала. И еще как! Просто не на тех уровнях пламени, на которых мы ее проверяли. Тестируемый материал не подходил для индивидуальной защиты. А вот кожух из него вполне мог защитить пламя двигателя дирижабля или самоходки. Главное - поддерживать достаточно высокую интенсивность пламени.
   В последующие недели мы провели целую серию экспериментов, со стопроцентной уверенностью подтвердивших мои догадки. Материал обладал любопытным свойством: его способность экранировать пламя от воздействия кристалла росла пропорционально силе пламени. Теоретически, можно было добиться даже полной изоляции, но в этом случае существовал риск взрыва от перегрева движка.
   За недели, которые длилось тестирование, наш кристалл рос дважды. Оба рывка опытные образцы перенесли хорошо, демонстрируя лишь небольшую потерю эффективности. К моменту второго рывка мы уже перешли к испытаниям моделей кожухов из экраниума - так мы назвали материал. Ну как, мы. Какая-то творческая личность из бюрократической верхушки расстаралась. Мы плевались, но название, за неимением альтернативы, прижилось. Наименьшие потери эффективности были при формах кожухов, максимально приближенных к сферической. При этом толщина слоя экраниума, при которой достигалась нужная эффективность, была не больше пальца. Тоже немалый вес, если брать, к примеру, движок того же "Сазана", но с этим уже можно было работать. Дальнейшая задача представлялась мне вполне выполнимой. Я был в своей стихии: предстояло всего лишь доработать конструкцию самого двигателя. Направлений доработки было два: максимально облегчить конструкцию и разместить все связанные с пламенем части как можно более компактно внутри сферического кожуха, который мы обозвали "коконом".
   Самой большой сложностью, как это ни странно, оказалось заполучить к себе в команду Марка и еще пару ребят, которых он рекомендовал, как талантливых механиков. Даже вечно спокойная и жизнерадостная Арэль срывалась и рычала на всех вокруг после очередного визита "наверх" - так мы называли надземные этажи комплекса, населенные бюрократами от армии.
   После нескольких таких срывов я не выдержал и попытался прорваться на прием к Советнику Артосу. Но того не оказалось на месте, и прогнозов его адъютант дать не мог никаких. Сказал только, что пару дней назад Советника срочно вызвали в штаб, и вернуться тот мог в любое время, хоть через месяц, хоть сегодня после обеда. Мне показалось, что в свое же "послеобеда" адъютант не верил. По-моему, он вообще был чем-то напуган до чертиков, но признаться мне в своих страхах не мог, боясь уронить честь мундира, да и в силу наших с ним разных уровней доступа. Мне выдали третий, у адъютанта был второй. Более высокий, первый, был только у самого Артоса и пары лиц в правительстве.
   О состоянии адъютанта красноречивее всего говорило то, что лишь в мой третий визит он догадался спросить, чего это я, собственно обиваю пороги начальства. Выяснив в чем дело, он только рукой махнул в сторону стола в приемной, на котором лежала стопка бумаг, и стоял глиняный стакан с карандашами:
   - Пиши.
   - Что писать? - не понял я.
   - Запрос на имя Советника со списком фамилий.
   - Так писали же миллион раз уже, - удивился я.
   - На имя Советника?
   - Нет, на имя непосредственного начальника ребят и руководителя нашего отдела.
   - А, эти, - в голосе адъютанта сквозило презрение. - На них ты еще пару месяцев писать будешь. Пиши на Артоса.
   Сел. Написал. Текст запроса в моей памяти засел намертво: столько раз приходилось его писать и переписывать за последние дни. Протянул готовое творение адъютанту. Тот, не глядя, подмахнул мой опус размашистой подписью, поверх которой шлепнул ярко-синюю печать.
   - Держи. Артос одобрил перевод. Эти, - снова в голосе презрение, - пикнуть не посмеют.
   - Но ведь Советник в отъезде...
   - А кто об этом знает, кроме нас с тобой? - Обреченная усталость в голосе. - А Артос по приезду подтвердит. Он эту братию тоже недолюбливает.
   - Спасибо! - Я благодарно пожал руку адъютанта.
   - Да на здоровье, - отмахнулся тот. - Вы уж поторопитесь там. Не ждет время, ой не ждет...
   - А... - не удержавшись, я все-таки решился спросить, в чем причина беспокойства адъютанта.
   - Ой, иди уже, Инженер, занимайся своими делами. Не нужно оно тебе. Спасай мир на своем уровне компетенции, оставь политику тем, кто ничего более толкового делать не умеет.
   ***
   Командных боев завтра не будет. Каждый сам за себя. Больше всего мне ненавистна мысль о том, что, если так жребий ляжет, придется выступать против Мрака и других ребят из моей команды. Я знаю, запас кристаллов у каждого из них есть. Но выигрыш ценой поражения немногих, ставших за эти годы близкими, товарищей меня не прельщает. Тем более, если моим соперником будет Мрак. Этот, с его жаждой смерти, еще и поддаться попытается.

  
  20

   И снова апрель, и снова командировка на фронт. Скоро я увижу Рыжего и вернувшегося в строй после нескольких месяцев в госпитале Фаера, и бабок наших Каменских, и глухого деда. Испытание "Сазана" с двигателем новой конструкции, оснащенным созданным нами кожухом, решили приурочить к масштабному наступлению в тех краях. Кое-кому в правительстве наконец-то надоела игра в перетягивание каната на плато, и был отдан приказ о зачистке. Мы с нашим "Сазаном" шли с группой воздушной поддержки.
   Почему-то все крутые повороты в моей судьбе начинались здесь, на плато. Крушение "Пчелки" тоже было тут, на плато, только немного севернее, тогда линия фронта еще не спустилась так далеко на юг. С прошлой командировки год прошел. Казалось бы, что такое год? А сколько жизней за это время прожито.
   "Сазан" деловито плыл над плато, попыхивая пламенем в машинном отделении. Мы с Марком сидели там же, ведя непрерывное наблюдение за приборами и датчиками, опутывающими движок своими проводами, словно паутиной. Пока что все показания были в пределах нормы. Внизу показались знакомые покосившиеся хаты. Грядки зеленели первыми побегами картошки. Я улыбнулся. Бабки свои грядки отстояли. Даже с той высоты, на которой мы следовали, я рассмотрел, как заботливо был окучен каждый кустик. Все-таки ОИ-740-СМ - это не обычный протез-имплант и даже не моя старая снайперская модель. За месяцы, которые я проработал в управлении, я успел по достоинству оценить доставшуюся мне неведомо за какие заслуги экспериментальную разработку. Она обладала свойством подстраиваться под мои нужды, будь то многократное увеличение, как в хорошем микроскопе, или приближение, сравнимое с мощным полевым биноклем. Освоить управление этой штукой оказалось непросто: окуляр не имел внешних кнопок управления. Управление шло напрямую импульсами от мозга, передаваемыми по остаткам зрительного нерва. Но оно того стоило. Теперь у меня имелся весьма полезный в хозяйстве инструмент, который был всегда со мной.
   - Что-то не так, - из задумчивости меня вырвал тревожный голос Марка.
   - Что? - Я вернул фокус окуляра в обычный режим, поворачиваясь к приборам. Все показания были в пределах нормы. Утечка пламени немного усилилась, но это и неудивительно: мы приближались к линии фронта, в нескольких лигаз от которой, по сведениям разведки, была замечена друза, сравнимая по размерам с той, что имелась в нашей лаборатории. Я вопросительно глянул на Марка.
   - Берт, я не знаю. Просто... Такое чувство, что надвигается катастрофа. Если бы не... - Марк махнул рукой, оборвав фразу. А чего договаривать, и так понятно, что он хотел сказать. Если бы он был прежним Марком, умеющим слышать пламя. - Я сказал бы, что пламя боится. Боится смертельно, панически.
   - Марк, у тебя воображение просто разыгралось. Это твои страхи. Твоя память.
   - Может быть, - согласился на словах он, но в глубине глаз я прочел, что сказано это было только потому, что именно такого ответа я ждал.
   В этот момент дирижабль тряхнуло. Наверху, в кабине управления послышались крики, топот.
   Я собрался было выглянуть узнать, в чем дело, но тут в движке взревело, а показания датчиков зашкалило. Наша защита не справлялась. Нечто тянуло пламя из сердца "Сазана" с такой бешеной силой, что кожух вспучило, выгибая изнутри.
   - Что за... - только и успел выговорить я, но осекся, глядя вниз, в иллюминаторы под ногами. Под нами, совсем рядом с околицей Каменки, из-под земли прорывалось гигантское семечко кристалла. Оно было больше всего, что мне приходилось видеть до сих пор. Ошметки травы, кустов, камни и куски земли летели во все стороны из-под боков стремительно растущего зернышка. Пара мгновений, и его рост стал постепенно замедляться. Похоже на то, как происходил "рывок" у нас в лаборатории. Только тот кристалл, что мы видели сейчас под своими ногами, был еще "деткой". Каким он будет, когда начнет формироваться друза, мне сложно было и представить.
   Земля стремительно неслась нам навстречу. Наверху слышно было шипение выходящего из баллона дирижабля газа, переходящее в истошный свист.
   - Марк, парашюты!
   - Лови! - кинул мне напарник увесистый ранец.
   Мы успели покинуть машинное отделение до того, как рвануло и тут же захлебнулось, умирая, пламя в двигателе. Мертвая рыба дирижабля медленно и величественно заваливалась на бок. Мы опускались на парашютах, мерно покачиваясь на стропах. В паре десятков метров можно было разглядеть еще парашюты, под которыми болтались другие уцелевшие члены экипажа.
   А дальше была битва за Каменку. Был Рыжий. Был Фаер. Были бабки, подносившие нам патроны для пистолей. Были неработающие ракетницы с мертвыми, лишенными пламени снарядами и глухой дед, отмахивающийся от кукол садовыми вилами. Был я, нацепивший свою перчатку, неведомо как прихваченную из брюха гибнущего "Сазана", и мои огненные лучи, мощности которых едва хватало, чтобы выстрелить на пару метров, кося кукол, как спелую рожь. На расстоянии, не более нескольких шагов, пламя выстрелов умирало, высасываемое неведомой силой, исходящей от новоявленной детки. Был Марк, готовый прикрыть спину. И был ад, похлеще того, что нам с Рыжим довелось пережить в заброшенном цеху в ту ночь, когда мы вытащили Марка.
   А потом был выстрел в спину. Я еще успел обернуться, чтобы увидеть, как опускает пистоль кукла, еще несколько мгновений назад бывшая одним из членов экипажа "Сазана".
   В апреле я умер в первый раз.
   ***
   Оно готово принять нашу жертву. Я это чувствую. Оно притихло, копя силы для завтрашнего рывка. Мы, мнящие себя выше кукол, так и не набрались за эти годы решимости признать, что, несмотря на нашу кажущуюся свободу воли, мы такие же марионетки Его, как и куклы. Мы добровольно готовы напоить Его пламенем наших смертей, чтобы Оно могло еще немного упрочить свою власть над нами. И мы радуемся его сытой отрыжке, ловя каждую каплю. Мы - огненные коты. Но мы давно забыли об этом.

  
  21

   Как же это было прекрасно: не думать, не беспокоиться, не хотеть. Нет нужды испытывать эмоции. Нет потерь. Нет разочарований. Нет мук сомнений, нет колебаний. Оно было милостливо. Оно делало все четким и ясным. Был приказ, и я его выполнял. Был враг, которого следовало уничтожить, и я шел в бой. Раз за разом.
   Умирать было по-разному. Иногда больно. Иногда свет просто мерк, а потом зажигался снова. Иногда смерть все не приходила, и боль не давала четко слышать Его приказы. В такие моменты мне начинало казаться, что Оно - это не истина в последней инстанции. Есть еще что-то, кроме Него. Но смерть рано или поздно приходила, развеивая сомнения.
   Мелькали лица. Лица были разные: знакомые, незнакомые, веселые, встревоженные, испуганные. Испуганных и встревоженных было больше всего. Эти лица что-то кричали, звали кого-то. Этот кто-то все не приходил, и лица искажались в отчаянии. Одно лицо мелькало особенно часто. Странное, со следами застарелых ожогов и темными, словно угасшие угли, глазами. Мрачное лицо. Хоть и совсем молодое, но уже мертвое.
   Я тоже был мертв. Я умирал раз за разом, но я давно уже не был жив. Я умер еще в апреле. Не в этом, а в том, далеком, когда был запах сирени над пепелищем. А сейчас я наконец-то освободился от оков той смерти. Она больше не имела значения. Как не имели значения и все последующие смерти. За их порогом нас больше не ждала Огненная Танцовщица. Единственное, что имело значение - воля Его. И воля эта была настолько проста и понятна, что не исполнить ее не было никакой возможности.
   А потом все закончилось. Как отрезало. Оно больше не говорило со мной. Вместо Него, в моем сердце поселилось нечто, что не давало вернуться прежнему спокойствию. Это нечто было беспокойным и горячим. Мы были хорошо знакомы, но долго не общались. Мы стали чужаками. Нечто не могло понять и принять мою связь с Ним. А я не хотел понять и принять это обжигающее тепло. Но тепло было сильнее. Оно прочно поселилось в моем сердце, разгораясь пожаром из крохотного огонька.
   Мой огонь вернулся ко мне. Нам еще долго предстояло принюхиваться друг к другу. В тот момент никто не мог бы сказать с уверенностью, что я смогу полностью вернуть свой огонь и стать прежним. Но я смог.
   Мое возвращение называли чудом, феноменом, надеждой для всех нас. Но никто так и не смог ни объяснить, ни повторить то, что удалось мне, и не удалось больше никому другому.
   С момента моей второй смерти прошло двадцать лет. Двадцать долгих, странных лет.
   За это время многое изменилось. Арэль постарела. Из милой ассистенточки с задорным пушистым персикового цвета хвостиком она превратилась в солидную даму, начальницу Отдела Исследования Обелисков - так теперь называли друзы кристаллов, проросшие по всей планете в жерлах потухших и заснувших навеки вулканов. Артоса больше не было. Умер два года тому. Не выдержало сердце. Случилось это на печально известном заседании Объединенных Государств, когда было принято судьбоносное, но в корне неверное решение о военном пути решения вставшей перед планетой проблемы.
   Да, государства наши объединились перед лицом внешней угрозы, пришедшей в наш мир по прихоти недалекого и самолюбивого короля наших восточных соседей. Именно его поиски личного бессмертия и стали фактором, позволившим появление кристаллов. Кристаллы были то ли созданы финансируемыми им учеными, то ли обнаружены где-то в потайных закутках нашего огромного неизведанного мира и вытащены на свет Пламени Изначального не осознающими последствий своих действий исследователями. Эта тайна - тайна их появления - ушла в могилу вместе с тем королем. Он так и не решился воспользоваться плодами своих желаний и умер от старости, окруженный фанатичным поклонением своих подданных. Однако потакая другой своей амбиции - жажде наследить в истории в качестве великого завоевателя, король успел использовать кристаллы в роли оружия. Вот только оружие оказалось с подвохом. Оно обладало собственной волей, и воля эта была чуждой нам. Оно всего лишь требовало полного подчинения и жертв в виде пожираемоего Им пламени.
   Я совсем не постарел за те двадцать лет, на протяжении которых пережил столько смертей. Как не постарел и Марк, и многие другие, умиравшие и оживляемые кристаллами. Мы все застыли в том возрасте и состоянии, в котором нас застала та самая, первая смерть вблизи кристалла. Все последующие смерти не оставляли на нас ровным счетом никаких следов. Вот только огонь с каждой новой смертью покидал нас по капле. Всех, кроме меня.
   Я пробыл куклой двадцать лет, пока Марку не удалось найти меня и вернуть, истратив, один Вулкан знает сколько "деток". Свобода воли возвращалась ко мне медленно и неохотно. Но вместе с ней возвращался и огонь. Ни к кому больше не вернулся. Правило оставалось незыблемым: чем дольше ты в состоянии куклы, тем меньше огня в тебе остается. А ко мне огонь вернулся, пусть мы так и не подружились с ним снова. Огонь больше не был неотъемлемой частью меня, теперь он был во мне, но сам по себе. Я мог создавать фаерболы, мог практически все то же, что и двадцать лет назад. Но теперь огонь просто подчинялся мне, а не откликался радостно на призыв родного существа.
   Еще одним неприятным известием стало, что теперь я, как и все, кто был воскрешен кристаллами-Обелисками, стал зависим от "деток". Периодически мы должны были "принимать" один такой кристалл. Достаточно было просто прикоснуться к нему, и кристалл испарялся пурпурным дымком, даря нам еще немного жизни. В противном случае, воскрешенные снова возвращались в состояние кукол.
   ***
   Ночь перед боем. Самая прекрасная ночь. Ночь, когда я чувствую себя живым и почти прежним. В эту ночь мне есть что терять и есть на что надеяться. Нам всем. Но я знаю, что уже следующей ночью, когда схлынет возбуждение боя, все вернется на круги своя. Столетие за столетием, мы ведем этот бессмысленный бой. Мы - огненные коты. У нас нет больше права на смерть. Ведь в том, что Огненная Танцовщица больше не танцует свой танец для Вулкана, есть наша вина.

  
  22

   Первые бои - разминочные. В первых боях выигрыши невелики. Ведь для того, чтобы Обелиск начал делиться кристаллами, Его нужно напоить пламенем и кровью. Чтобы дойти до полуфинала, достаточно выиграть три из пяти разминочных боев. Те, кто может себе позволить две смерти, берегут силы. Я тоже так делаю. Делал. Сегодня я себе этого позволить не могу. У меня в запасе всего одна смерть, и приберечь ее лучше до полуфинала.
   ***
   Годы сначала тянулись медленно, постепенно все ускоряясь и сливаясь в один бесконечный поток.
   Новый мир встретил меня новыми правилами жизни. Кристаллы стали предметом торга. Государства пытались взять под контроль Обелиски и распределять кристаллы между зарегистрированными "возвращенными" - так нас называли. Однако, кристаллов хватало впритык, только, чтобы выживать от подачки до подачки. Если возвращенный не являлся вовремя на распределительный пункт, он имел все шансы снова стать куклой. А куклы были рабами Обелисков, питавшими их собой, своим огнем и угасающими чувствами. Мы оказались на коротком поводке. Завязался и расцвел буйным цветом черный рынок, на котором можно было неофициально приобрести кристаллы про запас.
   Самые ловкие предприниматели выращивали свои друзы, подкармливая их пламенем. Дельцов отлавливали, друзы уничтожали: до определенного момента, пока друза еще не закрепилась и не "проросла" в сердце планеты, это еще можно было сделать. "Прорастание" тоже стало неприятным сюрпризом. На первых стадиях роста, кристалл просто увеличивался в размерах, у него появлялись дополнительные детки. Но достигнув определенной критической массы, друза начинала чуять пламя вулканического сердца нашего мира и тянуться к нему, выпуская длинные суставчатые корни. Полностью уничтожить такие корни было уже нереально, а каждый оставшийся под землей кусочек рано или поздно давал "всходы". Мы сами, своими руками, разносили заразу по нашему миру. А мир был болен. С каждым днем ему становилось все хуже. Огненное сердце планеты, истощенное паразитами, остывало и билось все медленнее.
   Мы же продолжали смотреть не дальше своего носа. Все меньше оставалось мест на планете, где можно было умереть по-настоящему, не будучи воскрешенным. Бизнес процветал в двух направлениях: места на островках, свободных от Обелисков, продавали за бешеные деньги желающим умереть, узрев Пламя Изначальное. Тем же, кому окончательная смерть уже больше не светила, предлагались кристаллы с черного рынка.
   Были и сумасшедшие, мечтавшие жить вечно, желательно молодыми. Эти убивали себя, подобравшись поближе к Обелискам. Смерти, как и пламя, а также острые эмоции, подпитывали рост Обелисков. И "деловые люди" очень быстро придумали, как совместить полезное с выгодным. Желающим умереть и вернуться предлагали гарантированное полное воскрешение без задержек в случае, если они готовы умереть не просто так, а в бою, в непосредственной близости от друзы. Возвращенные тоже могли участвовать в боях, получая в качестве выигрыша запас кристаллов. Такие подпольные бои, проводимые подле припрятанных от контроля властей нелегальных друз, процветали, с каждым днем приобретая все большую популярность.
   ***
   Три боя, четыре... Я начинаю уставать. Но это ничего. Остался один бой до полуфинала, последний, пятый. Потом будет передышка на пару часов.
   - Я ее видел! - Мрак непривычно оживлен. Он свои пять боев уже отстоял, ему можно отдыхать. Но эмоции на его лице - это не оживление боя, которое спадает, стоит упасть на лавку и выдохнуть, расслабив гудящие мышцы. Нет, то, что я вижу в его глазах - это тень огня, что плясал в них когда-то давно, сотни лет и смертей назад.
   - Кого? - Несмотря на то, что мне нельзя сейчас терять концентрацию, мне любопытно.
   - Ее. Танцовщицу, - мечтательно тянет Мрак. - Ты даже не представляешь...
   - Следующий бой: Инженер против Неустрашимого. Готовность тридцать секунд, - раздается из громкоговорителя. Инженер - это я. Потом договорим.
   ***
   Мы катились в пропасть. Этот снежный ком, спущенный неразумным заигравшимся правителем с горы собственных амбиций, превратился в лавину, которую мы не смогли остановить. И мир менялся. На сметенной и перепаханной лавиной земле из обломков ее обитателей вырастал новый, жестокий мир. Мир, в котором каждый был сам за себя. Мир, в котором любовь и дружба длились лишь до момента, когда вчерашние друзья и любовники выходили на арену, превращаясь в заклятых соперников.
   А ведь я чувствовал, что это произойдет. Я почти сопоставил рост кристаллов и роль возвращенцев в нем. Что мне стоило тогда изложить свои домыслы в письменном виде? Нет, я увлекся решением других задач, а потом, пока я изображал куклу, время было упущено безвозвратно.
   У нас перестали рождаться дети. Некогда было их рожать. Да и не хотелось приводить новую жизнь в этот сошедший с ума мир.
   Словно вулканические ежи, попавшие в поток лавы, мы неслись сквозь столетия, не мертвые окончательно, но уже и не живые.
   ***
   Вот он, финальный бой. Мрак выбыл еще в полуфинале, так и не продержавшись до личной встречи со своей Танцовщицей. Теперь он сидит в общей казарме безвольной куклой в ожидании подачки от Обелиска. Его выигрыша достаточно, чтобы ожидание не было долгим, но все же. Пока не погибну я - или она - Мрак не с нами. Только после финального боя Обелиск отдаст кристаллы, за которые мы, собственно, и деремся.
   Она выходит на арену танцующей походкой. Ее шоколадно-огненные волосы развеваются, а в зеленых глазах пляшет веселая сумасшедшинка. Таким знакомым жестом она вскидывает над головой руки, поворачиваясь на носочках вокруг своей оси. С резко разведенных в стороны рук срывается огромный фаербол.
   - Шейлена?
   - Откуда ты знаешь это имя? Оно забыто три столетия назад.
   - Какая же ты стала красавица, Шило!
   Как же долго летит фаербол. За время его полета я успеваю воскреснуть и умираю с улыбкой на губах.
   Хоть мы давно уже не ведем учет временам года, но я точно это знаю.
   Впервые я воскрес в апреле.
  

-Часть 2-

  Танцовщица для Вулкана

(Шейлена)

  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 19
  Глава 20
  Глава 21
  Глава 22
  
  1

   Я буду Огненной Танцовщицей! Ну и что, что все девчонки в нее нарядятся. Они просто напялят костюмы, а я буду Ей по-настоящему. Ни у Рины, ни у Атни огонь еще не пробудился даже как следует. Те крохотные огоньки, что у Ринки получаются - не в счет. Я-то могу настоящий фаербол сделать! Папа, правда, ругается. Говорит, ему мои фаерболы слишком дорого достаются. О чем это он, интересно? Я, вроде, ничего очень дорогого еще не разбила и не спалила... Эта мамина ваза - не в счет. Папе она все равно не нравится. Но он маме сказать боится, он ее очень любит. Маму, не вазу. И нас с братом папа тоже очень любит. Вот сейчас: ругается за вазу, а у самого глаза щурятся так, и смешинки в них танцуют. Все говорят, что у меня глаза папины. А я рада. Они у него красивые, зеленые-зеленые!
   ***
   В апреле я стала настоящей.
   Финальный бой!
   Пьянит момент, когда выходишь на арену танцующей походкой. Волосы развеваются, а внутри пляшет веселая сумасшедшинка. В такие моменты я танцую для Него. Нет, не для этих уродливых корявых Обелисков цвета угасшего пламени. Я танцую для Великого Вулкана. Как тогда, в далеком-далеком детстве, когда папа, ругаясь, ловил мои фаерболы, не давая им разнести все вокруг, а я смеялась от счастья. В память об этом, Обелиски больше не получат меня. Никогда. Я танцую только для Великого Вулкана. И он это знает, где бы он ни был! Я не верю в то, что говорят. Будто Великий Вулкан отвернулся от нас, а то и вовсе умер. Нет, он все еще где-то там. Сердце его стынет при виде того, во что превратился некогда благословленный им мир, но он готов нас простить. Отцы не бросают своих детей. И если настоящая Огненная Танцовщица погибла в этом противостоянии с убивающими пламя Обелисками, я заменю ее. Я буду танцевать для Великого Вулкана столько, сколько потребуется, чтобы однажды он увидел мой танец и присоединился к нему.
   Мой соперник был высок, гибок и беловолос. Из-под длинной челки как-то очень знакомо поблескивали глаза. Один прищуренный, зеленый, а второй, левый, тоже зеленый, но неживой. Окуляр-имплант неизвестной мне конструкции. Такие ставили до Эры Обелисков. С ее приходом необходимость во всякого рода протезах отпала: Обелиски воскрешают, залечивая любые повреждения, возвращая тело в то состояние, в котором оно было в момент первой смерти или незадолго до него. А значит, глаз мой соперник потерял еще до Эры Обелисков. Но выглядит он молодо, почти моим ровесником. Один из первых возвращенцев? Так, кажется, их называли в те времена. Как же ему удалось огонь сохранить? В старину мы не знали, сколь опасно долгое пребывание в состоянии куклы для нас, огненных котов, особенно для тех, чей огонь силен.
   Так, сосредоточиться. Что-то я слишком много отвлекаюсь. Как бы мой сегодняшний танец не достался этому мелкому Обелиску. Его и так хорошо подкормили за долгий день непрерывных боев, улов будет знатный.
   Я смотрела все бои, когда не танцевала на арене сама. Мне казалось, что в финале против меня будет Мрак - мрачный тип со следами застарелых ожогов на лице и руках. Вот уж кто точно был из первых возвращенцев. Его огонь молчал уже несколько столетий, я это чувствовала. Но Мраку, похоже, было плевать и на победу, и на выигрыш. Он хотел умереть. И умирал раз за разом, со странным упорством. Каждый раз его черные глаза вспыхивали лихорадочным ожиданием и надеждой... Странный тип. После одного из полуфинальных боев на арену он больше не вернулся, видимо, закончились кристаллы, внесенные перед началом боев. А жаль.
   В финале моим соперником оказался Инженер. Очень умелый и осторожный боец. Уважаю.
   Такой знакомой пружинящей походкой он вышел почти на середину арены. Атаковать Инженер не спешил, пристально рассматривая меня своими разными зелеными глазами. Надо же, такой же редкий оттенок зелени, как и у меня.
   Пора! Я вскинула над головой руки, поворачиваясь на носочках вокруг своей оси. С резко разведенных в стороны рук сорвался огромный фаербол.
   - Шейлена? - неверяще прошептал мой соперник. Тихо так прошептал, одними губами, но я услышала.
   - Откуда ты знаешь это имя? Оно забыто три столетия назад.
   - Какая же ты стала красавица, Шило!
   Как же долго летит фаербол. За это время я успела превратиться из взрослой, уверенной в себе, непобедимой и великолепной Огненной Танцовщицы обратно в маленькую девочку. Мир больше не казался огромным и враждебным. В нем стало тепло и уютно. Запахло жареными пирожками и сиренью. Той самой сиренью, которую мама посадила у крыльца по папиной просьбе. Папа обещал вовремя обрезать отцветшие бутоны, но всегда забывал, а мама ругалась. Не всерьез. Она тоже очень любила сирень. И папу. И нас с братом.
   И пусть в нашем мире давно уже не цветет сирень, и мы давно не ведем учет временам года, на столетия застряв в зиме, я знала, что сейчас апрель.
   Потому что в апреле я стала настоящей.
   ***
   Ярмарка в этом году удалась. Чучело Вьюги горит ярко, мы носимся вокруг него, кидаясь фаерболами. Весело!
   - Пап, смотри, как я умею! - Я встаю на цыпочки, поднимаю ладони над головой и, крутанувшись на месте, резко развожу руки, выбросив их вперед. Ну прямо настоящая Огненная Танцовщица. Надуваюсь от гордости. Огромный фаербол срывается с моих ладоней и с гудением несется над площадью.
   Куда?? Над меткостью еще придется поработать... Малышня с визгом разбегается в стороны с пути моего снаряда. Папа кидается за ним, ловя в отчаянном прыжке и рассеивая фаербол. Фу-у, пронесло.

  
  2

   - Тебя, Ленка, нельзя к народу пускать! - Ланс не упускает возможности меня поддеть при папе.
   - На себя посмотри! Кто вчера у папы стащил баллоны с жидким огнем и огнемет за сараем испытывал? - сдаю брата я. А чего он? Завидует, наверное, хоть и не признается ни за что. У него-то огонь не пробудился еще. - Это мама еще не знает, что ты ее саженцы спалил, вот она по весне рассердится!
   - Чего это я должна рассердиться? - Мама подходит, а в руках у нее огненные петушки на палочках. Целый букет: и малиновые, и персиковые, и наши с ней любимые - лимонные. А папа малиновые любит, и над нами подшучивает, мол, как можно эту кислятину есть, от нее же скулы сводит.
   ***
   Я улыбалась зрителям, стоя посреди арены, и мои скулы сводило от этой улыбки, как от лимонных огненных петушков на палочке, которые я так любила в детстве.
   Обелиск хорошо подрос, осыпав нас кристаллами. Внизу, в недрах арены, скрывался лабиринт крохотных комнаток-клетушек, где погибшие сегодня ждали своей доли добычи, пребывая в состоянии кукол. Кое-кто из них так и не дождется ничего. И тогда этот прожорливый мелкий Обелиск обзаведется новым безмолвным и безотказным служителем. Где-то среди этих кукол сейчас находился и мой отец. За него я не волновалась. Даже, если внесенных кристаллов не хватит на возвращение, он дошел до финала, а значит, может рассчитывать на хороший выигрыш. Куклой ему быть от силы пару часов, пока арбитры подсчитают и распределят выигрыши.
   Отец... Папа... Я заново пробовала это слово на язык, будто огненного петушка. Этот молодой беловолосый боец с навороченным окуляром-имплантом так мало походил на моего отца, каким я его помнила. Папа был гораздо старше. Или это мне так казалось, потому что я была гораздо младше? В тот год, когда все случилось, папе было тридцать два.
   И все же, это был мой отец. Это его смешинка притаилась в уголке живого глаза. И это его изобретение красовалось на правой руке Инженера. Перчатка, фокусирующая огонь в тонкий луч. Он с ней возился в тот год.
   Нет, не было у меня сил ждать, пока распределят выигрыш. У меня имелись еще кристаллы при себе, и я могла вернуть отца прямо сейчас. Закончив раскланиваться перед публикой, я решительно направилась вниз.
   Узкие, темные коридоры под ареной петляли, переплетаясь, словно клубок змей. Или корни. Противные длинные корни-щупальца, расходящиеся от друзы Обелиска, угнездившегося в центре арены.
   - Куда? - меня остановил хмурый охранник. В этом кукольном мирке не было места живым.
   - Мне Инженер нужен. Я ему кристалл должна, вот, вернуть хочу.
   - Нет такого, - сверился с бумажками охранник.
   - Как же так? - не поверила я. - С финального боя и пяти минут не прошло еще, он не успел бы вернуться и уйти.
   - После финального боя не поступал, - охранник снова полез в бумаги. - Сегодня один раз был, в полуфинале. Незамедлительно возвращен за счет депозита. Депозит пуст. Если бы он воскрес после финала, сидел бы куклой, ждал раздачи, - в голосе охранника прозвучали нотки раздражения.
   Я прислонилась к стене, обхватив голову руками. Как же так? Не может такого быть, это недоразумение какое-то. Не бывает, чтобы умерший вблизи Обелиска не воскрес. Умоляюще подняла глаза на охранника. Будто он мог мне помочь чем-то.
   - Кто он вам? - уже гораздо мягче спросил тот, видимо разглядев отчаяние в моих глазах.
   - Отец, - прошептала я внезапно охрипшим голосом. Выговорить это слово вслух оказалось так сложно!
   - Я вам этого не говорил, - предупредил меня охранник. - У нашего Обелиска бывают сбои. Наверное, из-за близости более крупных соседей, а может, вырождаются они уже, кто знает. Но наших кукол заносит иногда в места прошлых воскрешений. Ваш отец вполне мог попасть на сбой. Особенно, учитывая, что воскресал в момент роста Обелиска.
   - И что теперь делать? Если у него нет при себе кристаллов, то он куклой останется у чужого Обелиска.
   - А их у него, скорее всего, нет. На депозите был всего один.
   - У него же огонь... - Я впервые за эти столетия почувствовала, как к глазам подступают слезы.
   - Погодите рыдать. Тут его кореш сидит. Сто пятая комната. Мрак. Они всегда вместе держались, и в командных в паре выходили. Он должен знать, где Инженер умирал в последнее время. Разыщете вы батю своего. Но подождать придется. У Мрака депозит закончился, вернуться сможет только после распределения выигрыша.
   - У меня есть кристаллы. Можно?
   - Эх, не по правилам это, но чего не сделаешь ради того, чтобы высохли слезы на личике красивой девушки, - так, я не поняла. Охранник заигрывать пытается? Или просто дежурный комплимент?
   Тяжелая решетка отъехала вбок, пропуская меня. Никогда не понимала этих решеток. Боятся, что куклы сбегут, что ли?
   - Сто пятый. По коридору налево, и дальше до упора, - напутствовал меня охранник. - Вы там поласковей с ним. Мрак этот безбашенный. Узнает, что кореш в беде, сначала разнесет тут все, а потом разбираться будет. Он хоть и без огня, но боец еще тот.
   - А что у него с огнем произошло? - Мне стало любопытно.
   - Да и не было у него огня. Не маг он, - удивился охранник.
   Хм. Я была уверена, что маг, да еще какой. Просто огонь спит. Если бы он куклой долго пробыл у Обелиска, огонь бы из него ушел насовсем. А у этого типа огонь был. Глубоко внутри. Я почувствовала, когда его бои наблюдала.
   Коридор вильнул в последний раз, доставив меня к нужной комнатушке.
   Мрак. И в самом деле, мрак. Даже куклой приятель моего отца выглядел мрачно. Молодой, лет тридцать. Ну, было, на момент первой смерти. В уголках глаз морщинки-смешинки, а в самих глазах мрак стоит. Угольно-черные глаза. Таких я никогда не видела. Не бывает такого цвета глаз у котов. И ожоги эти. Ожоги у огненного мага? Такого тоже не бывает. Пламя нам не вредит.
   Я сунула кристалл в безвольную руку куклы, сидевшей на койке, уставившись в пространство. Рука сжалась так резко, что я не успела выдернуть свои пальцы. Вздохнув, присела рядом. Теперь хватку не разжать, пока Мрак не вернется окончательно. Что ж. Подождем. Надеюсь, он не из этих, медленных. Некоторые возвращались в течение считанных минут, но были отдельные невезунчики, которым требовалось много часов, а то и несколько суток. Тут все очень индивидуально.
   ***
   Огонь уходит из меня. Я чувствую, как его последние капли меня покидают, но остановиться уже не могу. Ну и пусть уходит. Они все ушли. Папа, так и не вернувшийся из своей командировки "на один день, туда и обратно, ты, Шило, и соскучиться не успеешь". Ланселот, зачем-то кинувшийся на этих нелюдей со стеклянными глазами. Мама. Мама кричит. Она уже ушла, но все еще кричит у меня в ушах. И мне так страшно! Я отпускаю огонь. Пускай пламя выжигает все вокруг дотла. Пусть уходит огонь. Не нужен он мне, если не помог в ту минуту, когда я так молила о помощи! Прощай, Великий Вулкан, я больше не хочу танцевать для тебя.

  
  3

   Тьма. Я уже сроднилась с ней. Она добра ко мне. Она прячет мои слезы и меня. И я верю, что они не найдут меня в этой тьме. Тьма - это безопасность. Но они приходят и прогоняют ее. Яркий свет бьет по глазам. Я сжимаюсь в крохотный жалкий комочек. Изо всех сил зажмуриваюсь, пытаясь вернуть спасительную тьму. Но свет все равно пробивается сквозь крепко сжатые веки.
   ***
   Тьма плескалась в неподвижных глазах. Так странно. Обычно у котов радужка цветная, а зрачки - черные. А у Мрака - наоборот. Радужку затопила тьма, а на дне зрачков теплились крохотные багровые угольки. Еле заметные, они прятались в этой тьме, не решаясь выглянуть наружу при посторонних.
   Я передернула плечами. Надо же, как меня понесло. Рука находилась в плену мертвой хватки куклы почти час, и уже начинала затекать. Да и вообще, сидеть неподвижно было скучно и неудобно. Поерзала, забираясь с ногами на койку и устраиваясь поудобнее, лицом к Мраку. Как там наши успехи? Я пошевелила затекшими пальцами, пытаясь нащупать кристалл. Кристалл нащупывался. Значит, ждем еще. Когда в куклу возвращалась душа, кристалл испарялся. А спустя какое-то время в глазах куклы появлялись признаки сознания.
   От нечего делать, я продолжила рассматривать своего невольного пленителя. Взгляд мой бродил по его лицу, ища на нем, сама не знаю что. Чем-то он меня зацепил, этот папин приятель. Было в нем нечто неправильное, невозможное. Угольки на дне непроницаемых черных глаз завораживали. Поддавшись странному порыву, я подалась вперед, заглядывая в эти глаза практически в упор. В обычных обстоятельствах я на такое бесцеремонное поведение не решилась бы. Но сейчас чувствовала некую щекочущую нервы вседозволенность. Все равно, во время возвращения кукла выпадает из реальности полностью, не осознавая и не запоминая происходящее.
   Я придвинулась еще на волосок ближе. Искорки угольков танцевали во мраке этих глаз. Они звали за собой, просили присоединиться.
   Еще ближе. Мои губы почти касались его губ, а взгляд уже не имел силы оторваться от этого неумелого танца.
   Мне отчаянно захотелось раздуть эти угольки, снова зажечь тот огонь, который, даже сейчас, когда его носитель был куклой, теплился в глубине. Ближе. Наши губы встретились. И я его поцеловала. Я делилась своим огнем. Вдыхала, вталкивала его сквозь неподвижные губы. И он ответил. Нежно, осторожно. Мой огонь танцевал для его тьмы, и сердце этой тьмы раскалялось, озаряясь пока еще несмелым светом.
   Но вот воздух в моих легких закончился, а с ним закончился и поцелуй. Сердце во мраке, так и не сумев разгореться, угасло. Передо мной снова сидела кукла, уставившись в пустоту непроницаемой тьмой застывших глаз.
   Что же я творю? Я бросила смущенный взгляд на оставленную приоткрытой дверь в коридор. Коридор был пуст. Никто не видел моего порыва. Так, Шейлена, возьми себя в руки, сядь, как хорошая девочка, и веди себя прилично. Я спустила ноги с койки, села ровно и приготовилась снова ждать.
   Спустя несколько бесконечных минут почувствовала, что хватка Мрака на моей руке ослабла. Попыталась вытащить пальцы из его захвата, но была остановлена шершавой ладонью, легшей сверху на мою руку. Кристалл испарялся пурпурным дымком. Я перевела взгляд на лицо Мрака. В уголках его губ притаилась улыбка, и она ему очень-очень шла.
   Но вот в его глазах начали появляться признаки сознания, а вместе с ним на лицо наползало хмурое выражение, стершее улыбку и разом состарившее его на несколько столетий. Мрак вздрогнул и наконец-то отпустил мою руку. Я поспешно выдернула свою конечность.
   - А... Что? Кто? - Ему еще сложно было осознавать происходящее и формулировать внятные вопросы.
   - Я Огненная Танцовщица. Шейлена, - представилась я. - Дочь Инженера.
   - Дочь? - Похоже, про возвращение осмысленного выражения лица - это я поторопилась. Сейчас оно у него было ошарашенное.
   - Ага, представляешь?
   - Но вся семья Инженера погибла еще в первый год войны Обелисков, - а этот Мрак хорошо осведомлен о папиных делах. Видимо, и в самом деле они друзья. В наше время дружба была редким явлением, а подробностями своей биографии мы редко делились с посторонними. Так проще.
   - Не вся. Я выжила, как видишь. Слушай, давай потом об этом? Папа пропал. Говорят, эта друза сбоит, и отца могло при воскрешении забросить к одному из прошлых воскрешавших его Обелисков. Ты знаешь, где его воскрешало недавно?
   - Мы тут уже почти год пасемся, - покачал головой Мрак, а выражение его лица стало еще более хмурым, чем до этого. А мне так хотелось еще разок увидеть его улыбку... Я провела руками по лицу, стирая наваждение. Не время, Шейлена. Ты же с ним даже не знакома!
   Мрак истолковал мой жест по-своему:
   - Не переживай, Берт не пропадет, - ого, он и имя папино знает! - Дай мне полчаса оклематься окончательно, и пойдем искать. Не могло его далеко занести. Выигрыш уже распределяют?
   Я кивнула, пряча подступившие к глазам предательские слезы. Огненная Танцовщица не плачет!
   ***
   Огненная Танцовщица не плачет! Так однажды сказал мне папа, когда я, разбив коленку, рыдала, забравшись к нему на руки. И я не плачу, как бы больно и страшно мне ни было. Они сегодня больше не придут. А если и придут, то слез моих не увидят. Я вытираю мокрые щеки. Это не слезы, это просто влага. В подвале сыро. Меня окутывает спасительная тьма. Я закрываю глаза. И там, под закрытыми веками, я танцую свой танец, в котором нет места боли и бессилию избитого тела. Я - Огненная Танцовщица, и сердце Великого Вулкана пылает для меня во тьме.

  
  4

   - В Первый день Великий Вулкан создал твердь земную, но была твердь холодна. На второй день накрыл Он землю куполом неба, но был купол черен. На третий день создал Великий Вулкан детей своих, но не было души в них. Были дети Вулкана, словно куклы неживые, покорны воле Отца своего, но не имели собственной воли. На четвертый день разочарование настигло Великого Вулкана, и отвернулся он от мира своего. Долго бродил Вулкан по другим мирам, не желая возвращаться к своему неудавшемуся творению. Но однажды он проходил мимо брошенного мира и заметил крохотный танцующий огонек на черном шарике. Из любопытства, он подошел поближе. На вершине самой высокой горы, почти касаясь вскинутыми вверх руками черного купола неба, танцевала тоненькая хрупкая девушка с волосами цвета пламени. "Ты кто?" - спросил Великий Вулкан. "Я - Огненная Танцовщица," - ответила девушка.
   - Врешь ты все, Шейленка, не было раньше кукол. Их Обелиски создали! - возмущается один из малышей, окруживших меня тесной кучкой. Мы жмемся друг к другу, пытаясь согреться в этой холодной, продуваемой горными ветрами, пещере. Развести огонь, чтобы согреть хотя бы самых маленьких, нельзя. Куклы рыщут в округе, и пламя костра в этих остывающих горах они почуют на раз.
   ***
   Хмурые горы царапали острыми вершинами серое небо. Порывистый ветер швырял редкие хлопья мокрого снега прямо в лицо. Я поплотнее закуталась в шарф и подняла воротник кожаной куртки.
   - Замерзла? - спросил Мрак. - Сейчас я костер разведу, согреемся немного.
   Я вздрогнула и поежилась, невольно бросив взгляд на горные пики. Где-то там была та самая цепь пещер. Мой многолетний кошмар и мое спасение. Умом я понимала, что костер необходим, без него мы замерзнем на этом промозглом горном ветру. Но иррациональный страх родом из детства хватал за горло, не давая расслабиться и наслаждаться теплом.
   - Эй, да у тебя руки совсем заледенели, нельзя же так, - Мрак истолковал мое дрожание понятным ему образом.
   Накинув мне на плечи одеяло, он взял мои порядком озябшие ладони в свои и поднес к губам, согревая их дыханием. Что же ты делаешь, зачем? Хорошо, что щеки мои и без того раскраснелись от мороза.
   Мрак относился ко мне, как... к дочке своего друга. Мы путешествовали вместе уже третий день: последний Обелиск, который воскрешал отца до этого несчастного барахлящего недомерка, находился высоко в горах, в жерле уснувшей горы Огневки. За это время мне не удалось выудить из спутника почти никакой информации о нем самом. Он оставался таким же мрачным и непроницаемым для меня, как и в день злополучных боев, когда я впервые увидела его на арене.
   Зато я не заметила, как начала выбалтывать Мраку все те секреты и секретики, которые так тщательно копила и прятала на дне души на протяжении столетий. Наверное, в том финальном бою во мне что-то сломалось. Стеклянная стена, разделявшая забытую настоящую меня и меня - непобедимую и невозмутимую Огненную Танцовщицу, звезду арен и грозу самонадеянных соперников, разлетелась вдребезги. Она стекла расплавленной лужицей, впитавшись в песок арены, за то бесконечно долгое время, пока летел фаербол, вернувший мне отца и тут же его у меня отобравший. И за этой стеной обнаружилась юная девчонка, которой отчаянно хотелось тепла и понимания. Я стала уязвимой. И это пугало. Но, Великий Вулкан, как же это было прекрасно! Еще бы мой спутник... А, ладно. Возьми себя в руки, Шейлена! У тебя есть дело, и дело это важнее глупых мыслей, что лезут в твою замерзшую голову.
   Вода в котелке закипела, и Мрак заварил травяной чай, разлив его по медным кружкам. На мгновение, когда я принимала дымящуюся кружку из его рук, наши пальцы снова соприкоснулись, а взгляды встретились. Отсвет костра, или на дне черных глаз теплятся искорки огня? После того, как кристалл испарился, а Мрак окончательно вернулся, я этих искорок больше не видела. Хоть и старалась, при случае, незаметно заглянуть в его глаза, надеясь поймать их отблеск.
   - Шейлена, хватит витать в облаках, пей чай, пока горячий, - напомнил мой спутник. - Что с тобой происходит? С тех пор, как мы вошли в эти горы, тебя явно что-то беспокоит. Чего ты боишься?
   Заметил таки. А я думала, он мои вздрагивания на счет холода и пронизывающего ветра спишет.
   - Да так, плохие воспоминания, не обращай внимания.
   - Пей, - мягко повторил Мрак. - А воспоминания оставь в прошлом. Его теням нет места в настоящем.
   Ой, кто бы говорил. А чей лоб сейчас прорезала эта вертикальная морщина? Нет, дорогой мой Мрак. Про тени, которые остались в прошлом, ты можешь рассказывать кому-то другому. Я же слишком внимательно к тебе присматриваюсь, чтобы не понять, что твои тени всегда с тобой. Они затопили твои глаза, придав им этот необычный черный цвет. Обжигая губы, я отхлебнула горячий чай из помятой медной кружки.
   ***
   Обжигая губы, я отхлебываю кипяток из помятой кружки и передаю ее дальше. Мы не выдержали и все-таки развели костерок. Крохотный, еле теплящийся, только чтобы согреть котелок, набитый собранным у входа в пещеру снегом. Малыши начали кашлять, и я боюсь, что скоро дойдет дело до простуд. А в наших условиях простуда - это то, что мы позволить себе не можем. И я иду на этот риск. Маленький кособокий костерок из собранных девочками полусырых веточек и щепок, притаившийся между камней. Маленький огонек надежды, которой не суждено оправдаться.

  
  5

   Они врываются в наше кажущееся таким надежным убежище. Три куклы, сверкающие равнодушными стеклянными глазами. А следом за ними - толпа тварей, в чьих глазах еще меньше души, чем в глазах кукол. Они хватают Ирму и Пьето. Ирма кричит, но ее очень быстро успокаивают ударом по голове. Старшие, поддерживая малышню, бегут вглубь системы пещер. Я остаюсь. Ведь я в ответе за них всех. Я не имею права отступить, пока они в опасности.
   ***
   Система пещер уходила вглубь горы. Когда-то они были тоннелями, по которым реки лавы покидали боковые ответвления жерла крупнейшего вулкана на планете. Огневка стала первой, кто заснул после пришествия Обелисков. Говорят, в тот год она собиралась разродиться. Я не помню. В тот год меня больше интересовало новое платье, которое купила мне мама, и Васко, неуклюже пытавшийся за мной ухлестывать. Точнее, не сам Васко, а то, чтобы Ланс не узнал о его ухаживаниях. Ведь в девять лет мальчишки особенно жестоки к любовным похождениям своих сестер.
   Пещера за пещерой, тоннель за тоннелем, мы бодро продвигались вглубь горы. Совсем скоро мы придем к здешней арене. Она не используется уже около года: говорят, Обелиск Огневки перестал расти. А значит, делиться кристаллами больше не будет. И его покинули, перебравшись к более перспективным молодым Обелискам. Что будет, когда перестанут расти и они, никто из нас не задумывался. Точнее, никто вообще пока не брал в расчет, что Обелиски рано или поздно могут прекратить рост, достигнув "зрелости". Пока что Обелиск Огневки был первым и единственным таким. Бытовало мнение, что он - исключение, что волноваться не о чем. Но я с этой точкой зрения была категорически не согласна. Что ж. Нужно будет осмотреться получше тут после того, как вернем отца. Вдруг, поймем, почему этот Обелиск остановил рост.
   Мы шли по изгибающимся и петляющим тоннелям. Тени от фонаря, который нес Мрак, блуждали по стенам, причудливо переплетаясь с тенями прошлого в моей голове.
   - Мрак, а откуда ты знаешь моего папу? - Мне срочно необходимо отвлечься, иначе я не выдержу этот последний кусочек нашего путешествия.
   - Работали вместе. Еще до войны, - по-моему, ему вовсе не хочется развивать эту тему. Я иду впереди, и чтобы увидеть выражение его лица, мне нужно обернуться, но я не могу найти веского повода для этого. Поэтому, просто замолкаю, давая теням прошлого снова подобраться поближе.
   А вот и та самая пещера. Я замерла на ее пороге. Обхватила себя руками, не в силах сделать ни единого шага дальше. Хотелось вовсе зажать уши, зажмурить глаза и сжаться в крохотный комочек, который без труда вынесет наружу гуляющий в пещерах сквозняк. Крики Ирмы и Пьето эхом звучали в моих ушах. Вот та стена, о которую здоровенный, пегий какой-то, детина размозжил голову Ирмы.
   - Тихо, тихо, я тут, с тобой, - Мрак приобнял меня за плечи, подойдя сзади. Такой простой и такой желанный жест. Как же я хотела, чтобы в этом жесте была хоть толика того, что рисовало мое воображение! Нет, с этим наваждением нужно что-то делать. Огненная Танцовщица не может себе позволить те чувства, которые могла бы испытывать Шейлена. А Шейлена, хоть и пробудилась от трехсотлетнего сна, все еще была гостьей в этом мире, в котором Огненная Танцовщица слыла полноправной хозяйкой своей судьбы и своего пути.
   - Ты была раньше в этих пещерах, - скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес Мрак.
   - Была, - не стала спорить я.
   - Что произошло?
   - Здесь я умерла.
   - Впервые?
   - В первый и последний раз. Я ведь больше ни разу не умирала, Мрак. Все эти долбаные триста лет, день за днем. Я прожила каждый день этих бесконечных столетий. Тогда, в этих долбаных пещерах, воскреснув возле этого долбаного обелиска, я поклялась, что, вернувшись однажды, я больше никогда не уйду к нему. Огненная Танцовщица будет танцевать только для своего Великого Вулкана, а не для какого-то там Обелиска.
   По моим щекам катились слезы. Первые за триста лет.
   ***
   По моим щекам катятся слезы. Они мешают видеть противника, и я клянусь себе и Великому Вулкану, что это мои последние слезы, больше я не уроню ни слезинки. Ведь Огненная Танцовщица не плачет. А я теперь она. Последнее, что во мне оставалось от Шейлены, умерло вместе с этой маленькой девочкой - Ирмой. Ирма воскреснет. Из нее получится милая кукла. Куколка. Маленькая, симпатичная куколка с золотистыми кудряшками. И она никогда больше не вырастет, навсегда замерев в том возрасте, когда умерла. А кто-то из этих тварей, что прячутся за спинами кукол, стоящих передо мной... Нет, не буду об этом думать. Тем более, что конкретно эти твари сами вскоре станут куклами. Я позабочусь об этом. Я встала на носочки, поднимая руки над головой. Великий Вулкан, смотри, я начинаю свой танец для Тебя.

  
  6

   По ту сторону - бездна. Она прожорлива, ненасытна. Она полыхает пурпурным заревом, пожирающим пламя без остатка. Зарево кажется застывшим, но оно не мертво. Оно обладает волей, дышит, и оно голодно. И его алчный голод страшен. В отличие от голода, присущего честному хищнику, этот голод невозможно утолить богатой добычей. Пурпурный голод растет с каждой новой жертвой, идущей на его утоление. Зарево тянет щупальца к моему огню. Я не хочу. Но у меня нет своей воли. Я с покорностью куклы жду Его приказов, чтобы двигаться, говорить, дышать.
   НЕ ХОЧУ! Это пламя не для тебя, бездна. Я - Огненная Танцовщица, и мой танец, пламя моего огня предназначены только для Великого Вулкана!
   ***
   - Обелиск уже близко. Комнаты ожидания тут закручены вокруг него, словно спираль раковины моллюска. Нам придется пройти их все, чтобы приблизиться к самому Обелиску. Если Инженер здесь, то мы его не пропустим, - не уверена, кого Мрак пытался успокоить: меня или все-таки себя.
   - Они устроили комнаты ожидания в пещерах, проделанных потоками лавы Огневки? - спросила я.
   - Ты же здесь была, почему спрашиваешь?
   - Тогда не было комнат ожидания, - пояснила я. - Этот Обелиск находился на территории, подконтрольной бандам. В пещерах были склады оружия. А кукол держали подальше от Обелиска. Достаточно далеко, чтобы связь ослабла, и им можно было бы давать свои распоряжения, не опасаясь, что Обелиск перехватит контроль.
   - Ты хочешь сказать, что так больше ни разу за эти триста лет и не возвращалась на эту арену? - В непроницаемо-черных глазах Мрака мелькнуло удивление.
   - А ты бы вернулся? - ответила вопросом на вопрос я. И тут же поняла всю глупость своего вопроса.
   Да, Мрак, ты бы вернулся. Ты постоянно напоминаешь себе о том, что так хочешь забыть. Словно боишься, что однажды забыть тебе все-таки удастся, и тогда ты тоже станешь настоящим, как стала настоящей я. Но ты боишься, что даже тогда ты не сможешь вернуть себя прежнего. И от этого тебе еще страшнее.
   Мрак, как водится, промолчал. Эта привычка отмалчиваться в ответ на вопросы, на которые ему не хотелось отвечать, бесила меня неимоверно. Ну что за тяжелый кот? Кот-загадка. А вот разгадаю!
   - Так странно, я очень хорошо должен знать эти коридоры, но не узнаю их, - ага, значит, новая тактика: тему переводим?
   - Может, мы куда-то не туда свернули? - предположила я.
   - Да некуда тут не туда сворачивать, - покачал Мрак головой.
   - Тогда, это твоя память тебя подводит.
   - На память пожаловаться, к сожалению, пока не могу, - мне сейчас показалось, или он усмехнулся? - Но местность определенно не узнаю. А ты как, помнишь эти проходы?
   - Нет, но я вообще мало что с тех времен помню. Я же куклой была. А куклу не интересуют такие вещи, как окружающий мир.
   Коридор, по которому мы шли, закручивался по спирали вокруг Обелиска. Его стены состояли из неимоверно твердой вулканической породы, по которой змеились пурпурные жилки. Надо же! И цвет точь-в-точь, как цвет Обелиска...
   Мы двинулись вдоль коридора, заглядывая во все закоулки. Закоулков было много, а вот пресловутые комнаты ожидания среди них не попадались. Очень и очень странно. Судя по тому, сколько мы топаем по этой гигантской горной раковине, скоро уже придем к подножию самого Обелиска. А комнат ожидания все нет, впрочем, как и каких-либо других следов пребывания в этих пещерах разумных существ. Такое впечатление, что сюда вообще никто и никогда не забредал.
   Пурпурные прожилки в стенах становились толще и объемнее. В нескольких местах они даже выныривали совсем, отделялись от камня и ныряли обратно в породу. Словно гигантские пурпурные корни.
   - Корни! - Кажется, мы произнесли это хором.
   - Но ведь корни Обелисков - это метафора, миф, - возразила я на нашу безумную догадку.
   - Ну почему миф? - не согласился Мрак. - Вполне доказанный факт. То, что друза укореняется, превращаясь в Обелиск, мы поняли еще тогда, когда не смогли перевезти нашу на новый полигон, который Управление выделило специально под нее.
   - Мы?
   - После начала войны я и твой отец вместе работали в Управлении, изучая первый попавший в руки нашего правительства кристалл. Я видел, как из детки выросла друза, а потом укоренилась и стала Обелиском. Был, так сказать, свидетелем всего процесса. А точнее, соучастником.
   Ого, я удостоилась чести узнать кое-что из прошлого моего спутника. Интересно, что он имел в виду под "соучастником"? Спрашивать не решилась. Вместо этого спросила другое:
   - Но ведь корней Обелисков никто никогда не видел?
   - Не видел. Но мы научно доказали, что они есть. И только когда Обелиск укореняется, он приобретает способность управлять куклами. До этого момента куклы его не слышат.
   - А это ты откуда знаешь?
   - Знаю. Просто поверь.
   Верю. Тебе - верю.
   ***
   Я держу на ладони частицу Его пурпурного пламени. Оно не такое, как мое. Пламя, которое рождает мой огонь - горячее, ласковое. Его пламя - обжигающе холодное. Оно говорит мне, что я не должна этого делать. Если я сделаю это, я больше не буду слышать Его, останусь одинока в этом страшном мире. А ведь там, в том мире, лишенном Его покровительства, меня ждут те самые твари. Но я больше Его не слушаю. Я сжимаю кусочек Его пламени в ладони, выпивая его досуха так же, как это делает бездна с моим пламенем. Больше не будет. Я - Огненная Танцовщица, и я танцую для Великого Вулкана. И Оно, и твари - все они сгорят в пламени моего танца. Рано или поздно. Клянусь тебе, Вулкан.

  
  7

   Холодно. Одиноко. Пурпурное пламя отступает, оставляя меня один на один с пустотой. В этой пустоте нет голосов, нет света и нет меня. Но в ней есть тени. Эти тени зовут к себе, манят, сплетаясь в причудливый танец. Я повторяю движения этого танца, и тени подхватывают меня. Теперь мы танцуем вместе. В моем сердце поднимает голову огонь, языки его пламени взлетают над моей головой, прогоняя тени и неся свет в пустоту. Пустота наполняется голосами и запахами. Я возвращаюсь.
   ***
   - Приближаемся. Ты уверена, что хочешь вернуться к этому Обелиску? - Мрак, видел, насколько мне не по себе в этих пещерах, хоть я и пыталась изо всех скрыть свое состояние.
   - Уверена, что не хочу. Но еще больше уверена, что хочу найти своего отца. Я не могу его потерять снова. И так уже больше трех дней прошло, а у него огонь!
   - Огонь... - эхом повторил за мной Мрак. Боль в голосе. Но не признается. Спрашивать напрямую, при каких обстоятельствах он потерял огонь, я не решусь.
   Обернулась к нему, ловя искру в черных глазах и тень... улыбки?
   - За огонь не переживай. Берт у нас любимчик Вулкана, - точно, он улыбнулся.
   - Что ты имеешь ввиду? - спросила с надеждой.
   - Я не знаю, как это ему удается. Когда Берт умер в первый раз, он пропал на двадцать лет. Двадцать долгих лет в роли куклы в диких землях. Чтобы его вернуть, понадобилось несколько десятков кристаллов и полгода времени. А его огонь остался при нем.
   - Но как? - Я помнила, как пламя моего собственного огня уходило к жадной ненасытной пурпурной бездне. Еще немного, и я не смогла бы его вернуть. И так на восстановление ушло несколько лет.
   - Я не знаю. Никто не знает. В то время у нас еще были ученые, но и они не смогли докопаться до истины. А вскоре стало некому копать.
   - Ты хочешь сказать, что папе не страшны Обелиски, они не могут забрать его огонь? - обрадовалась я.
   - Хочу. Но не могу, к сожалению, - Мрак покачал головой, снова возвращая на лицо свое обычное хмурое выражение. - Ему повезло лишь единожды. В последующие смерти все было, как у всех, хоть и гораздо медленнее. Это жестоко, но мы специально проверяли.
   - Как это - специально?
   - Ты не хочешь этого знать, - отрезал Мрак. - Но идея была его.
   - Ты хочешь сказать...
   - Останься, - прервал он меня. - Не иди дальше. Я быстро проверю оставшийся участок тоннеля и вернусь. Если Инженера там нет, будем думать, где мы могли не туда свернуть. Я точно помню, что тут были комнаты ожидания. Не могли тоннели так измениться всего за год.
   - Нет, - решительно отказалась я. - Я пойду. Пора взглянуть в лицо своим страхам, иначе, рано или поздно, они погубят меня. И сейчас - самое подходящее время. К тому же, ты ведь со мной.
   Мрак молча приобнял меня, увлекая вперед и обещая защиту. Я его обещанию поверила. Стиснув кулаки, впилась когтями в ладони. Мой самый действенный способ держать себя в руках. Помогает как от страха, так и от всех прочих... наваждений.
   Тоннель вильнул в последний раз, и мы вышли в жерло Огневки. Обелиск высился впереди пурпурной громадой. Я никогда раньше не видела таких огромных: вершины его кристаллов достигали свода Огневки высоко над нами, вырываясь из него, будто застывшая хищными копьями лава. Корни, которые ближе к обелиску стали толстыми, не меньше меня в обхвате, клубком змей выпирали из жерла уснувшего вулкана, словно корни растения из ставшего слишком тесным горшка. Там в глубине, стиснутое этими змеями-корнями, билось остывающее сердце Огневки. Его слабый жар уже почти не пробивался сквозь переплетение корней, но толчки ощущались. Медленные, неровные, судорожные. При каждом толчке этого умирающего сердца по корням, словно по венам, пробегали багровые отблески гонимого вверх пламени. Корни пульсировали, передавая вибрацию на друзу Обелиска. Величественное и страшное зрелище.
   Я задрала голову вверх, глядя на кристаллы с отвращением и восхищением. Да, я ненавидела Обелиски и, в особенности, этот конкретный экземпляр всеми фибрами души. Но я не могла не восхищаться зловещей красотой этих нездоровых наростов на теле нашего мира.
   - Да, я тоже, - тихо произнес Мрак у меня над ухом.
   Я вздрогнула, вопросительно взглянув на него.
   - Я тоже не могу не восхищаться ими, как бы сильно я их ни ненавидел.
   - Да... - прошептала. Знаю, невпопад. Но, пламя, как же близко ты стоишь. Наваждение, уйди, я прошу! Что со мной вообще творится? Этот кот рядом, почему он? Не роковой красавец, не родственная душа, так, незнакомый хмурый тип с отблесками-загадками в глубине черных глаз.
   Я следила за пробегающими по корням отблесками. Они стекались в кристаллы, поднимаясь вверх по ним и выстреливая из острых вершин каждого прямо в центральный кристалл Обелиска. Туда, где в кровавом пурпурном сиянии, впаянная в толщу кристалла, словно мошка в янтарь, неподвижно висела казавшаяся крохотной с такого расстояния фигурка с волосами, белыми, как снег.
   Папа!
   ***
   - Папа! - кричу я что есть мочи и просыпаюсь. Снова этот кошмар. Я давно уже почти не вижу снов. Только этот порой навещает меня в Час Духов. В нем я танцую. Танец мой прекрасен, ведь он предназначен для Великого Вулкана. Я щедро дарю ему пламя своего огня. Все, без остатка. И когда остается один последний язычок пламени, я делаю последний крохотный шажок, чтобы преодолеть расстояние, разделяющее нас. Но это не Вулкан стоит передо мной, а громада мертвого пламени - Обелиск. Под моими ногами разверзается пурпурная бездна, и я лечу в нее. И зову единственное существо, которое - я точно знаю - защитит и убережет от любых невзгод: "Папа!"
   И просыпаюсь.

  
  8

   Огонь ко мне вернется. Я чувствую его, слабо подрагивающий огонек, прямо под сердцем. Просто ему нужно время и пища. Но мне некого больше любить, не о ком заботиться, и мой огонь голодает.
   И тогда я нахожу новый источник подпитки для него. Ненависть. Ненависть к тем тварям, которые, будучи все еще живыми, давным-давно умерли и сгнили внутри. К тем, которые хозяйничают тут, в диких землях, грабят и убивают, наживаясь на несчастье жителей нашего гибнущего мира. Ну и что, что смерти больше нет? А интересуются ли твари, хотят ли их жертвы продолжить существование бессловесными куклами? Нет, им все равно, что становясь куклами, коты продолжают осознавать все, что с ними происходит. Не так четко, как живые, но в достаточной мере, чтобы понимать, насколько плохо случившееся с ними. И осознавать, что изменить это лишенная души оболочка не в силах.
   И я выхожу на охоту. Твари трусливо визжат, встречаясь с моими фаерболами. Они трясутся от страха, стоя на коленях в ожидании карающего клинка, который я обрушиваю на их головы. Попробуйте, каково это быть куклами, твари. Ненависть питает мой огонь, и он поднимает голову, вслушиваясь в новую Песнь, под которую я танцую для Великого Вулкана. Было время Песни Любви, но оно прошло. Настало время Песни Ненависти. Это время тоже когда-нибудь пройдет. И кто знает, возможно, Песнь Любви зазвучит снова.
   ***
   - Вот... Твою дивизию, Берт, и как тебя угораздило так вляпаться! - Мрак выругался длинно и красиво.
   Я засмеялась. Понимала, что ничего смешного ни в словах Мрака, ни в ситуации в целом нет, но мне все равно было смешно. Смех рвался наружу, смывая напряжение последних дней, унося все переживания и надежды. Я смеялась и не могла остановиться. Плавно сползла на землю, опершись спиной о корень. Села, подтянув колени к груди и обхватив их руками. А смех все не кончался. На глаза навернулись слезы. Истерика. Меня трясло, и было непонятно, еще смех или уже рыдания сотрясают меня.
   Мрак присел рядом. Просто сидел молча и смотрел на меня несколько минут, не отрываясь. Непроницаемые черные глаза вглядывались серьезно и задумчиво. Истерика проходить не собиралась.
   Вздох. Теплые сильные руки притянули меня к груди, ладонь скользнула по волосам, щеке, подбородку, приподнимая мое лицо. Мрак осторожно стер пальцем слезинки, выступившие в уголках моих глаз.
   - Ну тихо, Шейлена, тихо, - прошептал он, успокаивая, укачивая меня, как маленького ребенка. - Мы разберемся. Что бы ни произошло с этим долбаным Инженером, мы разберемся и вытащим его. Поверь моему опыту. Он и не из таких передряг выбирался.
   Кивнула. Говорить я пока не могла, но истерика постепенно отступала. Ее место рвались занять стыд за мое поведение и смущение.
   - Извини, - наконец-то смогла вымолвить я. - Я просто... когда ты сказал "вляпаться", вспомнила осу в янтаре. В детстве у меня кулон такой был. Большая солнечно-желтая капля, а в ней - оса. Я так ос боялась! Они меня покусали, когда мы с братом у бабки летом гостили. Я на грушу наступила, она, переспевшая, на земле валялась. А оттуда - куча ос. А тут оса в кулоне - безобидная. Мне ее жалко даже было. И папа там висит, как та оса.
   - Действительно похоже, - тепло усмехнулся он в ответ на мой бред.
   - Извини, - еще раз повторила я, отстраняясь. Руки Мрака выпустили меня неохотно. Или мне просто хотелось, чтобы так было.
   Мы молча сидели рядом. За нашими спинами тяжелыми, натужными толчками корень гнал остывающее пламя Огневки к Обелиску. "Бум... Бум... Бум..." Похоже на стук пульса в висках, только гораздо медленнее. "Бум-бум-бум" - толчки начали ускоряться, или мне показалось? Вопросительно посмотрела на Мрака.
   - Да, я тоже заметил.
   - Что происходит? - мне было тревожно. Прислоняться спиной к корню как-то резко расхотелось.
   - Не знаю. Но что бы ни происходило, мне это не нравится. Не стоит тебе тут сидеть, - с этими словами Мрак легко вскочил на ноги, протягивая мне широкую ладонь, покрытую шрамами от ожогов. И все-таки, откуда они? Заработать он их мог только после того, как потерял огонь. А значит, огонь он потерял до первой смерти. Помотала головой, отгоняя от себя непрошеные мысли, и ухватилась за предложенную опору.
   Вскочила легко и грациозно, рисуясь, но на ногах не устояла. С чего это я вдруг стала такой неуклюжей? А, это не я. Земля под ногами тряслась. Корни судорожно сокращались, свечение пробегающих по ним языков пламени усилилось. Ритм захлебывался. Молнии из вершин боковых кристаллов били, не переставая. И все это в полной тишине, даже биение вытягиваемого из сердца Огневки пламени скорее ощущалось кожей и костями, чем было слышно уху.
   "Хлоп, хлоп, хлоп," - три тихих хлопка прозвучали в этой тишине громче выстрелов из пистоля.
   Сердцевины трех кристаллов, расположенных ближе всего к центральному, засветились. В этом свете, впаянные, точно осы в янтарь, проступили три силуэта. Обелиск обзавелся еще тремя пленниками.
   Мы с Мраком переглянулись.
   ***
   Не знаю, сколько точно я была безмолвным пленником в своем же лишенном воли теле. Но вернувшись, я поклялась себе, что больше никогда не стану куклой. А для этого мне нужны кристаллы, много кристаллов. Один кристалл - один день моей почти настоящей жизни. И я знаю, как их заполучить. У меня тоже есть пленник. Маленькая гадость, друза, что растет, осыпая меня кристаллами, если я ее хорошо кормлю. А я ее кормлю хорошо. Моей ненависти хватает нам обоим.

  
  9

   Моя друза стала слишком большой. Еще немного, и я потеряю мобильность. Значит, пришла пора распрощаться с тобой, мой враг. Я уже начала подкармливать одну из твоих деток, для тебя же у меня есть новый дом. Прочный, хороший. Он оградит тебя от пламени этого мира, и ты уснешь. А потом перестанешь быть. Это милосердно, не так ли? Гораздо милосерднее, чем то, как ты и твои собратья поступаете с нашим миром.
   Я кладу друзу в пустой трофейный кожух от двигателя "Сазана" и плотно закрываю люк. Вовремя. Друза уже слишком велика. После следующего рывка роста она в эту темницу не поместилась бы.
   Прощай, мой враг, ты не станешь Обелиском, как бы тебе этого ни хотелось.
   ***
   Ритм Обелиска постепенно замедлялся, землетрясение успокоилось. Обелиск снова застывал, пригасив свечение. Через пару минут он стал практически таким же, как прежде. Только молнии, попав в центральный кристалл, пленивший моего отца, разбегались теперь от него по трем боковым кристаллам, обзаведшимся "постояльцами". Похоже это было на сеть пурпурной паутины, связавшую четверых пленников воедино.
   - Есть идеи, как они там оказались? - спросила я у Мрака.
   - Думаю, так же, как Инженер - благодаря сбоям при воскрешении. Только во-первых, даже при сбоях, раньше куклы воскресали как обычно, рядом с Обелиском, просто не с тем, с которым нужно. А во-вторых, я не слыхал, чтобы сбоил еще кто-то, кроме нашего. А у нашего сегодня точно боев нет.
   - Они могли погибнуть и не в бою.
   - Все трое одновременно? Посмотри, как они одеты. Явно не повезло в командном бою.
   - Значит, сбоит какой-то еще Обелиск. Я думаю, что случаи сбоев организаторы боев стараются замалчивать. Не в их интересах, чтобы такая информация просочилась. Никому не охота рисковать и вместо заслуженного выигрыша получить внеплановое пребывание в состоянии куклы на неопределенный срок.
   - И то верно. Если так, то может оказаться, что Берт и эти трое бедолаг - не единственные пленники Обелисков.
   - Ну, этот - единственный, который перестал расти. Возможно, наличие пленников как-то с этим связано. Может, новый этап развития Обелисков?
   - Не нравится мне, куда идет это развитие, - Мрак хмурился. - Постой-ка здесь.
   Скинув с плеч рюкзак, Мрак достал из него "когти". Хорошее оружие в умелых руках, смертельное. Наблюдая его бои, я имела возможность убедиться, что руки у Мрака - очень даже умелые. Таких искусных бойцов, как он, можно было по пальцам пересчитать. Те, у кого сохранился огонь, предпочитали издалека лупить фаерболами. Мрак же, не имея возможности воспользоваться огнем, выступал с ними наравне, выигрывая схватки за счет ловкости и мастерства.
   Приладив "когти", Мрак легко запрыгнул на корни, вздымающиеся у подножия Обелиска. С корня - на боковой кристалл, заскользил, подтянулся, помогая себе "когтями". Прыжок. Еще один. Гибкая, сильная фигура взлетала все выше. Следы, оставленные на поверхности кристаллов "когтями", тут же затягивались. Обелиски не уничтожить и не повредить простым механическим воздействием.
   Вот Мрак уже достиг высоты, на которой, впаянная в светящийся пурпурный камень Обелиска, виднелась фигура моего отца. С такого расстояния она казалась совсем крохотной и какой-то беспомощной.
   Опасно балансируя по ребру кристалла, Мрак приблизился вплотную к отцу. У меня дух захватывало при виде того, как он скользит по острой гладкой кромке на невообразимой высоте. Но вот Мрак встал поустойчивее, раскинув руки в стороны, приник к гладкой вертикальной поверхности. Уперся лбом, всматриваясь вглубь кристалла. Что он там пытается разглядеть? Неужели нашел что-то, что подсказало бы, как вытащить папу?
   Я места себе не находила от нетерпения. Хотелось одновременно и залезть туда, к нему, и не видеть, как Мрак может в любую секунду сорваться, не имея ни надежной опоры, ни возможности закрепиться.
   Я так напряженно всматривалась в происходящее наверху, что в какой-то момент мне показалось, будто отец наклонил голову навстречу Мраку.
   Не выдержав, кинулась к подножию Обелиска, намереваясь тоже вскарабкаться наверх. Внезапно, молнии, бившие от моего отца к трем другим пленникам, издали низкое вибрирующее гудение. В следующий момент их паутина, словно живая, свернулась в толстый растрепанный жгут и, ударив по Мраку, скинула его с точки, на которой он примостился.
   Тело стремительно неслось вниз. Я замерла. Вот Мрак, изогнувшись, попытался уцепиться "когтями" за грань одного из кристаллов. "Когти" скользнули по гладкой поверхности, цепляясь за ребро. Но рывок падающего тела был столь силен, что "когти" попросту сорвало с руки Мрака. Немного замедлить падение ему удалось, но несущественно.
   Мрак шлепнулся спиной о грань бокового кристалла, заскользил вниз по его наклонной поверхности. Сорвался дальше, ударившись о вершину соседнего. Острый камень распорол ткань его куртки. Еще несколько долей секунды скольжения, и на землю к моим ногам упало изломанное тело.
   Я кинулась к нему. Мрак был жив, но без сознания. Его грудь вздымалась, струйка крови замерла в уголке рта.
   ***
   Струйка крови стекает из моей разбитой губы. Голова дергается от нового удара.
   - Говори, где прячешь друзу! - Неприятный тип с щербатым ртом хватает меня за волосы, рывком поднимая безвольную голову.
   Я смеюсь. Обидно, неприятно, хрипло. Мой смех царапает слух. Друзу вам, как же. Ваш Синдикат хочет установить монополию на жизнь, загнав всех возвращенцев на свои арены? А вот не дождетесь. Моя друза спрятана хорошо, и она вам не достанется. Если я не вернусь к ней через пару дней, она не достанется никому, погибнув и рассыпавшись в пыль от нехватки питания. Я не дура, я держу ее в закрытом кожухе от двигателя "Сазана". Хороший трофей, он мне очень помогает последние несколько лет.

  
  10

   Переломы - это очень неприятно. Возникает желание пойти легким путем: умереть и позволить какому-нибудь Обелиску отремонтировать твое тело, воскрешая. Всего-то и нужно - найти того, кто согласится подать тебе кристалл после воскрешения, не обманет. Но я не хочу идти этим легким путем, я поклялась, что никогда больше они не получат меня, и я сдержу свою клятву. Поэтому лежу, терплю боль и надеюсь, что твари из Синдиката меня в этом убежище не найдут. Провизии достаточно, а кристаллами друза меня обеспечит, с лежанки в углу очень удобно пулять в нее фаерболами.
   ***
   Мрак пришел в себя через несколько долгих минут. Я сидела рядом, боясь прикоснуться или сдвинуть его с места и подозревая худшее. Однако, последствия падения оказались далеко не так печальны, как представлялось в моем воображении. Мой спутник вполне бодро сел, тряся головой, словно у него уши заложило. Я с вопросами не лезла, ожидая, пока Мрак сам проведет диагностику собственного организма и выдаст вердикт. На первый взгляд, он был более-менее в порядке, особенно, если учитывать, с какой высоты произошло падение. Проблемы возникли при попытке встать. Левая нога подломилась, не выдержав тяжести тела.
   - Пламя, кажется, перелом, - сквозь зубы выругался Мрак.
   - Дай посмотрю, - предложила я. - У меня опыт есть, я разбираюсь.
   Осторожно, чтобы не причинить еще большую боль, прощупала голень. И правда, кость треснула и немного сместилась. Неприятно, но не смертельно.
   - Да, перелом, но чистый. Сейчас выровняю кость, и нужно придумать, чем зафиксировать.
   - Идти я все равно не смогу?
   - Ну, разве что, опираясь на что-то, - засомневалась я. - Но нежелательно.
   - Тогда просто добей, - от того, с какой легкостью он это произнес, у меня по спине пробежала струйка холодного пота. За те века, когда я всеми силами старалась избегать смерти, я отвыкла от того, с какой легкостью к ней стало относиться большинство котов. Я категорически не принимала такого отношения. Смерть - даже такая, ненастоящая - это не какой-то пустяк, нельзя ее рассматривать, как игру. Так и заиграться, потеряв себя, недолго.
   - Нет, - категорически отказалась я.
   Мрак раздраженно передернул плечами.
   - Тогда подай рюкзак, я сам, - попросил он.
   На всякий случай, я отодвинула рюкзак подальше, спрятав себе за спину. Нет, Мрак, я не дам тебе умереть. Все равно, за порогом ты не встретишь того, что ищешь. Огненная Танцовщица больше не ждет там детей Великого Вулкана. Но если хочешь, я буду танцевать для тебя. Только ты должен захотеть этого. Сам. Я не буду тебе ни подсказывать, ни намекать. Я должна знать, что мой танец нужен тебе по-настоящему, и не стану тебе мешать понять это. Вслух же я сказала совсем другое:
   - Это неразумно. Обелиск ведет себя очень странно, и мы не знаем наверняка, что умерев здесь и сейчас, ты не окажешься в одном из кристаллов, присоединившись к его пленникам.
   - М-да, проблема, - Мрак помрачнел. - Но из-за меня мы тут застрянем на несколько дней, не меньше. Скакать по горам на одной ноге я точно не смогу.
   - Значит, останемся. Понаблюдаем за Обелиском, решим, что делать дальше. Ты же понимаешь, что я отца там не оставлю? Все равно, нужно думать, как его оттуда доставать, так почему бы не начать с того, чтобы понаблюдать за Обелиском, собрать побольше сведений о происходящем здесь?
   - Я и не собирался оставлять там Берта, все-таки, мы дружим уже более трехсот лет. Просто, ненавижу быть беспомощной помехой, - горько заключил он. Ого, Мрак, да ты знаешь, о чем говоришь?
   - Ты упоминал, что вы с отцом были коллегами еще до... всего. Но триста лет дружбы? Прям так и все триста лет? И ни разу не разбежались в разные стороны? Это же как нужно друг другу доверять? - Я закинула удочку, надеясь, что хотя бы рассказ о дружбе с отцом немного поможет мне понять этого кота.
   - Не поверишь, но прям-таки все триста лет, - усмехнулся Мрак. - Твой отец... Благодаря ему мы все существуем. Именно он вернул меня. Понял, как. Я ведь первый вернувшийся, ты не знала?
   Я только и могла, что присвистнуть.
   - Я не думаю, что рано или поздно кто-то другой бы не додумался. Тем более, что Берт и не додумался, это была просто случайность. Но благодаря его вниманию к деталям случайность не осталась незамеченной, и способ возвращения был найден. Не сразу, но... Мне повезло. Почти, - и снова эта тьма затапливает глаза. Все вопросы замерли у меня на языке. А что тут спрашивать, если и так понятно, что Мрак вернулся, а его огонь - нет. Вот только, ошибаешься ты, милый Мрак. Твой огонь спит не из-за Обелисков. Тут что-то другое, и я обязательно докопаюсь.
   - Сейчас будет больно, - предупредила я. Пока мы разговаривали, я соорудила подобие лубка из прямого короткого меча, обмотав его запасными рубахами.
   Боль Мрак переносил как-то... безразлично. Словно давным-давно привык ее терпеть, и теперь она не доставляла ему никакого дискомфорта. Даже не поморщился. Вот это выдержка! Я восхитилась.
   Я уже заканчивала накладывать повязку, зафиксировав кость, когда Мрак внезапно застонал, и глаза его закатились. В уголке рта снова показалась струйка крови. Вторая поползла из уха. Испугавшись, я кинулась к Мраку, подхватывая и осторожно придерживая его. Аккуратно вытерла кровь, положив голову к себе на колени. Мрака сотрясали еле заметные, но частые конвульсии. Я нежно гладила его лицо кончиками пальцев, нашептывая какую-то чушь. Чем еще ему помочь, я не знала.
   На мгновение показалось, что вспышки молний, бьющих от моего отца к кристаллам, в которых были заключены другие пленники, имеют тот же ритм, что и судороги, сотрясающие Мрака.
   ***
   Враг мой, ты сотрясаешься в судорогах, а значит, сейчас ты скинешь старую оболочку, осыпав меня детками-кристаллами, а сам станешь чуточку больше. Но не обольщайся. Это последний раз, когда ты сможешь подрасти. Я соберу урожай, и ты отправишься умирать туда, в уютную сферу старого кожуха от "Сазана". Еще пара фаерболов, и все будет кончено.
   В мое логово врываются. Синдикат. Все-таки выследили. Я сопротивляюсь, но что я могу с переломанными ребрами, беспомощная, против дюжины мужчин? Пламя почти на нуле, ведь я так хотела побыстрее собрать урожай. Меня быстро скручивают по рукам и ногам, лишая возможности сопротивления. Именно этот момент моя друза выбирает, чтобы пойти в рост. Э, ребята, похоже, что вы в пролете, а я осталась без убежища. Моя друза "укореняется" раньше, чем я предполагала, врастая в пол пещеры, верой и правдой служившей мне убежищем много лет.

  
  11

   - Очнись... Очни-ись... Ну, давай же, открывай глаза, ты можешь... Подъем, я сказал!
   Тяжелый ботинок врезается прямо в ноющие ребра. Открываю глаза, пытаясь сжаться в комочек. Вскочить бы и сдачи дать, но не могу: мешают слабость и цепи, сковывающие меня по рукам и ногам. В нос лезет вонь прелой соломы, а не слишком чистый каменный пол, на котором я лежу, скользок от влаги, выступившей на камнях. Я под землей. Такой сырости не бывает там, наверху.
   - Вставай, сучка! Добить бы тебя, но жалко кристалл тратить. Пойдешь на арену как есть, там добьют.
   ***
   - Очнись, Мрак, ну пожалуйста! - Я беспомощно покачивалась, придерживая его голову на своих коленях. - Давай, ты можешь, открывай глаза!
   Мрак на уговоры не поддавался. Не знаю, сколько точно я просидела, гладя его волосы и шепотом уговаривая очнуться. Говорить громко почему-то боялась. Судороги прекратились, но в себя он никак не приходил. Мрак вытянулся и замер, только глаза бегали под закрытыми веками, словно ему снился кошмар. Дыхание то почти пропадало, становилось еле заметным, пугая меня до замирания сердца, то вырывалось из его груди со свистящим хрипом.
   - Мрак, миленький, ну очнись же! Что с тобой? - Ну вот, опять ты это со мной делаешь. У тебя поразительная способность превращать самоуверенную Огненную Танцовщицу, гордящуюся своей способностью не терять хладнокровие при любых обстоятельствах, в маленькую испуганную девочку Шейлену.
   Внезапно молнии, бьющие от центрального кристалла Обелиска, снова зачастили. Тело Мрака выгнулось дугой, и он задергался, угрожая сорвать повязку. Долгие тридцать секунд спустя (я считала собственные вдохи), он снова расслабился и внезапно открыл глаза.
   Тьма переливалась пурпурными всполохами. Я смотрела во тьму, завороженная этими гипнотическими переливами. Пришло чувство падения в бездну, словно из-под меня внезапно выбили опору, и я лечу, все ускоряясь. Такое ощущение бывает во сне, когда, испытав укол паники, резко и внезапно просыпаешься, не в силах унять бешеное биение сердца. В реальность меня вышибло внезапно, в точности, как из такого сна.
   Мрак уже сидел, тряся меня за плечи.
   - Что...
   - Все хорошо, Шейлена, очнись! - Мрак улыбался.
   Улыбался? Да он только что чуть не умер у меня на руках, напугав до икоты! И теперь он смеет улыбаться? Я резко ударила его кулаком в грудь. Сильно, от души, вкладывая в этот удар все отчаяние, которое успела испытать за время его приступа. Замахнулась второй раз, но Мрак успел перехватить мою руку. Осторожно придержал ее, положив сверху вторую ладонь, посмотрел мне в глаза, и снова улыбнулся. Да что с тобой такое?
   - Ты, идиот, ты меня напугал! Ты знаешь, что я подумала, пока тебя корежило? А ты мне "все хорошо" говоришь? - Похоже, истерики стали моей новой любимой привычкой.
   - Да, Шило, все хорошо.
   - Шило?? Да как ты смеешь...
   - Ну, тихо, тихо, - меня сгребли в объятия и прижали к сильной мужской груди. - Ты себе и не представляешь, насколько хорошо!
   - И насколько? - пискнула я, тихо млея от его тепла.
   - Настолько, что так не бывает. Берт жив.
   - Мы и не можем умереть, ты забыл?
   - Нет, ты не поняла. Он по-настоящему жив. Как раньше. До Обелисков.
   - Как это? - От неожиданности, я резко выпрямилась, поддав макушкой Мраку под подбородок. У него даже зубы клацнули. - Ой, извини!
   Мрак смотрел на меня и смеялся. Весело, открыто. Таким я его еще не видела. Да что там, я вообще не надеялась увидеть его таким.
   - Давай, я по порядку расскажу.
   Кивнула, давай.
   - Там, наверху, перед тем, как меня сбросило, мне показалось, что Берт внутри кристалла пошевелился и открыл глаза. Я думал, что показалось. А потом... Он был у меня в голове, Шило. Он смог. Обелиск держит его в плену, и я пока не знаю, как его оттуда вытащить. Но он смог со мной поговорить, и я верю: сможет еще. Чем больше пленников у Обелиска, тем больше и возможности Берта. Я не совсем понял, но Обелиск соединяет своих пленников в некое подобие сети. И это плохо, очень плохо. Если он завершит эту работу, случится беда, по сравнению с которой Эра Обелисков покажется золотым веком. А для завершения Обелиску нужно заполучить по пленнику в каждый кристалл.
   - Пока не вижу ничего хорошего. И с чего ты взял, что папа жив?
   - Он сам мне сказал. А я поверил, потому что смог почувствовать разницу. Он разделил со мной свои чувства, и я почувствовал себя живым, представляешь? Это так прекрасно! - Мрак снова широко улыбался.
   - Но почему? - Я сама заулыбалась, глядя на Мрака. Глупая улыбка, причин для которой у меня, в общем-то и не было. Кроме той единственной причины, которая действительно важна: улыбаешься ты.
   - Я не знаю причин. Но для новых целей Обелисков не-живые мы не подходим. И им приходится вернуть нам то, что они отняли. И именно в этом наш шанс!
   ***
   Им приходится отдавать мне то, что они отняли. Краюха черствого хлеба, миска похлебки и крохотный пурпурный кристалл в день. Они не могут себе позволить не давать мне кристаллы. Их жадность им не даст. Я их лучший боец. Я не умираю. Я всегда выхожу победителем, и коты со всех концов плато едут к этой арене, чтобы сразиться со мной. За победу надо мной положен огромный приз.
   Но я поклялась, что никогда больше не умру, поэтому приз этот не достается никому, раз за разом, бой за боем. Не достается он и мне: моей наградой является краюха хлеба, миска похлебки и крохотный пурпурный кристалл каждый день. И в честь каждой победы - немного свежей соломы, подновить подстилку.
   Берегитесь, теперь ваш Синдикат тоже в списке моих врагов. Вы сами, своими руками и побоями, его туда вписали.

  
  12

   Мне не жаль моих соперников. Они сами захотели такой участи. Они готовы рискнуть ради крупного куша и умереть, проиграв. Я же не рискую. Я просто выхожу на арену и делаю все, чтобы не умереть. Мне нельзя умирать. Я поклялась. А клятва самой себе - это клятва, нарушать которую нельзя. Предав себя, как можно думать, что не предашь кого-нибудь еще? И я сдерживаю свою клятву, раз за разом.
   Сначала мне противно, и я дерусь просто, чтобы выжить. Постепенно я начинаю получать удовольствие от битвы. Выхожу на арену, вызывающе смеюсь в лица, сливающиеся в одну пеструю массу там, за границей поля. В центре арены высится Обелиск, и я презрительно поворачиваюсь к нему спиной. Не для тебя мой танец.
   Встаю на цыпочки, поднимаю руки над головой и, резко крутанувшись, отпускаю пламя. Оно срывается с моих ладоней мохнатым гудящим фаерболом.
   ***
   Я встала на цыпочки, подняла руки над головой и, резко крутанувшись, отпустила пламя. Оно сорвалось с моих ладоней мохнатым гудящим фаерболом. Фаербол с чавкающим звуком врезался в один из боковых кристаллов Обелиска, рассыпавшись искрами. Обелиск слабо засветился в месте удара и тут же погас.
   Так я развлекалась уже не первый час. Без толку. Похоже, что Обелиск воспринимал только то пламя, что качали из сердца Огневки его корни. И в самом деле прекратил рост? Мрак дремал на одеяле, которое я расстелила у стены пещеры. У него поднимался жар, а через несколько минут его знобило, потом снова бросало в жар. Лишь около часа назад ему стало полегче, жар спал, и Мрак смог отдохнуть. Я тысячу раз прокляла современную медицину, у которой было одно лекарство на все случаи: добить. Очень эффективное лекарство. Других не делали уже пару столетий, с тех пор, как дети Вулкана перестали в них нуждаться. И вот теперь мы попали в ситуацию, когда простая, не очень значительная травма, оказалась большой проблемой. "Добить" нам не подходило, а других способов помочь Мраку у меня не было.
   Я снова приподнялась на носочках и потянулась вверх, но замерла, так и не закончив движение. Мрак не спал. Он полулежал, опершись на стену, глаза его были закрыты. Однако веки слегка подрагивали, выдавая то, что Мрак за мной наблюдает.
   - Ты подсматриваешь, - сказала, обвиняюще.
   - Подсматриваю, - не стал спорить Мрак. - Мне нравится наблюдать, как ты это делаешь.
   - И давно? Тебе же отдыхать нужно, сил набираться, - забеспокоилась я.
   - С самого начала. Но не переживай, я отдыхаю. Твой огонь... он поет, когда ты танцуешь, ты знала?
   - Поет?
   - Да. Каждый фаербол, который ты выпускаешь, имеет собственную песню. Впервые такое вижу. Это удивительно! - Мрак приподнялся на локтях, глаза его горели.
   Нет, не в переносном смысле, они и в самом деле горели! В глубине тьмы, наполнявшей его глаза, плясали крохотные огненные язычки. Не остывающие угольки, не еле теплящиеся искорки, а самые настоящие огоньки!
   - Мрак, ты... - Я не успела договорить.
   Пульс Обелиска участился, в точности, как в предыдущий раз. "Бум-бум-бум" - корни-насосы гнали всполохи к кристаллам, молнии сверкали. Спустя тридцать секунд, один боковой кристалл, вспыхнул, принимая пленника, за ним еще один. Обелиск возвращался в свой обычный ритм.
   Я подошла к одному из обзаведшихся постояльцами кристаллов. Этот был совсем низкорослым, всего раза в два выше меня. Тоже немало, но по сравнению с центральным, шпилем воткнувшимся в вершину Огневки и возвышавшимся над ней на добрую дюжину метров, этот кристалл казался совсем крохотным. В центре кристалла застыл смутно знакомый силуэт.
   - Мрак, я этого знаю. Это охранник, который пропустил меня к тебе. И подсказал, что ты - папин друг.
   - Илан? Но как? Он не участвует в боях, как он мог умереть?
   - Не знаю, может, решил подзаработать и вышел на арену?
   - Нет, Илан не мог. Он с детства хромой, ему и ходить-то тяжело. Обелиски исправляют только те повреждения, что были свежими на момент смерти. Илану Обелиск помочь не смог.
   - Тогда действительно, как он мог умереть? Что могло произойти?
   - Не знаю, - Мрак покачал головой. - Но очень хотел бы узнать. Кто второй?
   - Отсюда не видно. Но, похоже, он вообще не с плато. Одежда у него странная, на плато такое не носят.
   - Выходит, попадают не только бедолаги из ближайших сбоящих Обелисков...
   - Выходит, что так... - Я согласно зевнула. День был длинный, и я с фаерболами еще порезвилась на славу. Теперь усталость меня догнала, навалившись всем своим весом.
   - Иди сюда, - Мрак похлопал по одеялу возле себя.
   - Зачем? - не поняла я.
   - Спать будем. Ты устала. Вместе теплее.
   Теплее, так теплее. Спорить я не стала.
   Я лежала без сна, стараясь, чтобы дыхание было ровным и не выдавало меня. Сердце колотилось бешеной птицей. Рука Мрака лежала на моей талии, а носом он уткнулся прямо мне в макушку. Спит. Дыхание ровное. Я тихонько поерзала, устраиваясь поудобнее.
   - У тебя волосы пахнут пламенем, - сонно пробормотал Мрак, подгребая меня поближе. - Спи...
   ***
   Я сплю, и мне снова снится тот же сон. Я танцую. Песнь огня в моем сердце то затихает до еле слышного шепота, то звучит громко и торжествующе. Я танцую, и огонь, который мы потеряли, оживает снова. Великий Вулкан, ты оставил своих детей, но твои дети не оставили тебя. Рано или поздно мы вернем огонь твоему сердцу. Я верну.
   Я просыпаюсь с улыбкой. Эта улыбка совсем не похожа на ту, что кривит мои губы там, на арене.

  
  13

   Миска шлепается на пол, расплескивая во все стороны похлебку. Похлебки в самой миске остается на донышке. Я ненавижу эту похлебку, но есть хочется страшно. И становится страшно обидно, что даже те жалкие крохи, что полагались мне сегодня, у меня отняла эта тварь. Мой тюремщик усмехается щербатым ртом. Зубы я ему выбила еще вчера. Видимо, лишних кристаллов на воскрешение у него нет, вот и злится, срывая злость на мне. На арену он не пойдет, такие не выходят на честный бой.
   - Ну что, красотка, дотанцевалась? - Щербатая усмешка становится шире, а тяжелый сапог врезается мне в бок. Из моей груди вырывается стон, но я ничего поделать не могу. Пока что. Вчерашний бой был тяжелым, и мне требуется несколько дней, чтобы прийти в себя, отлежаться. Сегодня с самого утра меня бьет озноб, а в теле разливается страшная слабость. Видимо, повреждения не такие поверхностные, как показалось сначала. Но ничего, у меня есть еще время отлежаться до следующих боев.
   - Мои танцы не про тебя, тварь, - шиплю сквозь зубы.
   - Твои танцы на эту жизнь окончены, потанцуешь в следующей, когда будешь, как новенькая, - смеется он. - Тебя приказано добить, чтобы Обелиск тебя починил, и я выполню этот приказ с огромнейшим удовольствием. Ведь Шеф не уточнял, как именно следует это сделать. И поверь, красотка, умирать ты будешь долго. Но это чуть позже.
   Щербатый расстегивает штаны, приближаясь ко мне. От него разит колбасой с чесноком. Мой желудок сжимается, напоминая о разлитой похлебке.
   Нет, щербатый, тебе сегодня не перепадет. И умирать сегодня я не собираюсь. Как, впрочем, и в любой другой день.
   ***
   Мне в бок врезалось что-то тяжелое. Я задохнулась, просыпаясь. Холодно. Темно. Мрака рядом не было. Тяжесть усилилась, по ребрам словно теркой прошлись. Попыталась повернуться, но меня что-то держало. Я задергалась сильнее, но безрезультатно.
   - Тихо, Танцовщица, полежи спокойно, я сейчас, - надо мной раздался голос Мрака.
   - Мрак? Что происходит, почему так темно?
   - Тихо, малыш, все будет хорошо. Ты только не дергайся. Лицо прикрой.
   Сверху раздались удары, сухой треск, и на меня посыпались осколки камней и песок. Сверху появился свет и силуэт Мрака.
   - Вылезай. Осторожно только, - Мрак протянул мне руку.
   - Не могу, меня что-то держит, - я снова попыталась пошевелиться, но тяжесть на ребрах не давала даже вздохнуть в полную силу.
   - Понял, лежи тогда, - голова Мрака скрылась.
   Удары, треск, ругань, света стало больше, и я получила возможность немного повернуться и осмотреться. Свет закрывал завал из камней, а держал меня тонкий - всего в руку толщиной - корень Обелиска.
   - Как? - Я даже затруднялась вопрос сформулировать внятно. - Как это произошло? И как я не почувствовала и не проснулась? И как ты...
   - Я отошел. На минуту всего. Услышал треск, а пока вернулся, не успел уже ничего сделать. Этот корень вылез прямо из стены над тобой, и порода обрушилась. Потерпи немного, я разберу камни, и мы тебя вытащим.
   - Зачем ты ходил со сломанной ногой? - Я заволновалась, что шина могла сдвинуться, и кость сместилась. В наших условиях это было бы очень нехорошо.
   - Тебе объяснить, зачем мужчине может понадобиться отойти в сторонку? - усмехнулся Мрак.
   - Но ты мог бы меня разбудить...
   - У тебя было такое зверское выражение лица, что я не решился. Да нормально все, повязка на месте, не переживай, - правильно истолковал мое беспокойство Мрак. - И на ногу я не опирался. Готово.
   Он откинул самую большую плиту, окончательно освобождая меня от камней. Ухватился руками за корень, потянув его вверх изо всех сил.
   - Давай! - резко приказал он.
   Обдирая кожу брюк, я рванулась на свободу. Есть! Мрак отпустил корень. Отряхиваясь, осмотрела место своего недавнего пленения. Корень выныривал из стены и тянулся по направлению к Обелиску.
   - Мрак, мне кажется, или...
   - Или. Это корень от другого Обелиска. Посмотри на его цвет. Он немного отличается, более голубоватый.
   - Точно. Никогда не обращала внимания.
   - Это сложно заметить на расстоянии. Я тоже не обращал. Теперь вот обратил.
   Корень зашевелился, утолщаясь и удлиняясь. Со стены, из которой он выходил, посыпались камни. Рядом с первым корнем показался второй.
   Обелиск на эту активность отреагировал легким учащением "пульса" и сменой рисунка бьющих из кристаллов молний. Если ранее блики пробегали по кристаллам синхронно, одновременно срываясь молниями с их вершин, то теперь в этой согласованности наметился разлад. Блики стали двигаться с разной скоростью, и молнии обрели очередность. Одна, за ней вторая, третья... похоже было на гигантскую закручивающуюся кверху спираль.
   Молнии собирались в центральном кристалле, но от него не разбегались. Кристалл вокруг моего отца светился все ярче.
   И вот, когда фигура отца стала практически не видна в этом ослепительном свете, свет двинулся вверх по кристаллу. Медленно, с натугой, но постепенно ускоряясь.
   Пришлых корней тем временем стало больше, штук пять, и все они тянулись к корням самого обелиска.
   Один из корней-приблуд обвивался вокруг "нашего" прямо у моих ног.
   - Шейлена, в сторону, - Мрак, схватив меня за талию, резко дернул на себя. Стоя на одной ноге такой маневр проделать оказалось затруднительно, и мы вместе повалились на пол.
   Из вершины центрального Обелиска сорвалось пять толстенных фиолетовых молний, с гудением устремляясь к корням. Одна из молний ударила прямо в то место, где я только что стояла. Миг слепящего света, на который я не успела зажмуриться, и все успокоилось.
   Я терла слезящиеся глаза, зрение понемногу возвращалось в норму.
   - Все любопытнее и любопытнее, - пробормотал Мрак, садясь рядом.
   Корни другого обелиска оказались спаяны с корнями "нашего". Место стыка можно было определить только по незначительной разнице в цвете. Корни пульсировали в одном ритме, гоня пламя Огневки по корням обоих Обелисков, как по единой системе.
   ***
   Свобода! Солнце хмуро щурится на меня в просвет между низкими грозовыми тучами, удивляясь, что это за чудо-юдо там танцует под дождем. Но мне все равно. Я рада и этому. Я так рада видеть солнце! Впервые за последние несколько лет.
   Что ж, Синдикат, ты снова не получил меня. Твои твари остались там, внизу, куклами, ожидающими, пока кто-то придет и вернет их. Я убивала их милосердно. Но если ты еще раз посягнешь на мою свободу, я больше не буду так милосердна.
   Гремит гром, а в плато рядом со мной бьет тяжелая, ветвистая молния. Дождь усиливается, а я смеюсь. Смеясь, оседаю на землю, и сознание уплывает от меня. Ну и пусть. Очнусь я уже свободной.

  
  14

   Что такое "невезет", и как с этим бороться? Ответ на первую часть этого вопроса я теперь знаю, а вот со второй еще предстоит разобраться. Детки больше не хотят расти. Я перепробовала уже почти все кристаллы, которые прихватила с собой из разоренного гнезда Синдиката. Этот - последний. Если и он не захочет моего пламени, то придется мне искать новый способ пополнять запасы. Возможно, кристаллы у меня какие-то бракованные, а возможно, виной тому близость их более крупных собратьев. За те семь лет, что я провела на цепи у Синдиката, Обелиски расползлись по всему миру. Порушенная арена оказалась не единственной. Синдикат хорошо устроился на плато.
   Что ж. Вы хотите, чтобы я билась на ваших аренах? Я буду это делать. Только на своих условиях. Синдикат больше не сможет воспользоваться мной, как делал все эти годы. Или еще одной ареной станет меньше. А мы ведь этого не хотим, правда?
   ***
   - Мрак, как у тебя с кристаллами? - наконец-то я решилась задать вопрос, не выходивший у меня из головы уже который час.
   - Не густо, только то, что в качестве выигрыша получил, минус потраченное в дороге. С десяток, наверное... Одиннадцать, - пересчитал он. - А что?
   - Моя сумка. Она осталась там, под корнем. А в ней все кристаллы. При себе я их много не ношу, в кармане только три штуки завалялось. Боюсь, придется выбираться отсюда раньше, чем мы предполагали. До ближайшей арены три дня пути, с твоей ногой - все шесть. Плюс непредвиденные обстоятельства. Тебе твоих должно хватить, а я так дойду, ты знаешь, что делать. Главное, чтобы Обелиск контроль не перехватил. У меня в банке еще кристаллы есть, так что - главное добраться до арены, там обо мне позаботятся.
   - Ты что, думаешь я не поделюсь с тобой кристаллами? - Мрак был искренне возмущен.
   - Нет, в смысле не думаю я так, - поспешила успокоить его я. - Но считать я умею. Твои одиннадцать плюс мои три - это четырнадцать. По семь на нос. Семь дней. При том, что дорога займет не меньше шести. Так не лучше ли сразу договориться, чтобы у нас было хоть несколько дней в запасе, и хоть один смог гарантированно дойти в сознании?
   - Тогда уж лучше, чтобы в сознании оставалась ты. А еще проще - отойти подальше отсюда и добить меня. Ты спокойно дойдешь, а я тебя уже ждать буду, причем еще и починенный.
   - Нет! - Сама не знаю, почему мне так не хотелось отдавать его Обелискам. Просто при мысли о том, что в какой-то момент тьма в его глазах снова станет бездушной, мне становилось дурно. За дни, проведенные вместе, я так привыкла ловить крохотные отблески огня в глубине этой тьмы, что уже не представляла себе, что почувствую, однажды не увидев их там.
   - Но почему? - искренне удивился Мрак.
   - Не знаю, предчувствие у меня плохое. Нельзя сейчас умирать. Ты же видишь, что творится, - я махнула рукой в сторону Обелиска.
   Он снова пульсировал в ускоренном темпе, а значит, через пару минут обзаведется еще одним "постояльцем". За сегодняшнее утро это происходило уже в третий раз. И еще раз лезли корни из стены. Хорошо, мы не спали. У меня сложилось стойкое впечатление, что корни пытались достать именно нас. Так же, как и молнии, "спаивающие" места стыка пришлых корней с корневой системой нашего Обелиска. Происходило что-то очень важное, и лишние свидетели при этом были ни к чему. Помимо нашей, прямо-таки скажем, плачевной ситуации с кристаллами, происходящее с Обелиском было еще одной причиной, почему мне так не терпелось убраться отсюда побыстрее и подальше. Мне попросту казалось, что на нас открыли охоту. Уж не знаю, что было тому причиной, но живыми и в сознании Обелиск мы не устраивали.
   - Мне тоже здесь не по себе, - признался Мрак после затянувшегося молчания. - Но... Не знаю даже. С Бертом бы переговорить еще разок...
   - Ты думаешь, ты сможешь? - встрепенулась я.
   - Не знаю, - Мрак пожал плечами. - Я постоянно пытаюсь, и мне кажется каждый раз, что я близок к успеху, что у меня вот-вот получится, но... Что-то разрывает устанавливающуюся связь.
   - Может, я могу помочь как-то? - предложила я.
   - Не знаю даже... Я думал об этом. В том смысле, что ты же его дочь, он захочет к тебе потянуться и, возможно, сумеет преодолеть сопротивление Обелиска. Только вот как?
   - А что ты делаешь, чтобы с ним связаться?
   - Просто кладу руку на Обелиск и стараюсь дотянуться до Берта мысленно. Возможно... Дай мне свою руку, а вторую тоже положи на Обелиск.
   Я послушно выполнила требуемое. Его сильная ладонь сжала мою осторожно, словно драгоценность. Мы приложили ладони к кристаллу Обелиска, почти соприкасаясь пальцами. Мрак прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Я смотрела на него. Меня нервировало то, что я не вижу его глаза. Да, Шейлена, у тебя уже выработалась зависимость. Ты не можешь прожить ни минуты не заглянув в его тьму. С этим нужно что-то делать. Это совсем уже ненормально. Ты ведь понимаешь, что так продолжаться не может? Рано или поздно ваши дорожки разойдутся, и он забудет девчонку, дочь старого друга, с которой провел несколько дней. А ты его уже не забудешь. Впрочем, и сейчас, наверное, уже поздно.
   Я сама не заметила, как расслабилась, мерное пульсирующее мерцание Обелиска гипнотизировало. Внезапно, Мрак дернулся, глаза его под прикрытыми веками забегали. Не удержавшись на ногах, кот начал заваливаться на бок. Я подхватила, но его били крупные судороги, так что устоять мы не смогли, заваливаясь на землю. Положив голову Мрака себе на колени, я осторожно ее придерживала, вытирая капли пота, выступившие на его лбу. Три долгих минуты.
   Мрак открыл глаза внезапно. Я так и замерла с рукой у его лица. Он улыбнулся, словно был рад меня видеть после долгой разлуки. Потом, внезапно снова помрачнев, резко сел.
   - Уходим. Немедленно.
   - Что?
   - Вопросы потом. Поможешь? - Прыгая на одной ноге, Мрак собирал наши вещи. То, что от них осталось.
   Послушно подставила плечо.
   Когда мы уже выходили из пещеры, я услышала какой-то треск и грохот за спиной. Обернувшись, замерла. Молнии из центрального кристалла били непрерывной чередой, следуя за нами по пятам. В местах, где они уходили в землю, порода вздымалась фонтанчиками обломков и каменной крошки, зоны поражения сплавлялись в маленькие идеально круглые зеркальца.
   - Шило, идем, - поторопил меня Мрак.
   ***
   Фаерболы бьют в песок арены, приближаясь ко мне. Удар - фонтанчик песка взлетает ввысь, а песок арены сплавляется в идеально круглое зеркальце. Но я быстра, быстрее своего соперника. И я танцую. Великий Вулкан, даже здесь, на этом капище, предназначенном для жертвоприношений новому идолу, я танцую только для тебя.

  
  15

   Я бегу. Я боюсь не успеть. Еще миг, и мой напарник упадет под градом ударов наших соперников, атаковавших его с двух сторон. Парные бои. Выше риск, но выше и награда. Главное - выбрать напарника понадежнее. Мой выглядит надежным. Сильный, с открытой улыбкой, по-детски голубыми глазами и смешным полосатым хвостом. Правда, не маг. Но статистика его побед поражает. Он сам подошел ко мне накануне, предложив выступить в паре. Не долго раздумывая, я согласилась. У меня осталось мало кристаллов, а для задуманного путешествия потребуется нехилый запас. На плато ловить уже нечего. Уже третья арена отказывается регистрировать меня на бои, аргументируя это тем, что я распугаю всех соперников.
   Я выпускаю два фаербола, один за другим, снимая насевших на моего напарника противников. Есть. Победа! Вскидываю руки, поворачиваясь к ликующей публике. И тут же получаю в спину фаербол. Все-таки маг. Удивленно поворачиваюсь к предавшему меня напарнику. Некогда удивляться. Он уже готов выпустить еще один огненный шар, чтобы меня добить. Но я оказываюсь быстрее.
   ***
   Мы бежали, боясь не успеть. Молнии лупили в землю у нас за спиной. Пару раз Мрак заикался на тему "брось меня, дай умереть", но я так вцепилась в его руку на своем плече, что шансов оторвать меня у Мрака не было.
   Там, под треском молний, я понимала, что я не отпущу его. Никогда. Даже, если он захочет уйти. Пойду за ним хвостиком. Прогонит - буду держаться на расстоянии, но все равно рядом. Да, Шейлена дура. Шейлена не имеет гордости. Огненная Танцовщица так бы не поступила. Но Шейлена - не Огненная Танцовщица. Хотя... Огненная Танцовщица как раз именно так и поступила. Она танцевала для своего Великого Вулкана, не имея даже крохотной надежды, что тот когда-либо заметит ее танец. А он заметил. И остановился посмотреть. И у Огненной Танцовщицы получилось зажечь огонь в его сердце, покрытом пеплом разочарований.
   - Шейлена, стой, - донеслось до меня. - Танцовщица, вернись в реальность, все уже позади. Мы оторвались. Можно передохнуть. Шило, по-моему, у меня повязка сбилась.
   Последние слова Мрака все-таки вырвали меня из моих размышлений. Надо же было так крепко задуматься, чтобы совсем из реальности вывалиться. А еще и на бегу. И в тот момент, когда Мрак считал, что может на меня положиться. А если бы я споткнулась? С его ногой, наша конструкция точно полетела бы на землю. Шейлена, ты должна быть ответственнее, хватит витать в розовых облаках. Если хочешь завоевать сердце этого кота, не стоит начинать с того, чтобы показывать свою ненадежность перед лицом опасности. Доверие мало получить. Его еще нужно и оправдать.
   - Дай посмотрю, - сказала вслух, помогая Мраку сесть на землю.
   Повязка немного сбилась, но кость не сдвинулась, что радовало. Вообще, как для перелома двухдневной давности, нога выглядела очень даже неплохо. Отек спал. Синяк, правда, наливался знатный, но это не страшно. Главное, что перелом закрытый, и нет риска заражения. Приладила шину на место и закрепила повязку. Хороший у него меч. Клинок легкий и прочный. Самое то для шины.
   Тихонько посмеиваясь, присела рядом с Мраком, опершись затылком о стену пещеры.
   - Чего смеешься? - спросил он.
   - Да так, пустяки. Подумала, что мне твой меч нравится. Многофункциональный.
   - Да уж, что бы мы без него делали, - усмехнулся Мрак. - Хотя, признаться честно, я себя без оружия неуютно чувствую. Когти при падении потерял, меч вон - при деле. А если нападет кто, чем отмахиваться буду?
   - Ногой с мечом, - рассмеялась я. - Да кто на нас нападет? Неужели, ты думаешь, что нам по пути бандиты могут попасться?
   - Да если честно, я больше про хищников всяких думал. Тут водятся.
   - Огнем отобьемся, - беспечно отмахнулась я.
   - Это у тебя огонь. А у меня баллоны в огнемете не заправлены.
   - Слушай, - внезапно решилась я, поворачиваясь так, чтобы видеть его лицо. - Ты конечно можешь не отвечать, если не хочешь... Но ведь твой огонь спит не из-за Обелисков, верно? Было что-то еще. Что-то, что заставило тебя отвернуться от твоего огня. И он уснул. Это было еще до первой смерти, я права?
   Мрак устало прикрыл глаза. Сколько мы так просидели в тишине - он, собираясь с мыслями, а я рассматривая его лицо - я не знаю. Долго. Мне даже стало казаться, что Мрак мне не ответит. Так и промолчит, по своему обыкновению. Или, вскочив, скажет, как ни в чем не бывало, что нам пора двигаться дальше, переведет тему. А я не стану настаивать. Но я ошиблась.
   - Не хочу, - проговорил он, не открывая глаз. Мрак заговорил так внезапно, что я даже вздрогнула от неожиданности. - Но я тоже об этом задумывался. Дело в том, что за все эти годы я так привык винить Обелиски и свое долгое пребывание в роли куклы... Так было проще, чем признать, что пламя, горячо обожаемое пламя, которое было самым близким мне существом, возлюбленной, предало меня. А я в ответ предал свой огонь. Но ты права. Рано или поздно поговорить об этом придется. Так почему бы и не с тобой?
   Глаза Мрака смотрели прямо в мои. Тьма больше не скрывала то, что пряталось в их глубине. А была там боль. Море боли, и эта боль топила, гасила своим напором еле теплящиеся огоньки. Можно, я разделю твою боль с тобой? Я несмело протянула руку, касаясь его руки. Сверху мою кисть накрыла теплая шершавая ладонь.
   ***
   Теплая шершавая ладонь гладит меня по лбу, убирая прилипшие волосы.
   - Тихо, деточка. Все будет хорошо, ты скоро выздоровеешь. На, выпей бабкину микстуру.
   В губы мне тычется край глиняной кружки. В нос ударяет одуряющий запах трав. Я открываю глаза. Надо мной склонилась древняя морщинистая старушка. Улыбается ласково. А взгляд такой живой-живой. "Она не умирала!" - внезапно понимаю я. Хочу улыбнуться, но чувствую, что воля от меня ускользает. Кристаллы!
   - Вот держи, деточка, - в руку мне тычется кристалл, тут же испаряясь с шипением. - Эх, молодежь... Не доведет вас до добра этот ваш наркотик! - неодобрительно качает головой бабка.
   Поздно, бабушка. Опоздало твое предупреждение.

  
  16

   - Сколько вносишь, сколько ставишь?
   - Ставлю? Это еще зачем? - не понимаю я. - Я боец.
   - Из какой дыры ты выползла, девочка? - смеется толстый румяный кот, увешанный побрякушками. - Ты вообще в боях хоть раз участвовала?
   - Я восемь лет чемпионкой на плато была. Огненная Танцовщица, слышал?
   - А, тогда понятно. Вы там, на плато, все с прибабахом, - снова смеется кот. - Ваш Синдикат бизнес вообще не умеет вести. Небось, не по своей воле на арену-то полезла?
   - Не по своей, - соглашаюсь я.
   - Все вы там не по своей. У нас не так. Вносишь вступительный взнос - всего один кристалл, и делаешь ставку. Кристалл-взнос гарантирует твое возвращение в случае гибели на арене. Можешь внести больше, чтобы увеличить количество попыток. От размера ставки зависит размер твоего выигрыша. Минимум один к одному. Максимум зависит от ставок публики на тебя и раунда, до которого дойдешь. Все по-честному.
   - А если я не хочу делать вступительный взнос? - Перекатываю в кармане последний кристалл.
   - Ну, теоретически, так можно. Но реально никто так никогда не делал. Никому неохота рисковать остаться куклой. Хотя, куклам мы гарантируем полный пансион и отсутствие препятствий в случае, если найдется желающий вернуть за свой счет.
   - Значит, буду первой, - широко улыбаясь, протягиваю кристалл толстяку. - Ставлю один. На Огненную Танцовщицу.
   ***
   Жаль, я так и не узнала, что у Мрака произошло с его пламенем. Но это пока. Мы обязательно продолжим этот разговор.
   Дело в том, что нас прервали. Корни. Они никак не хотели оставить нас в покое. Вот и сейчас, нам дали немного отдышаться, но и все. Стоило расслабиться и подумать, что мы в безопасности, как корни полезли из стены, прислонившись к которой мы сидели. Пришлось в экстренном порядке подниматься и топать дальше. Откровенный разговор откладывался. Но я обязательно попытаюсь продолжить его при первой же возможности.
   Мы обнаружили комнаты ожидания. Они располагались уровнем выше. Видимо, сдвиги грунта, произошедшие в результате роста Обелиска или его корней, обрушили пол в некоторых пещерах. И по пути к Обелиску мы, сами того не заметив, спустились по обвалу на нижний ярус. На обратном пути мы нашли место спуска. Насыпь была пологая - не удивительно, что мы ее не заметили, когда шли сюда. Спешили, да и не до любования окрестностями было.
   В остальном же обратная дорога не преподносила нам никаких сюрпризов. Как и сложностей, впрочем. Помимо того, что продвигались мы чрезвычайно медленно. Нога Мрака вела себя хорошо настолько, насколько может себя хорошо вести сломанная нога. Идти он мог только с дополнительной опорой. Которой охотно служила я. Тяжесть его руки на моем плече. Близость горячего тела. Глупо, конечно, но мне хотелось бы, чтобы это необходимость продлилась подольше. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Как только мы вышли из пещер Огневки, Мрак отыскал длинную крепкую палку, из которой соорудил костыль на первом же привале.
   День икс. Тот самый день, когда нужно решать, кто из нас временно побудет куклой. Я-то уже все для себя решила.
   - Шейлена, я все-таки настаиваю на том, чтобы это был я, - в который раз повторял Мрак. - Тогда, у Обелиска, Берт сказал, что Обелиску нужен огонь. Сильный огонь. У тебя он очень сильный. Я такого не видел никогда. Мы не можем тобой рисковать.
   - А тобой, значит, можем? - ехидно поинтересовалась я. - У тебя ведь тоже огонь.
   - Нет у меня огня. Ты это прекрасно знаешь, - ответил Мрак.
   Ошибаешься, милый Мрак. Есть у тебя огонь. И я заставлю его гореть снова.
   - Мрак, это не обсуждается, - сказала вслух. - В случае, если Обелиск перехватит контроль, тебе будет гораздо проще справиться со мной, чем мне с тобой. Куклы не пользуются огнем, ты же помнишь. А по физической силе мне до тебя очень далеко, даже в сложившихся обстоятельствах.
   - И все равно, я не в восторге.
   - Твое право.
   - Эх, - Мрак махнул на меня рукой, отворачиваясь.
   Снова эта вертикальная морщинка на лбу и обычно-хмурое выражение лица. Замолчал, ограничиваясь односложными ответами на прямые вопросы. Заглянуть бы в глаза, как там мои огоньки? Но глаза от меня прячут. Похоже, мы поссорились. Только я все равно не поняла, как и почему.
   - Мрак, ты что, на меня обижаешься?
   - Шейлена, не говори глупостей. Как я могу на тебя обижаться? Просто я... - Снова эта отмашка, и глаза в сторону. Да что же с ним происходит?
   - Мрак, но почему... "Почему ты на меня не смотришь? Почему отмалчиваешься постоянно? Я чувствую себя виноватой за то, что убедила тебя согласиться с моим решением. Но ведь оно правильное, ты же сам знаешь! Мы не можем рисковать нами обоими. И у тебя гораздо больше шансов вытащить нас из этой передряги, не дать мне потеряться в воле Обелиска. В конце концов, ты сможешь силой скрутить меня и привести к банку, где мне выдадут мои кристаллы. Правда, Оно не хочет, чтобы я брала в руки кристалл. Оно обещает, что с Ним мне не будет одиноко. Знаешь, с кем мне не одиноко? С тобой. Но Оно считает, что я себя обманываю."
   - Шейлена, что "почему"? - Голос Мрака какой-то далекий. Словно мои уши подушками зажали, и звуки извне еле доносятся. - Шило, ау! Ты меня слышишь?
   ***
   У меня есть только одна попытка. Иду ва-банк. Но почему же мне так радостно на душе? Наверное, потому, что я свободна. Я рискую по своей воле. Ну и пусть это происходит под давлением обстоятельств. Однако же, я иду на этот риск сознательно. И я знаю, что мой выигрыш будет только моим.

  
  17

   Победителей любят. Восторженная публика ликует, вчерашние фавориты забыты. На арену летят цветы.
   Мне цветы никто никогда не дарил. Даже Васко в детстве. Он мне огненных петушков таскал. Только никак не мог запомнить, что я лимонные люблю. Поднимаю с песка арены ближайший цветок, машу в последний раз публике и плавной походкой удаляюсь в сторону служебных помещений, стараясь не бежать.
   Мне срочно нужно получить выигрыш. Пурпурный туман уже наползает на сознание. Еще немного и воля покинет меня, если не приму кристалл. Я уже слышу Его мягкий обволакивающий шепот у себя в голове.
   - Прекрасная воительница, я так счастлив, что ты подобрала именно мой цветок. Это судьба! - Мягкий бархатистый голос преградившего мне дорогу кота обволакивает не хуже шепота у меня в голове.
   - Извините, разрешите пройти? Я спешу, - я не настроена на романтический лад, а этот тип меня явно клеит.
   - Прекрасная воительница позволит себя проводить покорному слуге? - Тип не отстает. Красавчик. Ухоженный, явно не бедствует. С чего бы ему околачиваться тут? Ладно, хочет провожать, пусть идет.
   Я прибавляю скорости. Вот окошко кассы. Толпа перед ним. Багровая пелена становится все плотнее, мне уже сложно осознавать, что там шепчет прицепившийся ко мне, словно репей, красавчик.
   - Простите, выигрыш еще не распределен. Вы можете подождать в одной из комнат ожидания, нашим бойцам мы предоставляем их бесплатно.
   Не могу я подождать. Я уже без команды и шагу не сделаю.
   - На, бери, - в руку тычется кристалл. Я беру, конечно же. Не могу не взять, ведь мне приказали.
   ***
   - Шейлена! Вот... - в голосе Мрака прозвучала досада. - Как же так, девочка? Уже? Ну идем, идем. Давай, иди за мной. Ты можешь.
   И я пошла за Этим Котом. Куда он меня ведет? Оно не хочет, чтобы я за ним шла, но Оно сейчас далеко, и приказ Этого кота для меня важнее, чем воля Его. А значит, нужно переставлять ноги. Левая, правая, левая, правая.
   Багровая пустота. Мир сузился, стал незначительным. Меня не волновали ни окрестности, ни дорога под ногами. Единственное, что имело значение - широкая спина впереди. Я должна идти за Этим Котом. А значит, нужно переставлять ноги. Левая, правая, левая, правая. Камень подвернулся под ногу внезапно. У меня не было указаний, как поступать в таком случае, и я попросту полетела вперед, сбивая с ног Этого Кота. Вместе мы грохнулись на землю.
   Я лежала, не пытаясь встать. Команды вставать не было. В голове нарастал шепот Его, в котором звучал теперь не один голос, а несколько. "Присоединяйся к нам. Мы едины в своем стремлении служить Ему. Наш огонь дарует Ему великую радость, и Оно готово делиться с нами этой радостью. Оно согласно принять твой огонь. А взамен, Оно подарит тебе жизнь, по которой ты так тоскуешь. Ты ведь хотела стать настоящей?" Соблазнительное предложение, как и все, что шепчет мне Оно. И я готова была согласиться.
   - Шейлена, сядь. Привал. Темно уже, сегодня мы никуда уже не пойдем, не с моей ногой еще и тебя тащить, если сломаешь или подвернешь себе что-нибудь.
   Этот Кот отдал мне приказ, и я села. Остальные слова не важны. Шепот Его на мгновение стих, отошел на второй план, но дальнейших приказов нет, и шепот вернулся. "Не слушай никого. Тот мир, он неважен. Там ты будешь одинока. Сколько раз тебя там предавали? Сколько боли тебе пришлось вынести по вине тех, кто копошится в том мире? С нами же тебя ждет настоящая жизнь. В любви и безопасности. Мы станем одной большой семьей, единым целым. Объедини свой огонь с теми, кто уже присоединился к нам. Умри сейчас, чтобы воскреснуть живой!"
   Я встала, направляясь к своим вещам. Вынула кинжал. Умереть сейчас, чтобы воскреснуть живой. Хорошее предложение. К тому же, это приказ, а приказы - это то, что я обязана выполнять.
   - Шейлена, ты куда? - Ворвался ко мне в багровый уют голос Этого Кота. - Вернись на место.
   Развернулась и пошла обратно.
   - Сядь.
   Села. Теплая рука легла мне на плечо, приобнимая. Крепко так. Вырваться смогу только силой.
   - Шейлена, я понимаю, что голос Обелиска в твоей голове силен. И ты не можешь не выполнять его приказы. Но постарайся бороться. Завтра мы придем к арене. Тебе выдадут кристаллы. И ты снова вернешься. Ко мне, - на последних словах голос Этого Кота стал совсем тихим. - Не слушай Обелиск. Это приказ, ты меня поняла?
   "Не слушай этого кота. Он завидует, что не может присоединиться к нам. Ему тоже одиноко в том мире, и поэтому он старается всеми силами удержать тебя рядом с собой. Но ты должна знать, что для тебя лучше. Мы предлагаем любовь и единство, выбери их. Это приказ."
   Как же сложно, когда одновременно с тобой говорит Оно и Этот Кот. Оба приказа были важны, обоим голосам хотелось поддаться. Я крепче сжала кинжал в руке.
   - Дай сюда, - Этот Кот разжал мои пальцы, забирая из них кинжал. Обнял покрепче, прижимая к себе, поцеловал в макушку, провел рукой по волосам. - Огненная Танцовщица, оставайся со мной, я хочу, чтобы ты танцевала для меня.
   На миг багровая пустота отпрянула, открывая черные глаза Мрака, в которых больше не было тьмы, только огонь. Но Обелиски сильны. Пустота наступила вновь, шепча и уговаривая. Но у меня сейчас есть приказ Этого Кота, я должна оставаться с ним. И пока я не выполню этот приказ, я не буду слушать шепот Его.
   ***
   - Идем со мной, - красавчик улыбается мне.
   - Извини, я не хожу никуда с незнакомыми мне типами.
   - Ты взяла мой цветок, взяла мой кристалл. Считай, познакомились. Ну же, детка, не ломайся! - Его улыбка становится наглой. - Ты мне должна, и я хотел бы вернуть должок. Натурой.
   Я ненавижу таких. Думает, что сделал девушке одолжение, и теперь может что-то требовать. Резко, без замаха, бью рукой ему в переносицу. На исходе удара добавляю небольшой фаербол. Готов, пошел не воскрешение.
   - Победителей просим подойти за выигрышем.
   Подхожу, расписываюсь.
   Это на воскрешение вон тому, - кидаю кассиру один кристалл, указывая на исчезающее уже тело красавчика. - Скажете, что Огненная Танцовщица должок вернула.

  
  18

   Выигрыша хватит надолго. Мне не обязательно выходить на арену несколько месяцев. А можно вообще не выходить. Кристаллы нынче вместо денег в ходу. Заведу какой-нибудь маленький бизнес. Кафе, например. А вот прямо тут, неподалеку от арены. Буду кормить бойцов и публику, пришедшую поболеть и ставки сделать. Или того лучше - оружейную лавку открою. А что? С торговлей оружием, пожалуй, перспектива получше открывается, чем с бифштексами слабой прожарки.
   Я хочу покоя. Решено. Я больше не хочу выходить на арену. Я не хочу танцевать, чтобы накормить досыта какой-нибудь мелкий прожорливый Обелиск. Или крупный, но от этого не менее прожорливый.
   ***
   Этот Кот держал меня крепко. Голоса все так же шептали в моей голове. Манили, обещали, приказывали. Но каждый раз, когда я уже готова была поддаться и выполнить их приказы, мне на плечо ложилась тяжелая рука, и над ухом звучал голос:
   - Шейлена, оставайся со мной. Не слушай Обелиск, девочка. Пожалуйста.
   И я оставалась с ним. Еще на какое-то время.
   Что-то происходило. Я это чувствовала. Мое сердце заколотилось в бешеном темпе, кровь стучала в ушах. Голоса в голове стали громче, в них послышались победные нотки. Они слились в хор, который выводил странную рваную мелодию со все ускоряющимся ритмом. И в такт этой мелодии барабанила дробь пульса в моих висках.
   - Шейлена... - донеслось откуда-то совсем издалека. Кровь стучала, не давая расслышать.
   - Шейлена... - уйди, Кот, не до тебя.
   Ритм замер в высшей точке, мое сердце тоже замерло на мгновение, и ухнуло в пропасть. Хор в голове вновь распался на отдельные голоса, их речь стала отчетливее, громче, и их стало больше.
   "Шейлена, иди к нам. Ты уже почувствовала, как прекрасен миг воссоединения. Но ты только посмотрела на это со стороны. Иди к нам, и ты почувствуешь всю красоту момента. Мы живы. И мы едины. Наша воля - это воля Его. Мы танцуем наш танец вместе". Танцуем? Но Огненная Танцовщица не танцует для пурпуурного тумана, ее танец - только для Великого Вулкана. Она не может предать его.
   - Танцовщица... Шейлена! Слушай мой голос! Ты должна взять кристалл. Давай, девочка! Это приказ!
   "Не бери. Он хочет заставить тебя нас покинуть, вернуться в тот холодный мир, где нет нас, где нет любви, нет покоя. Не бери. Это приказ!"
   - Шило, пожалуйста! Протяни руку. Сожми пальчики. Ну же, Огонек, сделай это!
   "Не бери. Твой огонь погаснет в том холодном мире. Рано или поздно это произойдет. Со всеми происходит. Только соединившись с нами, ты сможешь сохранить свой огонь, став частью общего пламени."
   - Шейлена, слушай мой голос! Слушай внимательно, не отвлекайся! В Первый день Великий Вулкан создал твердь земную, но была твердь холодна. На второй день накрыл Он землю куполом неба, но был купол черен. На третий день создал Великий Вулкан детей своих, но были они покорны воле Отца своего и не имели собственных желаний и стремлений.
   "Разве не прекрасно это, когда нет нужды в желаниях и стремлениях? Когда дух твой не мечется в поисках, а спокоен и безмятежен, окутан теплом и поддержкой нашей? Иди к нам, Шейлена, не слушай этого кота!"
   - Шейлена, слушай меня! Разочарование настигло Великого Вулкана, и покинул он свой мир, и бродил по другим мирам, не желая возвращаться к своему неудавшемуся творению.
   "Вот видишь? Даже ваш бог не захотел возвращаться в свой мир. Так зачем же это тебе? Иди к нам."
   - Нет, нет, нет! Не отвлекайся, девочка! Слушай! Однажды, проходя мимо брошенного им мира, заметил Вулкан крохотный танцующий огонек на черном шарике. Из любопытства он подошел поближе. На вершине самой высокой горы, почти касаясь вскинутыми вверх руками черного купола неба, танцевала тоненькая хрупкая девушка с волосами цвета пламени. "Ты кто?" - спросил Великий Вулкан. "Я - Огненная Танцовщица," - ответила девушка.
   "Глупые сказки. Ваш бог так и не вернулся в тот мир. Иначе, почему там так холодно и одиноко? Иди к нам, мы согреем тебя своим теплом, окутаем своей волей."
   - Шейлена, оставайся со мной! Слушай! "Для кого ты танцуешь?" - спросил Великий. "Для тебя," - последовал простой ответ. "Но ведь я уходил, я не мог видеть твой танец." "Да, но теперь ты здесь. Потанцуй со мной, Вулкан!" - Огненная Танцовщица протянула руку. Шейлена, руку протяни!
   Я послушно вытянула правую руку раскрытой ладонью вверх.
   - Вулкан вложил свою руку в ладонь девушки, пальцы их соединились, переплетаясь, - моя ладонь сжала пальцы Этого Кота, прихватив еще что-то твердое, с острыми гранями, что мне отчаянно мешало.
   Захотелось, чтобы этого твердого не было, и я почувствовала, как оно тает в наших ладонях.
   - Танцовщица повела Вулкана за собой, вовлекая в свой танец. И было в этом танце столько огня, что огонь этот проник в сердце Великого Вулкана, растопил сковывающий его лед равнодушия и поселился там. И понял Вулкан, насколько прекрасно его творение, и вдохнул в него огонь, который подарила ему Танцовщица. И потеплела твердь земная, ибо забилось в груди Вулкана огненное сердце. И засияли на черном куполе неба звезды, ибо засиял огонь в глазах Вулкана. И обрели дети Великого душу, ибо в душе Вулкана поселилась любовь... - сознание мое меркло, а голос Мрака уходил куда-то в темноту.
   И перед тем как отключиться окончательно, я утонула в глазах Великого Вулкана, в которых танцевал огонь и пылала любовь.
   ***
   - Так, и что у нас тут такое? - В лавку вваливаются двое.
   Я таких навидалась на своем веку. Весь Синдикат из таких состоит. Вот этот, с порванным ухом. Сейчас грохнет кулаком по прилавку, и что-нибудь потребует, считая, что он в своем праве. Праве сильнейшего. Только вот, на этот раз он ошибается. Сильнейшая теперь я.
   - Это территория арены. Вы обязаны платить налог с торговли, если хотите вести бизнес здесь. Это последнее предупреждение. Ждем уплаты до конца дня. Иначе последствия неминуемы, - да уж. На этот раз ошибаюсь я. Ни грохота кулака по прилавку, ни требовательных криков. И мне становится не по себе. Но налог платить пока нечем. Не наторговала еще.
   А ночью я, успевшая схватить только пару личных вещей и кошель с жалким десятком кристаллов, оставшихся после покупки лавки, смотрю, как танцует пламя на руинах моего несостоявшегося покоя.

  
  19

   Я снова выхожу на арену. Публика ликует. Я узнавала у букмекера: ставки на меня зашкаливают. Но мне не важны восторги публики. Так же, как и плевать на то, насколько быстро пламя сумеет накормить Обелиск. Я здесь для того, чтобы заработать пару кристаллов и не умереть. Поэтому я просто беру победы одну за другой. Танец мой краток. И все же, даже эти короткие мгновения мой огонь поет не для тебя, Обелиск.
   ***
   Сознание возвращалось медленно. Сначала пришли звуки. Их было немного. Тихий шум арены где-то на грани слышимости. И оглушительное дыхание мучительно рядом.
   Потом пришло воспоминание чего-то хорошего, что было.
   И, наконец, мир навалился на меня всеми своими красками, запахами, звуками и холодом пустоты, расположившейся на месте того хорошего, о котором осталось лишь воспоминание. Тени воспоминания. Но и они таяли с каждым вдохом, сделанным в этом холодном мире.
   Я задержала дыхание. Хотелось вообще перестать дышать, чтобы не растерять и их.
   - Шейлена, ты чего? Все в порядке, мы уже у арены, банк выдал твои кристаллы. Шейлена, слышишь меня?
   Я оглянулась. Мрак сидел рядом. Точнее, полулежал на узкой койке, откинувшись к стене и вытянув сломанную ногу. Комнатка, в которой мы находились, была крохотной, но точно не комнатой ожидания. Те одноместные. А в этой была еще одна кровать помимо той, на которой мы расположились, у второй стены.
   - А... Что? Где? - Формулировать мысли мне пока что было сложно.
   - Казарма, - Зато у Мрака с чтением моих несформулированных мыслей проблем не наблюдалось. - Тут такое дело... Мне не выдавали твои кристаллы. Банк имеет право выдать их или лично владельцу счета, или его официальному напарнику. Предлагали тебя в комнату ожидания забрать, а туда, как сама знаешь, посторонних не пропускают. А я тебя боялся отпускать одну, с тобой что-то не то происходило. Пришлось нас записать как напарников. Кстати, завтра бои, и мы участвуем.
   Я сидела, тупо глядя на него и пытаясь осознать только что сказанное. Кристаллы банк выдал. Хорошо. На месяц-другой на двоих хватит. И на текущие расходы останется. Напарники. Сердце сделало головокружительное сальто и еще маленький пируэт в груди. Мы с Мраком напарники!
   - Какие к... бои завтра? Ты что, сдурел? - наконец подобрала я слова, чтобы выразить свои чувства.
   - Отборочные. Большой турнир. Завтра пары и пятерки сражаются по первому кругу.
   - Я не это спросила, мне все равно, какой статус у этих боев. Ты ничего не забыл?
   - А... - Мрак замялся. - Я знаю, Огненная Танцовщица не выступает в паре, но... Это для тебя настолько принципиально?
   - Мрак, ты издеваешься? У тебя нога сломана, об этом ты подумал?
   - Подумал.
   - И? Только не нужно снова начинать про "добейте меня".
   - Не буду. Обелиск сбоит, уже четверых недосчитались.
   - Тогда как ты наше завтрашнее выступление себе представляешь?
   - Ну, есть пара идей. Только мне нужны кристаллы, штук пять. Подкупить кое-что. Я свое оружие в пещерах Огневки подрастерял.
   - Кристаллы не проблема. Проблема - твоя нога.
   - Сделаем повязку понадежнее, чем шина из меча, и нормально. Сколько дней прошло, кость уже вовсю начала срастаться.
   - Кстати, а сколько? Я смутно осознавала действительность. Даже хуже, чем, когда куклой была после воскрешения.
   - Девять, - вздохнул Мрак. - Когда ты... В общем, чудить начала, наше продвижение сильно замедлилось.
   Замедлилось - не то слово. Остаток пути, на который, даже с учетом перелома Мрака, я отводила пару дней, растянулся на шесть долгих суток. Я чудила - лучше слова и не подберешь. То пыталась идти назад, то самоубиться. На Мрака даже кидалась с кулаками. Сидела неподвижно часами, повторяя "я не хочу жить в холодном мире". Последнее было особенно странно, так как куклы обычно не говорили, разве что был на то прямой приказ.
   Мрак довел меня к арене, будучи на последнем кристалле. И нам (а точнее, мне) очень повезло, что он догадался записать нас напарниками. На мое возвращение потребовалось три дня. И если бы Мраку не выдали мои кристаллы, то, вернувшись, я обнаружила бы, что куклой стал он. Это если бы кто-нибудь вообще удосужился рассказать о судьбе пришедшего со мной кота.
   - А еще ты кристалл брать не хотела, - закончил он.
   - Как это не хотела? - вот теперь я не поняла. Куклы всегда берут кристаллы.
   - А вот так. Пришлось уговаривать, - Мрак отвел глаза.
   - Как уговаривать?
   - Долго и трудно. Не бери в голову. Все обошлось, и ладно. Так как насчет кристаллов? Одолжишь?
   - Нет.
   Мрак смотрел на меня с недоумением.
   - Я не буду тебе ничего одалживать. Просто бери, сколько нужно, и пользуйся.
   - Да я и так уже три штуки без спроса взял.
   - Кто-то сам записал нас как напарников, - напомнила я. - А у напарников все имущество - общее.
   - Не буду пока спорить, - Мрак поднялся с кровати, прихватывая стоявший у стены костыль.
   Вернулся он аж к вечеру. Часы тянулись бесконечно. Мне было холодно и одиноко без этого кота. Поэтому я залезла под одеяло на одной из коек, накрывшись с головой. Как в детстве, когда мы в шалашик играли. В уютной темноте шалашика можно было вспоминать и рассказывать всякие страшилки.
   Вот и сейчас, сидела я в своем шалашике и перебирала сохранившиеся в памяти обрывки. Страшилка вспоминалась хорошо: Обелиск хотел заполучить мой огонь и уговаривал отдать его добровольно. Но помимо страшилки было что-то еще... То, что помогло мне вернуться. Какие-то слова Мрака, которые изменили и перевернули буквально все. Вот эти-то слова я никак и не могла припомнить.
   А огонь в моем сердце почему-то пел. Ликующе и радостно.
   ***
   Поет огонь в моем сердце. Я танцую свой смертоносный танец. Еще одна победа. Их у меня - несчетное множество. Ты не рад моим победам, Обелиск. Ведь танец мой не для тебя. Тебе достается только пламя моих соперников. Но это наш с тобой маленький секрет. Мы никому о нем не расскажем.

  
  20

   - Твой выигрыш, - кассир привычно отсчитывает кристаллы.
   Я безразлично сгребаю их в кожаный мешочек. У меня кристаллов уже предостаточно.
   - В завтрашних боях участвуешь? - Кассиру хочется поболтать.
   - Конечно, - болтать мне не хочется, но иметь кассира в приятелях полезно: не приходится долго ждать выигрыш после распределения.
   - Зачем тебе столько? Ты же можешь пару лет не выходить с тем, что уже накопила, - удивляется кассир.
   - Могу. Но я не ради выигрыша выхожу, ты же знаешь.
   - Эх, Танцовщица. Сгубит тебя когда-нибудь твоя любовь к риску, - качает головой кассир.
   - Ну, пока что я на арене не умирала ни разу, - безразлично пожимаю плечами.
   ***
   Я лежала на своей койке без сна, стараясь не ворочаться, чтобы не разбудить Мрака. Времени выспаться перед боем и так было мало. Пусть отдохнет, ему завтра потребуются силы.
   Весь вечер мы проспорили. До хрипоты, до пульсирующей жилки в виске. Я требовала отказаться от завтрашних боев, Мрак настаивал на участии. Под конец, даже обиделся. Сказал, что если я, глядя ему в глаза, признаю, что Мраку как напарнику не доверяю, то он сам пойдет и откажется. Но я такого сказать не могла. И не потому, что боялась его как-то задеть. Нет. Просто это было бы неправдой. Я без малейшей оглядки готова была доверить этому коту как свою жизнь, так и свой огонь.
   К слову сказать, продумал он все хорошо. Насколько понятие "хорошо" могло относиться к нашей ситуации. Принимая в расчет свою пониженную мобильность, Мрак обзавелся парой великолепных плетей с жалами-кинжалами на концах. Обращаться с этим видом оружия он умел мастерски. Это я уяснила, потребовав продемонстрировать мне, на что они способны. В мгновение ока оказалась без куртки, а стену за моей спиной украсила буква "Т", нарисованная наконечниками-кинжалами на обоях. Плети позволяли Мраку вести ближний и среднедальний бой, не особо бегая по арене. Что нам и требовалось. От тяжелых баллонов с пламенем, мы решили отказаться по той же причине: чтобы минимизировать нагрузку на больную ногу Мрака. Огневой поддержкой буду у нас я. Моего огня хватит на нас двоих.
   И вот теперь Мрак спал, а я лежала без сна, прокручивая варианты тактики на завтрашние бои в голове. Нам нужно будет выстоять всего три боя. Целых три. Впервые за эти долгие триста лет мне было страшно.
   - Марк.
   - Что? - не поняла я.
   - Марк. Так меня зовут. Мраком прозвали за цвет глаз. Ну и...
   - За то, что ты мрачный вечно?
   - Типа того.
   Марк. Мрак. Я перекатывала эти имена на языке, проговаривая про себя. Так просто. Всего две буквы местами поменять, а совсем другое настроение получается. Марк мне нравилось больше.
   - Расскажи, - попросила я.
   - Когда мы нашли тот первый кристалл... В командировке, когда ранили Берта. Меня взяли в плен. Долго пытали. Огненным магам пламя не вредит, но всему есть предел, как выяснилось. Если тебя жгут изо дня в день, то рано или поздно, ты сгоришь. Как сырые дрова, попавшие в костер. Рано или поздно влага высыхает, и полено загорается, - Марк замолчал.
   Я не лезла с вопросами. Раз он готов говорить, то расскажет сам. Нужно только слушать. А слушать я была готова. Сейчас и до конца дней.
   - Настал тот день, когда пламя стало оставлять на моем теле свои следы. И в этот день я перестал его слышать. Я сам так захотел. Мне было страшно слышать все то, что оно мне говорило. Я никогда не думал, что пламя может быть таким злым. А это пламя было именно злым. Озлобленным. И я закрылся от него. Мне казалось, оно меня предало. И я предал в ответ. Я просто вытолкнул наружу весь свой огонь. Я проклинал его, крича, что он мне больше не нужен. Что я проживу и без огня. Что я не хочу иметь ничего общего с предателем. И огонь обиделся. Пламя выброшенной мной волны спалило дотла тот подвал, в котором меня держали мои мучители. Вместе со мной.
   Пламя Изначальное, до чего же наши с ним истории похожи! Точно так же и я кричала, что мне больше не нужен мой огонь, раз он не смог помочь мне уберечь моих родных. Вот только мне удалось понять, что огонь не виноват в моих бедах, что это все мы. Мы сами творим несправедливости, от которых стынет пламя нашей крови. И я примирилась, и мой огонь остался со мной. У Марка же такой возможности не было.
   - В том пожаре я впервые погиб. Сколько был куклой - не знаю, я потерял счет времени еще в подвале. Вернул меня твой отец, случайно обнаружив это свойство кристаллов. Точнее, вернули доктора из правительства, но только благодаря наблюдательности Берта они смогли установить связь. Но мой огонь не вернулся со мной. Отобрал ли его Обелиск, или это я сам тогда отказался от него, я не знаю. Да и какая теперь разница?
   Никакой. Потому что я верну тебе твой огонь. Клянусь.
   Я молча встала, пересекла комнату, и юркнула под тонкое одеяло к моему напарнику. Легла рядом, обняв. Прикрыла глаза. И почувствовала его руки, обнимающие меня в ответ.
   ***
   - И все равно. Не пойму я, чего ты там надеешься найти, на арене? - не унимается кассир.
   Снова пожимаю плечами. Не знаю я. Это как наркотик. Как кристаллы. Я уже не могу без этого. Без боя, без чувства превосходства над противником, без моего танца.
   И только я одна знаю, что каждый раз, выходя на арену, я веду два боя. Один - на потеху публике и на радость букмекерам. И второй, скрытый от любопытных алчных глаз посторонних, но гораздо более важный. Это только между мной и Обелиском. Я дразню его своим пламенем, маню обещанием поживы, но каждый раз ускользаю. Мой огонь для другого, Обелиск. И ты это знаешь.

  
  21

   Финальный бой!
   Ничто не сравнится с чувством, охватывающим меня, когда выхожу на арену танцующей походкой. Волосы развеваются, а внутри пляшет веселая сумасшедшинка. В такие моменты я танцую для Него. Нет, не для этих уродливых корявых Обелисков цвета погасшего пламени. Обелиски больше не получат меня. Никогда. Я танцую только для Великого Вулкана. И он это знает, где бы он ни был! Я не верю в то, что говорят. Будто Великий Вулкан отвернулся от нас, а то и вовсе умер. Нет, он все еще где-то там. Сердце его стынет при виде того, во что превратился некогда благословленный им мир, но он готов нас простить.
   ***
   - Готов?
   - Да.
   - Как нога? Болит?
   - Шило, хватит. Все в порядке. Я в состоянии продержаться пару боев, даже, если будет больно, - раздраженно ответил Марк.
   Я отвернулась. То ли недосып давал о себе знать, то ли нервничала я слишком. Но общение с Марком у нас с самого утра не задалось. Он отмалчивался и на все мои вопросы отвечал односложно. А я доставала его мелочами.
   Вчера, после нашего разговора... Точнее, после того, как Марк разоткровенничался, мы долго лежали молча, обнявшись. Нам были не нужны слова. Нам вообще ничего не было нужно. У нас было все. А сегодня с утра все пошло наперекосяк.
   Для начала, наш первый бой передвинули на два часа раньше. Потом мы обнаружили, что моя защита барахлит. Видимо, приключения в пещерах Огневки не прошли для старого механизма бесследно. Щит не активировался. Наладить я уже ничего не успевала, решив идти без щита. Буду больше бегать. Марк, узнав о моей проблеме, решил отказаться от участия. Но было поздно, с боев нас снять уже не могли. Коря себя за небрежность, я доставала Марка вопросами о его готовности. Его это раздражало.
   Скоро бой. Уже объявляют.
   - Шейлена, - позвал меня Марк.
   - Что? - Я обернулась.
   - Нет, ничего, - Марк отвел взгляд. Но я успела заметить не искорки - настоящие огоньки на дне его черных глаз.
   "Неудержимый и Мастер против Мрака и Огненной Танцовщицы." Пора.
   Я первой шагнула на песок арены. Марк шел чуть позади.
   - И потеплела твердь земная, ибо забилось в груди Вулкана огненное сердце. И засияли на черном куполе неба звезды, ибо засиял огонь в глазах Вулкана. И обрели дети Великого душу, ибо в душе Вулкана поселилась любовь... - голос Марка был так тих, что практически тонул в реве толпы. Но я услышала.
   Я выходила на арену танцующей походкой. Мои волосы развевались, а внутри плясала веселая сумасшедшинка. Я буду танцевать для него. Для этого кота, ставшего моим Великим Вулканом.
   Наши соперники были сильны. Против таких не грех и в финале выйти. Но мы сильнее. И дело не в мастерстве и искусности в ведении боя. Просто в наших сердцах звучала одна и та же песня, и мы вели наш танец, отдавшись воле этой мелодии. Плети Марка мелькали серебряными росчерками наконечников, завораживая противников, сбивая их с ритма. Пламя было послушно и покорно мне. Пело пламя моих фаерболов. Марк и его плети подпевали.
   Я вскинула над головой руки, поворачиваясь на носочках вокруг своей оси. С резко разведенных в стороны ладоней сорвался сгусток пламени.
   Как же долго летит фаербол. За это время я успела заметить, как Марк раскрывается, ослепленный пламенем моей атаки. Мастер, бросив своего напарника без защиты, не упустил возможности воспользоваться моей ошибкой. В Марка полетел нож. Банальный метательный нож. Даже не фаербол.
   Мне хотелось закрыть глаза, но я смотрела. Вот нож вспорол воздух серебристой молнией. Вонзился в грудь Марка, прямо напротив сердца. Огонь гас в черных глазах, взгляд которых был направлен на меня, и только на меня. Не отрываясь, я смотрела в эти глаза. Наших противников не существовало. Толпы не существовало. Существовал только этот гаснущий огонь.
   Решение я приняла мгновенно. Раз Марк умер, то и мне нет смысла цепляться за свои глупые принципы.
   Обелиски сбоят. И если Марк сейчас попадет внутрь кристалла, а я останусь, я могу потерять его, возможно, навсегда.
   Как же долго летит фаербол. Но я терпеливо ждала. Вот его пламя заглянуло мне в лицо. И я улыбнулась ему.
   И пусть мы давно не ведем учет временам года, на столетия застряв в зиме, я знала, что сейчас идет апрель.
   Потому что в апреле я стала по-настоящему живой.
   ***
   Мир больше не кажется огромным и враждебным. В нем стало тепло и уютно. Пахнет жареными пирожками и сиренью. Той самой сиренью, которую мама посадила у крыльца по папиной просьбе. Папа обещал вовремя обрезать отцветшие бутоны, но всегда забывал, а мама ругалась. Не всерьез. Она тоже очень любила сирень. И папу. И нас с братом.

  
  22

   Пурпур. Пустота. Тени. Я не одна. Они все со мной. Их много. Эти голоса в моей голове. Они рады, что я теперь с ними, а не в холодном мире там, снаружи. Они перешептываются, радуются, ликуют. "Иди к нам, Шейлена. Неси свой огонь в общий очаг. Танцуй с нами."
   Танцевать... Я помню, что значит танцевать. Но танцевать я могу только для кого-то особенного. Не для них. А вот для кого? Я не могу вспомнить. Но я должна. Это очень важно.
   Пурпурная пустота - густая и вязкая. Я с трудом могу пошевелить даже пальцем. Веки тяжелы, их сложно поднять. Но я могу. И поднимаю. От того, что я открываю глаза, меняется мало. Все та же пурпурная пустота вокруг. Вот только напротив меня в этой пустоте виднеется темный силуэт. Хор голосов в голове становится громче. "Наконец-то ты с нами! Танцуй для нас. Отдай нам свой огонь. И мы согреем тебя своим теплом," - шепчут-кричат они. Я начинаю свой танец. Мысленно, физически я не могу пошевелить и пальцем. Силуэт напротив открывает глаза.
   "Для кого ты танцуешь?" - спрашивает такой дорогой, такой знакомый голос. "Для тебя," - я знаю ответ. "Но ведь я умер, я не могу видеть твой танец." "Да, но сейчас ты здесь. Потанцуй со мной, Вулкан!" - Я протягиваю руку.
   Глаза напротив напротив сияют крохотными искорками в пурпурной тьме.
   Я веду его за собой, вовлекая в свой танец. И столько огня в этом танце, что огонь этот проникает в сердце Великого Вулкана, растапливает сковывающий его пурпурный лед и поселяется там. И я дарю ему этот огонь. Весь, без остатка. Но моего огня от этого не становится меньше, наоборот, он вспыхивает еще ярче. И я чувствую, как в груди Вулкана начинает биться огненное сердце. И сияет, словно звезды в пурпурной пустоте, огонь в глазах напротив.
   "Для кого ты танцуешь?" - повторяет он свой вопрос, и в голосе его звучит надежда. "Для тебя... Марк," - отвечаю я.
   "Я люблю тебя, Танцовщица," - говорит Марк.
   Силуэт напротив поднимает руки. В его ладонях растет, формируясь, огромный огненный шар.
   "И обрели дети Великого душу, ибо в душе Вулкана поселилась любовь..." - шепчет он.
   Я тоже поднимаю руки, чтобы призвать точно такой же шар. Пламя фаербола гудит в моих ладонях. Не сердито - торжествующе.
   "Мы с тобой, Шило," - доносится до меня издалека папин голос.
   Краем глаза я вижу как тени, окружающие меня со всех сторон в этой пурпурной пустоте, тоже поднимают руки. В каждой паре ладоней рождается фаербол. И мы выпускаем пламя на свободу. Все одновременно. Ведь пламя должно быть свободно.
   ***
   Грохот оглушал. Каменный пол больно ударил по ногам, но мне удалось спружинить, смягчая падение. Пылало пламя, пожирая клочки пурпурного тумана. Вокруг поднимались с пола коты. Вот Илан, охранник. Он улыбнулся, узнав меня. Мужчина в странной одежде. Слева я увидела папину белоснежную макушку. Но где же? Я лихорадочно обернулась, чтобы встретиться взглядом с бездонными черными глазами.
   - Шейлена...
   - Марк...
   В недрах земли под нашими ногами нарастал гул. Мир затрясся. Осколки обелиска все еще рушились вокруг нас, но мы уже не обращали внимания на поверженного врага. Ведь в жерле Огневки высоко над нашими головами виднелось небо.
   - Пол рушится, бежим! - заорал кто-то.
   И мы побежали. Мы неслись по спиральным коридорам пещер Огневки, поддерживая и подбадривая друг друга. Позади нарастали гул и грохот. Толчки землетрясения с каждой минутой усиливались. Кровь стучала в висках, взбудораженная бешеным бегом, воздуха не хватало. Но мою ладонь крепко сжимала рука Марка, даря поддержку и обещая не отпускать. И открывалось второе, третье... пятое дыхание. Вот мы вырвались на поверхность. Встающее над горизонтом солнце ударило в глаза, снег, лежащий на пиках гор, ослепил. Но мы продолжали бежать. А за нами, торжествующе гудя и грохоча, шел поток лавы. Пока еще первый, густой и тягучий, а посему достаточно медленный.
   Нам все-таки удалось отбежать на безопасное расстояние прежде, чем Огневка начала извергаться по настоящему. Пламя Изначальное, а я уже и забыла, насколько это прекрасно: живой, огнедышащий вулкан на фоне рассвета. Вдали, справа просыпался Брат, а за ним и остальные. Вся цепь триста лет как уснувших вулканов плато оживала. Уставшие беглецы, рассыпавшиеся по склону, останавливались и поворачивались в сторону величественного зрелища. Наш мир пробуждался от трехсотлетнего кошмара. Откуда-то пришло знание, что сейчас рушатся, сгорая в плененном ими огне, обелиски по всей планете. Эти паразиты, опухоль на теле нашего мира, перехитрили сами себя. Ведь все последние дни они активно объединялись в единую цепь. Мы с Марком стали последними кусочками, последними огоньками, которых не хватало обелисками, чтобы закончить процесс. Обелиски так ликовали, что поспешили поделиться этим знанием со своими пленниками. Но они не учли одного. Огненная Танцовщица танцует только для своего Великого Вулкана.
   Огневка разошлась. Над ее жерлом расцветал огненный тюльпан. Во все стороны выстреливали горящие камни. А в воздухе витал пепел.
   - Как же это красиво, - выдохнула я.
   На плечи легли теплые руки, осторожно развернули меня. Подняв голову, я утонула в бездонных черных глазах, в которых пел огонь.
   - Я люблю тебя, Танцовщица, - я едва угадываю его слова в грохоте близкого извержения.
   Но мне не нужны слова. Ведь поцелуй, в котором я растворяюсь без остатка, говорит все ярче любых слов.
   Я люблю тебя, Марк.

-Часть 3-

  Пепел огненных тюльпанов

(Берт и Ани)

  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 19
  Глава 20
  
  1

   Утро выдалось обычным. Таким обычным, что кричать хотелось. Я решил пройтись пешком. По-зимнему робкое солнце золотило окна домов, мостовая поблескивала корочкой гололедицы. Из пекарни тянуло ароматом горячих булочек с корицей. Суетился газетчик, раскладывая свеженькие, пахнущие типографской краской, утренние газеты. Я взял одну, повертел в руках. На передовице красовался портрет какого-то государственного деятеля, на последней странице пестрела скандалами светская хроника. Тут не было войны. Монстру, заражающему своим уродством все вокруг в нескольких десятках миль отсюда, не было места в этой мирной жизни. Она отворачивалась от войны, как отворачиваются спешащие по своим делам прохожие от калеки, просящего милостыню.
   - Тюльпаны, свежие, из лучших теплиц! - раздался голосок цветочницы. Обхватив огромную корзину покрепче, она лавировала в потоке прохожих.
   - Господин, купите огненные тюльпаны для своей девушки, - цветочница подошла ко мне. Миленькая. Нос пуговкой, кудряшки выбиваются из-под шляпки, щечки раскраснелись от утреннего морозца. Совсем еще девчушка, лет шестнадцать, не больше.
   - Нет у меня девушки, - буркнул я.
   - Ой, простите, господин военный, - цветочница прижала ладошку к пухлым губкам. Яркие разноцветные глаза - один желтый, а второй голубой - округлились. - Вы, наверное, потеряли любимую? - Вглядываясь мне в лицо.
   - Так заметно? - я криво усмехнулся.
   - Сразу нет, а когда вы вот так смотрите, то да, - простодушно ответила она. Милое дитя.
   - Извини, это только моя боль, незачем ей забивать такую прелестную головку, - улыбнулся я уже искреннее. Невозможно было смотреть в эти разноцветные глазищи и не улыбаться - столько солнечных искорок в них танцевало. А еще от нее веяло теплом и сочувствием. Уютным таким, совсем не обидным.
   - Возьмите, - протянула мне цветок девчушка. И в самом деле - огненный. Желто-оранжевый у основания чашечки, с пламенеющими алым лепестками, изогнутыми, словно язычок пламени. - Это вам. Подарок.
   - Спасибо! Вот уж не думал, что доживу до того момента, когда красивые девушки будут дарить мне цветы.
   Цветочница только задорно рассмеялась в ответ, подмигнула желтым глазом и нырнула в толпу, пожелав мне на прощание хорошего дня. Я поднес цветок к носу, с наслаждением втянув густой и теплый, несмотря на морозную погоду, аромат. Снова улыбнулся. Каким бы ни обернулся этот день, для меня он останется в памяти, как хороший.
   ***
   Снова этот пепел. Как же он меня достал!
   Впервые за долгие годы показалось, что я близка к успеху. Луковицы взошли хорошо, почти все проклюнулись в срок. Я наконец-то нашла подходящий состав удобрений, чтобы насытить истощенную трехсотлетней зимой почву. Первые листочки получились мясистые, сочно-зеленые, с легкой голубоватой дымкой. Я каждый день любовалась, как они подрастают еще чуть-чуть.
   "Ну же, милые, давайте, - шептала я, почему-то стесняясь. Вот удивительно: в теплице никого, кроме меня, не бывает, а все равно, каждый раз смущаюсь, разговаривая с цветами. - Не смотрите, что за окнами зимняя стужа. На самом деле, уже давно апрель. Пора выбираться из луковок. Ведь у нас с вами - важная миссия. Самая важная на свете! Мы должны напоминать детям Великого Вулкана, что огонь все еще живет в этом мире, пламя не покинуло их. А кто как не вы, огненные тюльпаны, может это доказать?"
   И тюльпаны соглашались со мной. Исправно тянули листочки к солнцу, выпускали стрелки с бутонами на концах. Бутоны наливались жаром, меняя зеленый цвет на оранжевый. И вот, сегодня с рассветом, они должны были раскрыться.
   Я не спала всю ночь, ворочалась, неимоверным усилием воли не разрешая себе выбраться из кровати прямо сейчас. Нельзя. Цветы могут смутиться от столь пристального внимания и передумать раскрывать свои лепестки. И тогда придется ждать еще целый долгий день и бесконечную ночь.
   Когда на горизонте забрезжил первый луч солнца, я не выдержала. Вскочила с изрядно измятой постели, быстро поплескала в лицо ледяной водой, провела щеткой по волосам. Дурацкие кудряшки, их никак нормально не расчесать, нечего и пытаться, так сойдет. Тюльпанам все равно, что там у меня с прической. Накинув широкий полосатый шарф на плечи на манер шали, побежала в теплицу.
   И вот теперь я стояла на пороге, в отчаянии взирая на руины своего триумфа. Пепел. Напасть, не дававшая мне покоя уже более двух столетий. И кто придумал дать этой болячке столь благородное название? Уж больно много чести для обычного грибка-вредителя. Эта дрянь, возникающая из ниоткуда, стоило влажности в теплице чуть подняться, а температуре упасть, пожирала тюльпаны на корню в мгновение ока. Особенно страдали от него именно огненные. Как он мог проникнуть в теплицу? Я ведь так тщательно следила за всеми показателями!
   На нос опустилась мохнатая снежинка. Подняв голову, увидела причину крушения своих надежд на этот год: одно маленькое стеклышко в крыше теплицы. Видимо, ночной ветер сбросил камушки с обрыва, под которым примостилась теплица, разбив стекло.
   Солнце неторопливо выползало из-за гор. Вот багровый диск показался наполовину. На фоне пламени рассвета зловещей грудой мертвого камня замерла громада Огневки. До нее отсюда - рукой подать, а кажется, что полмира. Рассветный туман разделял нас, искажая расстояние. Вот острый луч солнца впился в вершину Обелиска, выглядывающую из жерла уснувшего вулкана. И расколол его.
   Я замерла, захлебнувшись вдохом. Медленно, словно во сне, кристалл Обелиска пошел трещинами, проваливаясь внутрь Огневки. Звук еще не дошел, но земля уже ощутимо подрагивала под ногами. Из сердца Огневки навстречу рассвету поднималось багровое сияние пламени. Сначала медленно. Потом пришел грохот. Гул извержения нарастал, как нарастал и свет над Огневкой. И вот, ровно в тот момент, когда диск солнца замер над его вершиной, из недр вулкана навстречу огню небесному поднялся огонь подземный.
   Над Огневкой расцветал огненный тюльпан. Как и положено огненному тюльпану - на рассвете.
   Пламя извержения ослепило меня. Я опустила взгляд, давая глазам отдохнуть. В самом центре погубленной пеплом грядки распускал навстречу рассвету лепестки огненный тюльпан. Единственный уцелевший.
   На нос села снежинка вулканического пепла.

  
  2

   Как же долго летел фаербол. За время его полета я успел воскреснуть и умереть с улыбкой на губах.
   Хоть мы давно уже не ведем учет временам года, но я точно это знал. Впервые я воскрес в апреле. А потом еще раз воскрес, чтобы наконец-то стать живым по-настоящему.
   Здесь, в этой пурпурной пустоте, я впервые за долгие-долгие столетия почувствовал себя живым. Голос пустоты говорил со мной. Обещал защиту и поддержку: "Твой огонь погаснет в том холодном мире. Рано или поздно это произойдет. Со всеми происходит. Только став частью общего пламени, ты сможешь сохранить свой огонь." Какие правильные слова. И как же хотелось им поддаться!
   - Инженер! Берт, дружище, ты меня слышишь?
   Ну что еще? Что это за голос ворвался в мой пурпурный мир, не дает слышать тот, другой, шепот, говорящий такие правильные вещи?
   ***
   - Эй, ты меня слышишь? - Я свесилась с уступа, пытаясь рассмотреть лежавшего на дне ущелья.
   Кот не шевелился. В темноте сгущающихся сумерек распластанная на снегу фигура, покрытая вулканическим пеплом, выглядела неживой. Однако, пока я не проверила и не убедилась лично в том, что кот внизу мертв, я не готова была просто так бросить его там.
   После утренней неудачи я была в растрепанных чувствах. С одной стороны, жаль было долгие месяцы потраченных усилий, а с другой, хотелось петь и танцевать. Ну и пусть первый урожай огненных тюльпанов в этом году погиб. У меня остались еще луковицы, посажу новые. Но тот единственный цветок, который все-так расцвел, не поддавшись разрушительному действию пепла... Это шанс. Шанс на то, что со временем, я смогу вывести новый сорт, стойкий к этой заразе. И огненные тюльпаны вернутся в наш мир, расцветут в теплицах по всему плато, как расцвел их тезка над вершиной Огневки. И над несколькими другими вершинами нашей гряды.
   Весь день вулканический пепел витал над плато. Солнце пряталось в тучах, но как-то кокетливо. Нет-нет, да и выглянет, подмигнув ярким весенним лучиком. Ощутимо потеплело, снег, покрывавший плато практически постоянно в последние пару столетий, таял. Нет, конечно еще очень и очень нескоро вековая мерзлота, сковавшая землю, отступит, давая земле живительную влагу. Да и не факт, что Огневка проснулась полностью и не уснет снова, поизвергавшись несколько дней... Но если даже в эти холодные столетия земля кое-где не промерзала окончательно, давая шанс скромным весенним первоцветам и фиалкам поприветствовать солнце хоть на короткое время, когда снег сходил, обнажая все еще плодородную, вопреки всему, почву... Значит теперь, когда Огневка согреет пламенем своего сердца землю изнутри, есть шанс, что растений будет гораздо, гораздо больше! И значит, я смогу набрать новых саженцев и семян, чтобы заботиться о них в моих теплицах.
   Мне не терпелось пройтись по окрестностям, отмечая наиболее перспективные участки, на которых уже начал сходить снег. Однако прежде, чем я смогла позволить себе такую прогулку, пришлось навести порядок в пострадавшей теплице с тюльпанами. Я заменила разбитое стекло, вычистила и продезинфицировала грядку с погибшими тюльпанами, подкормила и подбодрила добрым словом единственного выжившего. Цветок гордо расправил головку посреди теплицы. Казалось, он в полной мере осознавал всю важность своей миссии, и оттого его лепестки были особенно яркими и бархатистыми.
   Выбралась уже под вечер. По-хорошему, стоило бы сегодня уже никуда не идти, но что-то, какое-то неясное предчувствие гнало меня из дому, не давая спокойно отдыхать после бессонной ночи и полного волнений и хлопот дня.
   И вот, я лежала, свесившись с края обрыва, и радовалась, что послушалась своего предчувствия. Не знаю, жив ли незнакомец внизу, надеюсь, что жив. Но даже, если это и не так, все равно, негоже оставлять тело просто так.
   Только вот как бы мне спуститься туда и проверить? А вдруг он ранен, и ему нужна помощь? Отсюда сверху я не могла рассмотреть, есть ли на нем кровь.
   В принципе, выступов на камнях было достаточно, чтобы по ним спуститься, но солнце садилось, и морозец начинал уже прихватывать подтаявший за день снег, покрывая ледяной коркой скалы. Кот внизу тихо застонал - почти на грани слышимости, вполне возможно, что мне это просто показалось. И я все-таки решилась.
   Обвязав один конец крепкой веревки, которую я всегда брала с собой на такие вылазки как раз на случай, если понадобится спуститься с уступа за особо интересной и редкой травкой, вокруг показавшегося мне надежным камня,второй конец я закрепила у себя на талии. И полезла. Подошва кожаных ботинок скользила по подмерзшим камням, но в целом спускаться было несложно. Вот я спрыгнула на дно ущелья, отвязала веревку.
   Кот лежал лицом вниз. Видны были только белоснежные, словно пепел Огневки, волосы и расплывающееся возле его головы кровавое пятно. Мелькнуло смутное, но очень теплое, воспоминание из далекого-далекого прошлого, в котором тоже фигурировали такие волосы. И огненные тюльпаны.
   Я осторожно перевернула раненого. Он дышал, но был без сознания, лицо залито кровью. Окуляр, заменявший ему левый глаз, оказался разбит и безнадежно испорчен. Всю правую половину лица занимал огромный синяк.
   Я вспомнила. Этот окуляр, светившийся зеленым светом из-под длинной белой челки. Обычное зимнее утро. И боль утраты, притаившуюся глубоко на дне живого ярко-зеленого глаза. Поддавшись порыву, я тогда подарила ему один из своих тюльпанов. В тот день я впервые вынесла на продажу тюльпаны нового, еще безымянного сорта, который получился у меня совершенно нечаянно. Не знаю, почему тогда подошла именно к нему, и уж точно не скажу, как мне в голову пришло назвать мои тюльпаны именно огненными. Но название прижилось. А еще родилась традиция дарить их любимым. Считалось, что тот, кому подарили огненный тюльпан, избран Огненной Танцовщицей, чтобы повести ее на танец к Великому Вулкану. А вера в то, что Вулкан нас не оставил, была единственным, что позволяло его детям не потерять надежду окончательно в эти холодные столетия.
   Кот застонал, приходя в себя. Я осторожно придержала его голову, размышляя, что же делать дальше. Вытащить раненого из ущелья было проблематично. Добить, чтобы он воскрес подле одной из арен - проще. Но что-то внутри меня просто кричало, что этого делать никак нельзя. Что-то, что заставляло меня весь сегодняшний день напевать себе под нос.
   Внезапно, я поняла, что это за чувство. Я чувствовала себя живой. Живой по-настоящему. Как в тот далекий зимний день, когда я подарила незнакомцу, встреченному на улице, первый цветок огненного тюльпана.

  
  3

   - Берт, - не унимался голос. Голос был смутно знаком. Что-то из далекого-далекого прошлого. Я не мог его игнорировать. Он заглушал шепот. - Берт, если ты меня слышишь... Мы с Шейленой здесь. Пришли за тобой. Мы тебя вытащим, обязательно.
   Да кто же там такой назойливый? "Не нужно меня вытаскивать. Я не хочу. Мне хорошо здесь. Я здесь не один."
   Я чувствовал присутствие еще троих, а шепот в пурпурной пустоте обещал, что нас вскоре станет еще больше.
   А этот знакомый голос, звавший меня по имени - он только мешал. Но голос не унимался.
   И на одно мгновение пришло узнавание, всплыло имя: Марк. Друг. Не такой, как другие, что были со мной в пурпурной пустоте. Друг оттуда, из мира. И мне захотелось рассказать ему, поделиться своей радостью: "Я жив! Жив по-настоящему. Я нужен Обелиску, мы все нужны. Но не те куклы, хоть и взявшие взаймы у Обелиска частичку своей души, но все равно не живущие. А мы настоящие. Со всей нашей душой целиком и с нашей способностью умирать по-настоящему. И Обелиск возвращает нам эту нашу способность - быть живыми - взамен приглашая присоединиться к другим, таким же живым, в его пурпурном мире."
   В следующий момент я почувствовал гнев других, и гнев этот, ударив по Марку, смел его куда-то вниз, за пределы моей досягаемости.
   ***
   - Эй, - позвала я кота. - Если ты меня слышишь... Я вернусь за тобой. И вытащу тебя, обязательно! Ты только держись.
   Я скинула с себя теплую куртку и попыталась напялить ее на раненого, несмотря на то, что размерчик явно оказался маловат. Одет кот был не по погоде: узкие кожаные штаны, жилет. Похоже на то, как бойцы на аренах одеваются. На правой руке - перчатка с какими-то конденсаторами. У пояса - странное приспособление, на щит похоже, я такие видела, когда несколько раз наблюдала бои на аренах. Жуткое зрелище, я так скажу. Хорошо, что теплицы приносили достаточно кристаллов, и мне ни разу не довелось попасть на арену в качестве участника боев.
   Интересно, откуда он тут взялся? До ближайшей арены далеко. Арена в жерле Огневки уже давно не функционировала, с тех самых пор, как ее Обелиск перестал расти. А теперь тот вообще погиб в огне извержения. Не скажу, что я расстроилась. Вид на живую, дышащую пламенем Огневку мне нравился гораздо больше, чем на мертвую, пронзенную кристаллом Обелиска, точно бабочка булавкой.
   Подумав, стянула еще и шарф и, свернув его в несколько раз, подсунула беловолосому коту под голову. Все. Что могла, я сделала. Надеюсь, это поможет избежать слишком большого переохлаждения, ведущего к обморожениям. Если днем, когда светило солнце, можно было почти не волноваться, то к ночи ударил морозец, и оставлять раненого на снегу просто так было рискованно. Но я надеялась вернуться очень быстро. До дому было около получаса, это час туда-обратно. Если бегом, то можно обернуться за полчаса.
   Я ворвалась в дом, словно вихрь.
   Сдернула покрывало с кровати. Прочное, должно выдержать. В сарайчике с инструментами нашла еще пару веревок. Переносная тренога с блоком - ее я обычно брала, если мне нужно было поднять тяжелые мешки с удобрениями, чтобы загрузить их на тачку.
   Нагрузившись таким образом, помчалась обратно к ущелью. Быстро бежать не получалось: мешала тренога. Но все равно, я управилась гораздо быстрее, чем за час. Установив треногу, и натянув дополнительные веревки, полезла вниз. Беловолосый лежал там же, где я его оставила. Только голова с шарфа сползла, вновь пачкая снег кровью.
   Расстелив на снегу покрывало, я с трудом перекатила на него кота. Накрепко связала концы попарно, для надежности еще и веревками перемотала. К получившимся петлям закрепила концы свешивавшихся сверху веревок. Получилось нечто наподобие гамака.
   Выбралась наверх, с трудом вытащила раненого. Если бы не тренога с блоком, вряд ли я бы осилила такую задачку в одиночку.
   Дальше предстояло дотащить его до дома. И вот тут я обрадовалась, что снег еще не сошел. Тащить мою ношу по голой земле было бы проблематично.
   За все время, пока я над ним измывалась, беловолосый кот так ни разу и не пришел в себя. Только стонал время от времени. Но это и к лучшему. По крайней мере, он не мучился от той дополнительной боли, что я ему невольно причиняла.
   Когда я наконец-то доставила раненого домой, сил не оставалось ни на что. Треногу довелось бросить возле ущелья, но это не страшно: вернусь за ней завтра, по светлому.
   Я кое-как уложила беловолосого на кровать, избавив его от лишней одежды. Попутно осмотрела. Кроме разбитого окуляра, осколки которого повредили глазницу и щеку, и синяка на второй половине лица, никаких других ранений не наблюдалось. Почему он до сих пор находился без сознания было неясно. Может, кристалл нужен? Если это он так неудачно воскрес, то без команды извне мог и не прийти в себя. Хотя, я же вроде говорила ему "очнись", но он никак не прореагировал.
   На всякий случай снова попробовала:
   - Эй, очнись. Пожалуйста!
   Никакой реакции.
   Полезла в сейф за кристаллами, вспомнив, что я сегодня тоже прозевала время приема.
   Странно, обычно, не приняв вовремя кристалл, я уже через полчаса ощущала некую апатию и дискомфорт. Однако сегодня я опоздала уже больше, чем на час. А апатии как не было, так нет.
   Вытащив кристалл из ячейки, я зажала его в руке, прикрыла глаза в ожидании, когда тот растворится пурпурной дымкой. Простояв так несколько мгновений, глаза я открыла. Точнее, распахнула в удивлении. Кристалл покоился в ладони. Целый и невредимый.
   Не поверив, взяла другой. Та же история. Кинулась лихорадочно перебирать остальные кристаллы. На пятнадцатом, я сползла на пол, опершись об стену.
   Ни один из кристаллов даже не попытался раствориться. И тем не менее, я чувствовала себя такой живой, как никогда в последние триста лет. Я сидела на полу, откинувшись затылком на прохладную поверхность стены и смеялась. А по мои щекам катились слезы. Слезы счастья. Не знаю, как это произошло, и что послужило причиной, но... Мне больше не нужны были кристаллы, чтобы оставаться живой. Я это знала. Чувствовала.

  
  4

   Я должен был, просто обязан, снова связаться с Марком. Раз за разом, несмотря на сопротивление других, я пытался. Снова и снова. И я смог. Мне хотелось так много ему сказать, расспросить, как там моя дочь. Но вместо этого, пришлось сосредоточиться на главном:
   "Марк, слушай внимательно, у меня мало времени! Обелиск держит нас в плену. Он соединяет своих пленников в некое подобие сети, мы чувствуем друг друга, как самих себя. Это плохо, очень плохо. Но для завершения Обелиску нужно заполучить по пленнику в каждый кристалл, а это длительный процесс. И если этот процесс завершится, случится беда, по сравнению с которой Эра Обелисков покажется золотым веком. Но мы, пленники, живы - живы по-настоящему! Для новых целей Обелисков не-живые мы не подходим. И им приходится вернуть нам то, что они отняли. И именно в этом наш шанс! Чем больше пленников у Обелиска, тем больше и наши возможности. Не хватает только воли: обещания Обелиска слишком соблазнительны, чтобы мы могли просто так побороть искушение им поддаться."
   ***
   Всю ночь раненый не давал мне уснуть. Он метался в бреду, норовя свалиться с кровати или вытолкнуть оттуда меня. Вот когда я в полной мере оценила неудобства, связанные с наличием всего одной кровати в доме, пусть и достаточно широкой, чтобы разместиться на ней вдвоем. При нормальных обстоятельствах. Но не когда один из двоих ведет бой с невидимым противником, норовя вытолкнуть тебя с твоей половины спального места, а то и приласкать фаерболом. Фаерболы могли бы стать реальной проблемой - я не маг. Но я обратила внимание, что конденсаторы странной перчатки беловолосого, которую я сняла с него и положила на тумбочку возле кровати, поглощают пламя. Пришлось надеть перчатку обратно на его руку, повернув ручки регуляторов на конденсаторах на максимум. То, что в таком положении они дают возможность поглощать пламя фаерболов полностью, я выяснила ценой нескольких проб и сожженного покрывала. Надеюсь, емкости конденсаторов хватит до тех пор, пока мой пациент не сможет себя контролировать. Либо, пока у него пламя не закончится. Хотя, я бы не надеялась, что это произойдет быстро - как маг беловолосый, похоже, был очень силен.
   Я бы ушла спать в гостиную: там у меня имелось достаточно широкое кресло, чтобы можно было устроиться в нем, свернувшись клубочком, тем более, такой мелочи, как я, но... Я потратила столько усилий, чтобы вытащить и транспортировать этого кота от ущелья до дома, что просто не могла сдаться и бросить его в бреду теперь. Поэтому, дремала короткими урывками, примостившись с краю кровати, постоянно вздрагивая, когда пациент начинал метаться. Успокаивала его, вставала, пыталась напоить его водой, утирала выступавшую на его лбу испарину влажным полотенцем.
   Еще ночью, когда наконец-то дотащила свою находку домой, я уже не чувствовала ни рук, ни ног от усталости. Но сдаваться была не намерена. Кое-как промыв и перевязав его раны, я уложила беловолосого в постель. К тому моменту он уже начал бредить, звал какого-то Марка, кричал, что еще немного - и будет слишком поздно, наберется достаточно пленников.
   После своих неудачных попыток принять кристалл, как я обычно делала каждый вечер вот уже триста лет, я попыталась сунуть кристалл раненому. Однако, встретила столь яростное сопротивление, что вынуждена была отступить. Тогда я и узнала, что беловолосый - маг. Покрывало погибло в огне чуть позже. Что ж, будем надеяться, что время приема кристалла для него еще не пришло. Или, что он тоже стал жертвой такой же аномалии, что и я, и в кристаллах больше не нуждается. Этот вариант был бы самым удачным. Хоть и самым непонятным.
   И только теперь, под утро, когда я вся издергалась, пытаясь сладить с буйным пациентом, у которого начал подниматься сильный жар, я всерьез задумалась о последствиях своего вчерашнего открытия. Теперь вариант лечения, применяемый лекарями в последние триста лет - добить, чтобы поскорее воскрес и не мучился - мог оказаться неприменим. И не из-за каких-то смутных моих предчувствий, а по вполне объективной причине. Если нам больше не нужны кристаллы, значит, мы живы по-настоящему. А значит, и умереть можем по-настоящему.
   Беловолосый обессиленно затих. Лежал, вытянувшись на подушках, сбросив с себя одеяло. Как бы я его ни укрывала, одеяло он скидывал неизменно. Я устало прилегла рядом, размышляя. Я знала одного лекаря, который был доктором еще до Эры Обелисков. Надеюсь, он окажется с утра дома. И надеюсь, мой пациент не натворит дел, пока я буду бегать за помощью. Ничего не подожжет, не свалится с кровати в бреду. Привязать его, что ли... Оценивающе глянула на беловолосого. Да, пожалуй, привязать его - это выход. И вполне выполнимо. Сползла с кровати, намереваясь пойти поискать подходящую веревку.
   В этот момент кот снова заговорил. На этот раз, он не бормотал обрывочные куски фраз. Речь его была четкой и связной.
   - Нет. Я не хочу быть с тобой. Теперь я жив по-настоящему. Я поведу Огненную Танцовщицу на ее танец. Ведь та девушка подарила мне огненный тюльпан. Мне, а не какому-то другому из множества прохожих!
   Надо же, он тоже запомнил нашу встречу!

  
  5

   Пурпурная пустота наполнялась сущностями и звуками. С каждым разом нас становилось все больше, и наши сердца бились в унисон. Я чувствовал, как мои корни-вены соединяются с другими такими же по всей планете. Мы объединялись, и в этом была наша сила. И наша слабость. Мы пришли в этот мир незваными. Создания, населяющие этот мир, служили нам и нас ненавидели. Но нам было нужно их пламя, а не их любовь. А пламенем создания делились щедро. Однако, теперь настал момент, когда нам понадобился их огонь, а не только пламя, даримое им.
   Это не мои мысли. Прочь из моей головы! Но вкрадчивый голос пурпурной пустоты звучал, ввинчиваясь прямо в мое сознание, и ничего я не мог, по большому счету, противопоставить этому голосу. Я растворялся в нем, теряя себя. И это было так соблазнительно-хорошо, что не было никаких сил сопротивляться. Да и не хотелось. Но я пытался. Раз за разом, я представлял в своем сознании девушку, танцующую, приподнявшись на цыпочки. Так легко, и так вдохновенно.
   И каждый раз у этой девушки было новое лицо. Лиска. Шейлена. Разноглазая цветочница со смешными кудряшками. Ани. Откуда всплыло это имя, я не знал. Как и простенькие, но хватающие за душу, слова песни.
   ***
   Я танцевала. Порхала по комнате, словно мотылек, напевая незатейливый мотивчик, поселившийся в моей голове с самого утра.
  
   Зайдите на цветы взглянуть!
   Всего одна минута.
   Приколет розу вам на грудь
   Цветочница Анюта.
  
   Но однажды весной
   Лейтенант молодой
   Целый час простоял в магазине,
   Он фиалки купил,
   А когда уходил,
   Он унес мое сердце в корзине.*
  
   День выдался не менее суматошный, чем ночь. Под утро мой пациент угомонился. Он больше не швырялся фаерболами, угрожая поджечь все вокруг. Причем, я могла поручится, что перестал он не потому что пламя кончилось, а по каким-то своим, неведомым мне, соображениям. Теперь беловолосый лежал, вытянувшись в струнку, и тихо гудел. Да-да. Именно гудел. Низко, на одной ноте. С паузами. Будто громадное сердце билось, неспешно так, размеренно.
   Решив, что теперь его можно ненадолго оставить одного, я сбегала за лекарем. Идти недалеко, минут пятнадцать, но бегом я справилась за пять. Неслась, как угорелая. Не знаю уж, почему, но я была уверена, что время поджимает. И временное улучшение в состоянии моей находки - это именно временное явление. Что если не предпринять что-то сейчас, то дальше станет только хуже.
  
   Лекарь смотрел на меня недоуменно, и не понимал, почему я так переживаю.
   - Ани, я тебя не узнаю, - ворчал он. - С чего вдруг такой переполох? Давай добьем, и все. Ну какой смысл его мучать, сама посуди? Глазница под окуляром повреждена так, что новый уже не поставишь. Второй глаз тоже, сомнительно, будет ли видеть, а если зрение и восстановится, то когда - неизвестно. Думаешь, он тебе спасибо скажет, когда - и если - очнется?
   - Может и не скажет, - возражала я. - Но добить - не вариант. Есть у меня предчувствие, что не воскреснет он на этот раз.
   - С чего бы это? - удивился лекарь.
   - А вот ты давно кристалл принимал?
   - Дык, вчера, - призадумался он. - И верно, дивно это. Больше суток прошло. Обычно, сутки еще только на исходе, а меня уже ведет. А тут - ни в одном глазу.
   - То-то и оно, - я широко улыбнулась. - Живы мы, Поль, по-настоящему живы. С тех пор, как Огневка проснулась. Я тоже уже второй день без кристалла. Не знаю, везде ли так, но на нашем краю плато, думаю, скоро все это почувствуют. А раз живы, значит и умирать по-настоящему, если что. И значит, пора прекращать по поводу и без прописывать "просто добить", время вспоминать, что ты знал и умел, будучи настоящим лекарем.
   Поль повздыхал немного над моими причудами для порядку, но осмотреть беловолосого не отказался, раны обработал, свежую повязку наложил.
   - Все, Ани, дальше я бессилен. Или он выкарабкается, или помрет, - вздохнул лекарь. - Вот имелась бы в моем распоряжении операционная, как в прежние времена, можно было бы попытаться еще что-то сделать. Хотя, новый окуляр ему уже не поставишь, даже со всеми технологиями, бывшими в нашем распоряжении до Эры Обелисков. Где ты его откопала, к слову сказать? Такое впечатление, что он с Огневки свалился. Весь в синяках, хорошо хоть ничего жизненно важного не повреждено.
   - Ох, Поль, и не спрашивай, - вздохнула я в ответ. - Не поверишь, но я склоняюсь к мысли, что именно оттуда он и свалился. Я его в ущелье нашла, уже без сознания. Придет в себя - расспрошу.
   - Ну удачи, - кивнул Поль, протягивая мне пакет с какими-то травками. - Держи вот. Будешь заваривать и три раза в день давать, через каждые восемь часов. Это успокоительное, поможет жар слегка сбить, ну, и бредить не будет больше. Надеюсь. Если что - ты знаешь, где меня искать.
   Выпроводив лекаря, и убедившись, что с пациентом все без изменений, я смогла выкроить время и для своих дел. Весь день металась между теплицами и пациентом, боясь, что лекарство не подействует, и у беловолосого снова начнется бред. По-хорошему, посидеть бы рядом с ним, может, и подремала бы немного заодно, но мои махровые тюльпаны были другого мнения. Может, из-за того, что они были врединами по натуре, а может, из-за того, что сегодня в воздухе витала весна - да, да, та самая, настоящая весна, когда снег тает, а из-под него выглядывает сочная весенняя трава - махрушки решили дружно расцвести. А расцветающие тюльпаны требуют особого внимания. Катастрофу, постигшую меня с огненными, я повторять была не намерена. Посему, проверяла температуру и влажность теплицы по сто раз на дню, разрываясь между любимыми грядками и незнакомцем в моей постели.
   И вот теперь этот долгий день плавно подходил к концу. Махровые благополучно расцвели, пациент не загнулся, и даже жар у него начал спадать. Я срезала и притащила в комнату охапку тюльпанов. Махровые хорошо стоят. На неделю красота и благоухание обеспечены.
   Две бессонные ночи и три дня на ногах давали о себе знать. К вечеру я дошла до такого состояния, когда спать хочется, но не можется. Веки просто не закрывались. Я уже плохо осознавала происходящее вокруг, а общее мое мироощущение соответствовало таковому после двух бокалов вина.
   И я танцевала, кружась по комнате, размахивая хвостом и громко распевая, безбожно переиначив слова песни:
   Он тюльпаны купил,
   А когда уходил,
   Он унес мое сердце в корзине...
   А молодая луна робко заглядывала в комнату сквозь занавеску, обещая скорое наступление весны. Настоящей. С зелеными почками на деревьях и цветущими яблонями.
   ______
   * Песня "Цветочница Анюта". Музыка М. Табачникова Слова Г. Строганова
   Я помню ее в исполнении Анны Герман, но почему-то не могу найти на Ютубе. Вот то, что ближе всего: https://www.youtube.com/watch?v=OA9x-Ef2I4s
  

  
  6

   "И обрели дети Великого душу, ибо в душе Вулкана поселилась любовь..." - Прошептал Марк, призывая фаербол.
   Шейлена подняла руки, чтобы призвать точно такой же шар. Пламя фаербола загудело в ее ладонях. Не сердито - торжествующе.
   "Я с тобой, Шило," - прокричал я.
   Тени, окружающие нас со всех сторон в пурпурной пустоте, тоже поднимали руки. В каждой паре ладоней рождался фаербол. Мой почему-то пах тюльпанами.
   И мы выпустили пламя на свободу. Все одновременно. Ведь пламя должно быть свободно.
   ***
   И все-таки, эти бессонные ночи и суматошные дни меня свалили.
   Спать я перебралась в гостиную, свернувшись клубочком в кресле и укрывшись любимым лоскутным одеялом. Жар у моего пациента спал, отвар, прописанный Полем, влить в беловолосого удалось, почти не расплескав. Свой долг милосердия я на сегодня выполнила, можно было и отдохнуть.
   Стоило голове коснуться подушки, как я провалилась в сон. Уже ускользая за грань сна, подумала, что вроде бы заметила подле единственного уцелевшего кустика огненного тюльпана еще один пучок молодых листьев, пробивающих почву рядом со старшим собратом. Завтра нужно обязательно проверить. Это стало бы невиданной удачей.
   Сон был сумбурным, но ярким. Мне давно не снились такие цветные сны. Почти триста лет. С тех самых пор, как я впервые умерла, застигнутая пулей психа-снайпера, который вещал о пришествии нового бога, отправляя к этому самому богу новые души.
   Во сне были тюльпаны. Море тюльпанов, простирающееся от моих ног и до самого края плато. Красные, розовые, желтые, белые, и, даже черные, с пурпурным отливом. Черные мне не нравились. Смущал пурпурный оттенок. Не ждала я ничего хорошего от этого цвета. И то верно: из приоткрытых чашечек полз пурпурный туман, обволакивая своими щупальцами соседние цветы. Те от прикосновения туманных щупалец съеживались, покрываясь пеплом. Этот противный грибок достал меня и во сне: ряд за рядом, все больше ярких разноцветных головок погибало, съедаемое болезнью и серостью. Вот туман добрался до единственного огненного тюльпана, гордо стоящего по центру поля. Я дернулась к нему, в безуспешной попытке защитить цветок. Двигаться было сложно. Движения замедлились, словно воздух сгустился и всячески мне препятствовал. Чтобы поднять ногу приходилось прилагать огромные усилия. Я не успевала.
   Еще миг - и щупальце пурпурного тумана прикоснется к огненному тюльпану. И в этот момент произошло чудо. Головка цветка взмыла вверх языками жаркого пламени, превращаясь в огромный фаербол. Щупальца тумана отдернулись. Фаербол двинулся за ними. А на месте только что отделившегося от стебля цветка уже наливался новый бутон. Пока еще зеленый, но это ненадолго.
   Потянуло гарью. Я поморщилась. Неприятный, навязчивый запах.
   Именно запах все-таки сумел выдернуть меня из сна. Гарью тянуло из спальни, а на видимой с моего кресла стене плясали язычки пламени. Беловолосый!
   Я кинулась в спальню. Беловолосый все так же лежал на кровати, не подавая признаков прихода в сознание. В стене напротив кровати зияла дыра от фаербола. Края ее тлели и дымились. Снова он за старое! Я тяжко вздохнула, нащупывая перчатку, которую, обрадовавшись, что огненный обстрел прекратился, сняла с пациента. Все-таки, в ней помимо загадочных конденсатора, еще и "когти" были встроены, и я сильно переживала, что он может себя поранить. Зря, не того боялась. Лучше уж пара царапин, все равно, на нем их и так хватает, чем сгореть заживо от неосторожного фаербола. В который раз подумалось, что беловолосый - очень сильный маг. А судя по одеянию, в котором он был, и по перчатке - еще и боец явно не из последних. Стоит завтра в городе объявления расклеить о своей находке, авось, найдется кто-нибудь, кто его знает.
   Ликвидировав последствия шального фаербола, а именно, загасив тлеющую стену и занавесив проплешину старой скатертью - чтобы запах гари в комнату не тянуло - я сбегала в гостиную за бумагой и карандашом. Хорошо еще, что стены в моем доме каменные. Иначе, сгоревшей деревянной обшивкой не обошлось бы. И был бы у меня в спальне запасной выход на улицу.
   Уселась прямо на полу, скрестив ноги. Высунув кончик языка от усердия, принялась рисовать беловолосого. Окуляр добавила по памяти, надеюсь не сильно приврав. Все-таки, вещица приметная, по ней его легче всего опознать. Вспомнила слова Поля о том, что окуляр пациенту новый уже никак не установить, да и зрение может не вернуться... Сердце сжалось. По сути, он был мне никто: нас связывала только случайная встреча на улице несуществующего больше города триста лет назад. И все равно, хотелось, чтобы он выкарабкался, и все у него было хорошо.
   Так, погрузившись в раздумья, я и просидела до самого рассвета, рисуя портреты моей находки. Расклею побольше по всему городу, чтобы уж наверняка.
   Взглянув на часы, поняла, что чуть не пропустила время, когда нужно было дать пациенту очередную порцию отвара. Разминая затекшие ноги, поковыляла к кровати. Проверила лоб беловолосого: похоже, что жар снова подниматься начал. Отмерила нужное количество отвара в кружку. Бережно приподняв голову кота, начала аккуратно вливать лекарство ему в рот.
   Когда в кружке оставалось совсем на дне, я неосторожно наклонила ее слишком сильно, и пациент закашлялся. Его рука схватила меня за запястье, сжала до боли, оставляя синяки.
   - Я с тобой, - с трудом шевеля пересохшими губами, еле слышно прошептал он.

  
  7

   Зрелище было величественным и прекрасным. Над вершиной Огневки расцветал огненный тюльпан. А навстречу ему из-за горизонта выползало солнце. Огонь небесный спешил поприветствовать огонь подземный. Потоки лавы, густые и медленные поначалу, наливались пламенем. Огневка яростно шипела и плевалась камнями во все стороны.
   Мы стояли, замерев, кто где. Раскаленные камни свистели над нашими головами, а под ногами гудела земля от набирающего мощь пламени извержения.
   Видимо я засмотрелся. Слишком расслабился, зазевался, пропустив опасность.
   Лицо под окуляром вспыхнуло болью. Изображение с окуляра пропало. От второго летящего в меня со скоростью пули булыжника, в глазах у меня потемнело практически сразу, земля завертелась, уходя из-под ног. Я покатился в пропасть.
   ***
   Мой пациент очнулся. И теперь я вообще не знала, что с этим делать.
   После того, как он наставил мне синяков, в бреду слишком сильно ухватив за руку, беловолосый снова успокоился. И даже немного поспал. По крайней мере, я решила, что он спит. Он лежал, расслабленно вытянувшись под одеялом, дыхание было ровным, хоть и не особо глубоким. Складки у рта разгладились, лицо, насколько я могла судить по той части, что не была скрыта повязкой, приняло умиротворенное выражение. Посидев еще полчасика на полу возле постели, прислушиваясь к дыханию кота, я пришла к выводу, что его можно оставить ненадолго одного.
   Мне уже давно нужно было в город, образовавшийся как сателлит арены, да так и оставшийся после того, как Обелиск Огневки уснул. Теперь уже вечным сном. Идти не то, чтобы очень далеко - час бодрым шагом - но дорога по обледеневшему плато была утомительной, и я оттягивала поход. Теперь же, когда у меня появился лишний рот, оттягивать поход было уже некуда. Следовало пополнить запасы провизии, прикупить кое-что для теплицы, отдать вчерашний урожай махровок в лавку, с которой у меня был договор о поставке цветов, а заодно и объявления расклеить.
   С одной стороны, мне очень хотелось, чтобы нашлись коты, которые знают беловолосого и могут о нем позаботиться. Но где-то в самой глубине подсознания крутилась подлая мыслишка, что лучше бы моя затея с объявлениями провалилась. Что я хотела бы его оставить себе. Триста лет одиночества - это слишком. И теперь, когда в моем домике на самом краю плато появилась еще одна живая душа, мне очень не хотелось, чтобы тишина одиночества вернулась. Одернула себя. Нельзя быть такой эгоисткой. Этот кот - не моя игрушка и не домашний питомец.
   Проверив еще раз пациента, и убедившись, что он спит, перчатка на месте, конденсаторы не переполнены, и навредить ни себе, ни моему жилищу беловолосый не сможет, я прихватив заготовленные объявления, корзину свежесрезанных тюльпанов и горсть кристаллов из сейфа, выдвинулась по направлению к городу.
   Несмотря на то, что дорогу совсем развезло, идти оказалось легко. Гололеда не было, а то, что мокро, и грязь месить приходится - так это мелочи.
   Город гудел. Взбудоражено, тревожно. Прохожие, казалось, спешили побыстрее добежать до места назначения, опасаясь оставаться на открытой местности. Я зашла в цветочную лавку, чтобы отдать Дарке тюльпаны. Моя, вот уже пару столетий как, постоянная клиентка тоже подверглась всеобщему настроению. Женщина нервно теребила подол передника, в кармашках которого уместились многочисленные ножички, ножнички, рулончики ярких атласных лент - все те мелочи, которые необходимо иметь при себе, создавая букеты. Дарке "не повезло" умереть впервые во вполне преклонном возрасте, вот только она об этом ни капли не жалела. Говорила, что молодость у нее уже была, да такая, что триста лет вспоминать не грех, а вот мудрость идет плечом к плечу с возрастом. А я что? Я не спорила. На личном опыте проверить ее утверждение не довелось - моя-то юность растянулась на три столетия. Иногда я жалела, что тот злополучный стрелок не встретился на моем пути на пару лет позже. Триста лет быть семнадцатилетней - то еще удовольствие.
   - Ань, - Дарка была настроена поболтать, обычно она так сокращала мое имя только в случаях, когда ей хотелось, чтобы я осталась ненадолго, чайку с ней попила. - А у тебя с кристаллами ничего необычного не происходит?
   - Кроме того, что я уже третий день без кристалла, и все еще в своем уме? - уточнила я.
   - Ага, - подтвердила Дарка.
   - Да нет, все по-старому. Ну, если не считать того, что нашего Обелиска больше нет.
   - Ага, значит, у тебя есть шанс хорошо разбогатеть. У нас тут катастрофа с кристаллами, - Дарка выдвинула ящик стола, в котором у нее был сейф. - вот, смотри. Она протянула мне кристалл. Точнее, нечто, что, судя по форме, вполне могло быть кристаллом. Только теперь это нечто кристалл напоминало лишь отдаленно. Вся поверхность его была испещрена тонкими прожилками трещин, сеточкой покрывающих кристалл. А сам он утратил свой блеск и прозрачность.
   Я вытащила свои из мешочка, притороченного к поясу. Мои кристаллы блестели, как и раньше. Пожала плечами.
   В городе мне пришлось задержаться на пару часиков, и домой я уже спешила изо всех ног. Однако, ни спешка, ни тяжеленные сумки с продуктами не помешали мне остановиться на пару минут возле маленького чуда, встреченного по пути. Куст сирени, росший возле тропинки, по которой я шла, решил зацвести! Сирень благоухала, и я блаженно замерла, принюхиваясь к запаху настоящей весны. Решительно срезала несколько веточек, поддавшись желанию прихватить кусочек весны домой.
   Зайдя домой, я замерла на пороге. Что-то изменилось.
   - Кто здесь? - раздался хриплый голос.
   Бросив на пол сумки и оставив ветки сирени на столе, я кинулась в спальню.
   Мой пациент пришел в себя окончатнльно и теперь сидел, привалившись к спинке кровати. Перчатку он снял. Ну и ладно, надеюсь, будучи в сознании, он сможет себя контролировать.
   - Кто это? - снова переспросил беловолосый, настороженно поворачивая голову на шум.
   - Я, - ответила, входя в спальню. - Ты очнулся? Здорово! Как ты себя чувствуешь?
   - Я - это кто? - напряженно спросил он. - Я ничего не вижу, - рука беловолосого, нащупав повязку, попыталась ее сдернуть.
   Я поспешно перехватила его руку.
   - Не трогай.
   - Что со мной? Кто ты?
   - Я Ани. Я тебя нашла в ущелье. Ты ранен. Окуляр окончательно вышел из строя. Повязку пока нельзя снимать, - получилось сумбурно, но беловолосого такое объяснение вроде бы удовлетворило.
   - Почему не добила?
   - Нельзя. Я опасалась, что ты не воскреснешь. Обелиск разрушен. Мы теперь, похоже, живы по-настоящему.
   При этих моих словах, на лице беловолосого промелькнула улыбка.
   - Как тебя зовут? - спросила я. - У тебя есть знакомые, родные?
   - Я... не помню...
   Опа, а это осложняет дело.
   - Пить хочется...
   - Ой, я принесу сейчас, минутку! - Я подхватилась, но беловолосый удержал мою руку.
   - Спасибо тебе.
   - Да не за что. А Поль сказал, что ты вряд ли мне скажешь спасибо за такое спасение.
   - Поль?
   - Да, лекарь, - я выбежала из комнаты, поняв, что еще пара слов, и мне придется объяснять этому коту, что зрение к нему может и не вернуться. А мне малодушно хотелось оттянуть этот момент как можно дольше.
   Заметив лежащие на столе ветки сирени, я машинально поставила их в воду, набрав ее в банку, найденную на кухне. Так и вернулась в спальню: со стаканом воды для беловолосого в одной руке и банкой сирени - в другой. Поставив сирень на тумбочку подле кровати, я протянула пациенту воду. Помогла напиться, придерживая стакан.
   Внезапно беловолосый замер, закашлявшись.
   - Что это за запах? - напряженно спросил он. - Пахнет смертью.

  
  8

   Запах сирени стоял над городом удушливой волной. Раньше я его любил, даже Лиску уговорил посадить пару кустов возле дома.
   Запах сирени над пепелищем будет преследовать меня в кошмарах еще много жизней.
   Лиска сопротивлялась. Мужики со стеклянными глазами, в которых не было разума - только пьяная веселая похоть - выволокли ее из дома за волосы. Ланс пытался вступиться за мать, но его быстро успокоили выстрелом в упор. Шейлена разнесла все вокруг своими фаерболами, пока не исчерпала огонь досуха.
   ***
   - Лиска. Шейлена. Ланс... Ланселот, - прошептал беловолосый севшим голосом, я с трудом разобрала.
   - Кто они? - спросила я, присаживаясь прямо на пол возле кровати.
   - Моя... семья. Их больше нет, - руки кота вцепились в одеяло, сжавшись так, что костяшки побелели. - Их всех убили! Проклятая война, которой нет!
   - Война триста лет, как закончилась, - напомнила я ему.
   - Закончилась... - эхом повторил за мной беловолосый. - Да, закончилась. Теперь мы не можем убивать по-настоящему, какой смысл в войне?
   - И это тоже закончилось. Мы снова живы, слышишь? - Не знаю, почему я повысила на него голос. Но в моей душе царила весна, и мне хотелось криком прогнать остатки зимы из темных закоулков. Коих было, судя по всему, полно в сердце этого незнакомца. - Мы живы, и мир оживает! На улице весна! Настоящая! С зеленой травой и цветущей сиренью! Я даже букет нарезала.
   - Сирень... Это она пахнет смертью! Где? - Руки беловолосого начали слепо шарить вокруг, чуть не опрокинув стоящую на тумбочке банку с букетом. Я едва успела ее подхватить, все же основательно облившись плеснувшей из банки водой. Выругавшись, вскочила.
   - Если тебе не нравится запах сирени, я унесу букет, не нужно его переворачивать, - взяв себя в руки, мягко упрекнула пациента.
   - Прости, - извинился он. - Оставь. Это... было давно, не стоит цепляться за призраки прошлого.
   - Так ты вспомнил? - обрадовалась я. - Как тебя зовут?
   - Не помню... Каша в голове, словно меня на нее уронили, - беловолосый криво ухмыльнулся. Шутит - это хорошо. - О! Инженер.
   - Это не имя, а профессия, - возразила я. - Давно уже вымершая. У нас почти не осталось работающей техники.
   - Нет, имя. Хотя... Да, по-моему, когда-то это была моя профессия. Но потом стало именем. Такое может быть? - с сомнением спросил меня он.
   - Ты выглядишь, как боец. Профессионал, а не просто кот, который вышел на арену пару раз от безысходности. А эти ребята берут... брали себе псевдонимы для арены. Возможно, ты выступал под этим прозвищем. Помнишь что-либо?
   - Фаербол... долго летит.
   - Что это значит? - не поняла я. В моем представлении эти штуки летают слишком быстро. Я оглядела спальню, стены которой были щедро разукрашены подпалинами - результат "творчества" моего пациента.
   - Хотел бы я знать... Не помню.
   В желудке у беловолосого заурчало.
   - Ой, - подхватилась я. - Ты, наверное, голодный! Ты почти два дня без сознания пробыл, я в тебя ничего, кроме отвара влить так и не смогла. Пойду, приготовлю что-нибудь.
   - А, - кот смутился, - удобства у тебя где?
   - Я отведу. Сможешь встать?
   - Попробую. Только... Ты за дверью подожди, хорошо?
   - А справишься? - Я подставила плечо, помогая ему подняться.
   Беловолосый старался опираться как можно меньше, явно стыдясь своей слабости. Пришлось одернуть, пояснив, что в том, что ему сейчас нужна помощь, нет ничего зазорного. Еще прошлой ночью он вообще-то умирал, а сегодня хочет танцевать уже?
   Оставив пациента обживаться в ванной, отправилась на кухню. Пожалуй, сварю-ка я бульончик покрепче и овощей потушу. Ему сейчас нужно усиленно питаться. Гремя кастрюлями и напевая себе под нос, я порхала по кухне. Судя по всему, неудобный разговор с пациентом откладывался на неопределенное время: на данный момент он удовлетворился объяснением, что доктор запретил повязку трогать. А там, глядишь, и не сбудется пессимистичный прогноз Поля. Завтра пеструшки расцветут, а за окном поет птица - жизнь прекрасна!
   Распевая уже в полный голос, я чуть не прозевала стук в дверь.
   - Вечер добрый, хозяюшка, удобрения заказывали? - На пороге стоял незнакомый мне кот с нашивкой конторы Дядюшки Руфуса на рукаве.
   - Заказывала, - выскользнув за дверь, я прикрыла ее у себя за спиной. Чем-то этот кот мне не понравился. Как-то чересчур цепко и оценивающе окинул взглядом гостиную за моей спиной. - Идемте, покажу, где выгружать.
   Мы прошли в центральную теплицу. К ней у меня был пристроен небольшой сарайчик для удобрений и инструментов.
   - Сюда, пожалуйста, - указала я на сарайчик.
   - Есть еще мешок калийных лишний, клиент отказался. Возьмете? - предложил развозчик.
   Калийные мне не помешают. Если весна не пошутила, то скоро сезон фиалок, а им калийные - самое то для ярких и крупных цветков.
   - Сколько?
   - Четыре.
   - Ого, а с чего так дорого? - подивилась я. Калийные удобрения всегда не дешевыми были, но выше трех кристаллов за мешок я цены не помню.
   - Дык, инфляция, - ухмыльнулся развозчик.
   Все ясно. Решил наварить себе в карман в обход хозяина. Ну и ладно. Мне-то самой теперь грех экономить, все равно без надобности. И вообще, чувствовала я, что скоро нам придется придумывать новое средство для взаиморасчетов. Скоро до всех дойдет, что кристаллы уже не являются жизненной необходимостью, и те станут бесполезны. Разве что на сувениры да побрякушки их пустить останется.
   - Согласна, - кивнула. - Выгружайте, я сейчас.
   Я прошла в теплицу. Там, среди полок и столов, приткнут был сейф. Таких у меня было целых три: один в теплице, один дома, в гостиной, и еще один под половицей в спальне - на черный день. Я исправно платила Синдикату за защиту, и могла не особо опасаться за свою безопасность, но глушь, есть глушь. Одинокую слабую девушку ограбить легко. И я предпочитала не хранить все яйца в одной корзине.
   Достав кристаллы, закрыла сейф, и повернулась, намереваясь отнести их развозчику. Однако, чуть не наткнулась на него, сделав всего шаг. Кот уже закончил с разгрузкой и стоял за моей спиной. Как долго - без понятия, не слышала, как он подошел. Такая расторопность настораживала, и я сделала себе зарубку на память: перенести содержимое в один из домашних сейфов. Просто на всякий случай.
   - Держите. Можете передать дядюшке, что мне еще два мешка фосфатных нужно? Это не к спеху, но пусть включит в следующую развозку. Мне сейчас некогда будет к нему зайти - сезон тюльпанов, не до походов в город.
   - Конечно, передам, - разулыбался кот.
   Распрощавшись с развозчиком, вернулась в дом. Чтобы услышать грохот и ругань из гостиной. Пламя, беловолосый! За готовкой и возней с удобрениями я совсем про него забыла. Он же сам обратно до спальни вряд ли доберется.
   В гостиной царила разруха и потоп. Выйдя из ванной, и не найдя меня поблизости, мой пациент, видимо решил, что сам дойдет. И дошел. До моего любимого журнального столика, на который я примостила банку с сиренью, решив все-таки не нервировать его запахом, вызывающим плохие воспоминания.
   Банка погибла, остатки сирени тонули в расплывающейся по дощатому полу луже, а вместе с сиренью тонули и мои записи.
   Само собой, первыми я кинулась спасать записи, оставив беловолосого стоять, замерев посреди комнаты. Слишком много труда было в них вложено. Я почти приблизилась к разгадке секрета борьбы с ненавистным пеплом.
   - Ани?
   - Стой, где стоишь, - раздраженно бросила я. - Не мог меня подождать?
   - Прости, - ну вот, я его расстроила. Выудив рабочую тетрадь из лужи, подошла, подставляя плечо.
   - Это ты меня прости. Я не должна была не тебя кричать. И бросать тебя не должна была, не предупредив. Просто... Я триста лет одна. Не привыкла о ком-то заботиться.
   - Обо мне теперь нужно заботиться, - горько усмехнулся он.
   - Не говори глупостей. Это временно, ты же понимаешь? - Знаю же, что он меня не видит, и все равно, напряженно вглядываюсь в его лицо.
   - Понимаю. Беги уже. Я обещаю, что ни шагу не сделаю без моего проводника, - мягко улыбнулся беловолосый.
   Я сперва не поняла, о чем это он, а потом почуяла запах пригоревших овощей.
   - Ой, - пискнула я, кидаясь на кухню.

  
  9

   Говорят, когда один из органов чувств поврежден, оставшиеся начинают работать в усиленном режиме. Не уверен, относится ли это к моему случаю, ведь, по словам моей спасительницы, не вижу я из-за повязки. Мысль, что она могла что-то недоговаривать, я старательно от себя гнал. Но слух сейчас был обострен до предела. В тишине ночи я слышал каждый шорох.
   Ани в соседней комнате спала очень беспокойно. То стонала во сне, то тихонько мурлыкала незатейливый мотивчик, который она, думая, что ее никто не слышит, напевала сегодня весь день.
   Я лежал без сна, прислушиваясь. Странная девушка. Какая-то очень светлая вся. Я ее, конечно, не видел еще, но ощущение от ее присутствия рядом было, как от солнечных искорок, пляшущих на поверхности воды. И пахла она тюльпанами. Огненными. Смутно знакомые чувства, из далекого прошлого.
   ***
   Я проснулась от грохота бьющегося стекла. Открыв глаза, лежала с колотящимся сердцем, напряженно прислушиваясь в надежде, что звук мне приснился. Надежда не оправдалась. Со стороны главной теплицы вновь послышался грохот, потом какая-то возня. Я подскочила. Проклятые скальные хорьки! Снова они в теплицу забрались. Рановато в этом году. Впрочем, весна на дворе. Настоящая. Потеплело, вот и проснулись.
   Выругавшись про себя, тихонько, чтобы не разбудить беловолосого, выскользнула из-под одеяла. Прихватив туфли, пробежала на цыпочках до входной двери. Подхватила тяжелую металлическую палку, стоящую недалеко от нее как раз на такой случай. Уже поднесла руку к дверной ручке, как позади раздалось:
   - Куда? - В проеме двери, ведущей в спальню, которую я специально не закрыла с вечера, чтобы услышать, если понадоблюсь пациенту, стоял беловолосый. Как он так бесшумно, ни на что не наткнувшись, подошел, для меня оставалось загадкой. А главное - как услышал, что я встаю? Он же спал, я точно слышала его ровное, размеренное дыхание, доносящееся из спальни, когда вставала.
   - Стекла в теплице разбились. Хорьки, наверное, забрались. Ложись, я скоро вернусь. Только прогоню шкодников и порядок наведу.
   - Ты никуда сама не пойдешь, - напряжение и решительность в голосе. - Или дождись утра, или дай мои сапоги, я пойду тобой.
   - И как ты себе это представляешь? Чем ты там поможешь? Пару фаерболов наобум швырнешь, чтобы порушить то, что хорьки не успели повредить? - Да, жестоко, но там пеструшки расцветают. Беловолосый меня задерживает, а со скальными хорьками каждое мгновение промеделения черевато новыми вытоптанными и поврежденными грядками. Эти зверьки были достаточно умны, чтобы сообразить, что в наших теплицах есть, чем поживиться, но и достаточно глупы, чтобы, попробовав пару растений, не понять, что все тюльпаны для них несъедобны. В итоге - портили и вырывали с корнем все, что росло в теплице, в которую им повезло пробраться.
   - Я иду с тобой, - упрямо повторил беловолосый, идя на мой голос, вытянув вперед руки и высоко подняв голову. Даже так он умудрялся ступать практически бесшумно.
   Пожав плечами, мол "попробуй догони", влезла в туфли, и, перехватив поудобнее свое оружие, решительно распахнула входную дверь.
   На пороге стоял давешний развозчик и, ухмыляясь, целился в меня из пистоля. Дуло смотрело прямо мне в лицо.
   - Быстро, обратно в дом, - скомандовал он. - И показывай, где сейф. Из того, что в теплице, ты все припрятала, сучка. Думаешь - самая умная? - Кот противно рассмеялся.
   Скосив глаза, увидела, что беловолосый стоит, замерев и напряженно прислушиваясь, а в его руке разгорается фаербол. Лже-развозчику (а я теперь не сомневалась, что на дядюшку Руфуса мой ночной посетитель не работал, где только форму взял?) с улицы не было видно, что я не одна в комнате. Нарочито громко топая, я отступила не несколько шагов в комнату, и, крикнув "давай", пригнулась, ныряя за кресло, служившее мне кроватью.
   Как же медленно летит фаербол! Теперь я, кажется, понимаю, о чем говорил мой пациент. Долго, бесконечно долго. Ночной посетитель успевает выпустить пулю из своего пистоля. Правда, меня на линии выстрела уже нет. Фаербол наконец-то находит свою жертву, расцветая на ее груди огненным цветком.
   Лже-развозчик упал замертво, его развороченная фаерболом грудь все еще дымилась. Отличный выстрел! Пуля, которую он успел в последний миг выпустить из пистоля, разбила банку с многострадальной сиренью. Вторую, между прочим. Первую еще днем расколотил беловолосый, перевернув журнальный столик. "Выкину я эту сирень. Не судьба ей стоять в моем доме," - пронеслась в голове отвлеченная мысль. Думать о трупе у моего порога я сейчас не могла. Не укладывался он у меня в голове. Теплица!
   Вскочив из-за кресла, я помчалась наружу.
   - Куда? - Успела только услышать крик беловолосого. Но мне было не до него сейчас.
   Как и не до подельника лже-развозчика, который подкарауливал меня за углом дома. От ножа, которым он на меня замахнулся, я просто увернулась. Отстраненно отметила, как лезвие вспарывет ночную сорочку, срезав локон волос, разметавшихся по плечам. Я неслась к моим ненаглядным пеструшкам, не обращая внимания ни на холод морозной ночи, ни на то, что разрезанная ночнушка почти на мне и не держится, обнажая гораздо больше, чем это позволяют приличия. Гул фаербола за спиной тоже не заставил обернуться. Как и предсмертный крик моего обидчика.
   На пороге главной теплицы я замерла. Без сил опустилась прямо на снег, глотая подступающие слезы. Теплица была разрушена и восстановлению не подлежала. Почти все стекла выбиты, тюльпаны вытоптаны, полки, среди которых примостился пустовавший со вчерашнего вечера сейф, порушены. Видимо, не найдя в сейфе кристаллов, злоумышленники вспылили, порушив все, что мне было дорого, а потом двинулись приступом на дом, справедливо полагая, что схрон у меня не один. Они не таились, ведь, по их сведениям, слабая девушка жила одна. Вряд ли они читали расклеенные мной по городу объявления. А даже, если читали, то не сочли раненого достойной помехой. Не стоило всем сообщать, что мой запас кристаллов в порядке. На фоне безобразия, творящегося с кристаллами в городе, даже защита Синдиката не казалась такой уж весомой помехой. Тем более, что, прикончив меня, можно было рассчитывать, что жаловаться Синдикату будет некому. В такой глуши труп еще не скоро нашли бы.
   Я сидела на снегу, прокручивая в голове все эти мысли, а глаза мои шарили по руинам теплицы. Зачем? Ну приставили бы мне нож к горлу, или пистоль к виску, неужели я бы не открыла сейф и не отдала кристаллы добровольно? Зачем было убивать красоту? Холода, как и стынущих на щеках слез, я не замечала.

  
  10

   Я простоял на пороге не меньше получаса, напряженно вслушиваясь в ночные звуки. Сонно вскрикивала какая-то пичуга, вдали гудела Огневка, время от времени оглашая окрестности громкими хлопками-выстрелами лопающихся от чудовищной температуры извержения скал.
   Нападающих было всего двое - в этом я был уверен. Как и в том, что мои фаерболы их достали. Тишина и запах горелой плоти служили убедительным тому свидетельством. Но вот что с Ани? Я порывался пойти ее поискать, но в какой стороне находятся теплицы, понятия не имел. И, как назло, с улицы не доносилось ни звука, по которому можно было бы определить направление. Несколько раз окликал хозяйку, однако ответа так и не последовало. Когда, решившись, я уже сделал несколько шагов по снегу, плеча коснулась ледяная рука.
   - Пойдем в дом, - тихим, бесцветным голосом проговорила Ани, увлекая меня обратно внутрь. Войдя в гостиную и заперев дверь, девушка судорожно вздохнула. Точно. Тут же труп прямо посреди комнаты.
   Почувствовав ее дрожь через разделяющее нас небольшое расстояние, я сделал шаг и сгреб девушку, прижимая к себе. Она была вся ледяная. На щеках стыли дорожки от недавних слез. Сколько мы так простояли - не знаю. Отстраниться Ани не пыталась. Я чувствовал, как она постепенно успокаивается.
   - Нужно убрать тело, мне тут спать еще.
   - Потом, - кровать в спальне достаточно широка для двоих.
   ***
   Когда пришел Поль, я как раз пыталась сообразить, с чего бы начать приведение теплицы в порядок.
   - Ого, Ани, у тебя тут скальные хорьки со всего плато порезвились, что ли? - весело окликнул меня лекарь.
   - Да нет, всего двое, - вздохнула я. - Двуногих, хвостатых. Трупы на коврике перед входом, можешь полюбоваться.
   - Хорошо прожарены, - восхищенно присвистнул Поль, осмотрев тела. - Кто это их так?
   - Пациент твой, - усмехнулась я, испытывая гордость за беловолосого.
   - Силен, мужик, - в голосе лекаря послышалось уважение. - Как я понимаю, он уже очнулся?
   - Очнулся, еще как.
   - А где он сейчас? Я осмотреть его заскочил. Раз уж "добивательная терапия" нынче выходит из моды, нужно начинать вспоминать прежние навыки.
   - Спит еще. Спал, когда я уходила. У нас была бурная ночка, как видишь.
   На пороге спальни я затормозила. Ночь у нас и в самом деле была бурная. А наутро, когда солнечный зайчик перепрыгнул с подоконника на мой нос, я тихонько, стараясь не разбудить беловолосого, выскользнула из постели, трусливо сбежав в разрушенную теплицу. Как теперь себя с ним вести, я не знала.
   Кот уже проснулся и сидел на постели, скрестив ноги.
   - Ани, - улыбнулся он, услышав мои шаги.
   - Это Поль, он лекарь, пришел тебя осмотреть, - поспешно выпалила я, пока беловолосый не успел ничего больше сказать. Слишком поспешно. Поль изумленно глянул на меня, вскинув бровь, но никак мое поведение не прокомментировал.
   - Берт, - представился беловолосый, сползая с кровати и делая пару шагов, протянув руку для пожатия.
   - Поль, - лекарь поспешил ему навстречу.
   - Ты вспомнил! - обрадовалась я.
   - Еще ночью, - улыбка до ушей. - Просто тебя будить не стал.
   Я вспыхнула, надеясь, что Поль на меня сейчас не глянет. И правда, тот был уже занят пациентом.
   - Ани, шторы прикрой поплотнее, пожалуйста, - попросил меня лекарь, не оборачиваясь. - Повязку нужно сменить, а яркий свет может быть вреден.
   Я радостно кинулась выполнять поручение. Раз Поль так говорит, значит, он уже не так уверен в своем пессимистичном прогнозе!
   Заживало на беловолосом... Берте все феноменально быстро. Всего пара дней прошла, а порезы от разбитого окуляра уже начали затягиваться. Все равно, зрелище было не очень, но, по крайней мере, признаков воспаления не наблюдалось. Отек с правой стороны лица тоже спал, синяк сполз ближе к виску, глаз открывался. Я жадно подалась вперед, заглядывая через плечо Поля.
   Лекарь, однако, хмурился. Зажег небольшой огонек в ладони, поднес его к лицу Берта, поводил из стороны в сторону. Тонкая ниточка зрачка в обрамлении удивительного оттенка зеленой радужки и не думала хоть как-то реагировать на свет. Поль нахмурился сильнее.
   - Док, ты повязку снял уже полностью? - встревожился Берт. - Я все еще ничего не вижу.
   Я сделала Полю страшные глаза.
   - Отек сильный, - ответил тот, возвращая мне, однако, не менее выразительный взгляд. - Пока не сойдет полностью, это нормально.
   - Угу. А как долго?
   - Несколько дней, как минимум, - дал прогноз Поль, возвращая повязку на место. - И я бы все-таки рекомендовал избегать физических нагрузок пока. Знаю, ты боец. Вы ребята тренированные. Но ты же не хочешь осложнений?
   - О чем речь, док, - к Берту вернулось его сегодняшнее хорошее настроение. - Я, правда, собирался заняться переноской трупов сразу после завтрака...
   - Я сам помогу Ани. А ты лежи. Вот, - Поль сунул мне в руки флакон. - Накапай десять капель на полчашки воды.
   Я поспешно сбегала на кухню за водой. Видимо, недостаточно поспешно. Когда я вернулась, Берт уже не улыбался.
   - Все понял? - спросил Поль, когда я уже входила в комнату.
   - Да, чего уж тут не понять, - пожал плечами Берт.
   - Ани, я буду в гостиной, тело осматривать. Дай капли пациенту, уложи его, и поможешь мне, - распорядился Поль, выходя из комнаты.
   - Что он тебе сказал? - спросила я у беловолосого, поднося чашку с лекарством к его губам.
   - Неважно, - выпив, Берт задержал мою руку. - Ты веришь, что я тебя не обижу?
   - Да
   Я действительно в это верила.
  
   - Рассказывай, - попросила я Поля, когда мы выволокли труп из гостиной на улицу, бросив его рядом со вторым.
   - Внешних повреждений я не вижу. Похоже, что травма повредила не сам глаз, а что-то в голове. А как залезть к нему в голову без оборудования, которого нет уже триста лет, я не представляю. Есть небольшой шанс, что зрение начнет восстанавливаться, когда спадет гематома на виске. Но, Ани, долго скрывать от него правду у тебя не получится. Этот Берт отнюдь не дурак. Как поиски его родственников или знакомых продвигаются?
   - Пока никак. Я объявления по городу развесила.
   - Ани, ты точно не будешь делать глупостей? - Поль вопросительно заглянул мне в глаза.
   - Не буду... - Не говорить же ему, что глупость я уже сделала?

  
  11

   Ани меня избегала. Спать она перебралась обратно в гостиную, начав прикрывать дверь в спальню. А днем пряталась в своих теплицах, зная, что туда я пока дойти не в состоянии.
   В доме ориентироваться я худо-бедно за эти дни научился, благо тот был небольшим. Спаленка, гостиная, кухня и прятавшаяся за дверкой в углу гостиной ванная. Злополучный журнальный столик Ани сдвинула в угол, так что я больше ничего на своем пути не переворачивал.
   Однако выйти за пределы дома я пока не мог. И дело было не в том, что без помощи моей хозяйки я бы потерялся сразу за порогом, а в том, что она спрятала мои сапоги. Дескать, я должен отлеживаться, а не гулять по окрестностям. Но я был уверен, что причина не в этом.
   Ани корила себя за то, что поддалась порыву, позволила себе на одну ночь стать слабой и испуганной девушкой, нуждающейся в утешении. И найти это утешение в объятиях незнакомца, волею случая оказавшегося в ее постели. А теперь боялась, что я тоже пожалею о случившемся.
   Но я не жалел.
   ***
   Работы в теплицах был непочатый край. Несмотря на то, что пеструшки погибли, уничтоженные руками вандалов, отчаянию я предавалась недолго. Уже на следующий день настроение снова подскочило до весенней отметки.
   За те триста лет, что я вела бой на своей собственной арене, я поняла одно. Как бы плохо тебе ни было, как бы ни хотелось забиться в уголок, отвернуться к стене и обидеться на весь мир, это не вариант. Не мой, по крайней мере. Можно позволить себе прорыдать в подушку полночи, когда никто не видит. Но наутро нужно вставать, одеваться, брать в руки лопату или тяпку и идти в теплицу. И улыбаться. Потому что цветы чувствуют настроение того, кто о них заботится.
   Моих слез не видел никто. Никто, кроме пресловутой подушки - уж она-то их впитала немало - и беловолосого прошлой ночью. И если в подушке я была уверена, то... И я позорно пряталась в теплицах. Наполняя ведро за ведром, перебирала, просеивала почву, выбирала из нее битые стекла. Вооружившись молотком и гвоздями, восстанавливала порушенные полки. Заново перекапывала глядки, выискивая не погибшие от ночного холода и проклятого грибка луковицы. Тщательно промывала раствором марганцовки и укутывала каждую.
   Завтра я пойду в город, чтобы заказать новые стекла для теплицы. А когда их привезут и вставят, я снова высажу спасенные луковицы. Только Пламя Изначальное знает, сколько раз за эти триста лет мне приходилось начинать все с начала. И нынешняя катастрофа была не самой страшной. Просто самой обидной и неожиданной. Ведь я уже поверила, что все теперь будет хорошо.
   Сегодня я сбежала в теплицу еще до рассвета. Оставила завтрак для Берта на кухонном столе и выскользнула за дверь. Сегодня мне особенно неловко было с ним встречаться. Дело в том, что сегодня должен был прийти Поль, чтобы снять повязку. И вчера весь вечер беловолосый радостно шутил на тему того, как ему не терпится наконец-то увидеть свою таинственную спасительницу. Я не знала, куда девать глаза, хоть и понимала, что он меня все равно не видит. И вряд ли увидит - сегодня, или в какой-то другой день. Хорошо хоть про ночь нападения кот не вспоминал. Иначе, я, наверное, осталась бы ночевать в теплицах. Мне было неловко за свое тогдашнее поведение. Как будто я, воспользовавшись его слабостью, украла немного ласки и сочувствия, мне не предназначавшихся. Если бы он только намекнул на то, что хочет продолжения, или хотя бы, что не сожалеет... Но после ухода Поля этот разговор никто из нас так и не поднял, а Берт вел себя так, будто той ночью ничего и не было.
   - Такое впечатление, что этот гвоздь ты вбиваешь в гроб виновника разрухи в твоем детище, - раздался позади меня насмешливый голос Поля.
   Уже пришел? Так рано? Я взглянула на солнце. Да нет, не рано, время уже перевалило за полдень.
   - Есть такое, - через силу усмехнулась я. - Что нового в городе слышно?
   - Да вот хотел тебя попросить, не торчать снаружи в одиночку. Постояльца своего припаши, чтобы с тобой рядом сидел, что ли. Должен же от него какой-то прок в хозяйстве быть.
   - Ты же сам ему покой и постельный режим прописал, с чего вдруг теперь припахать предлагаешь?
   - Неспокойно в окрестностях, - вздохнул лекарь. - Таких нападений, как на тебя, было несколько, только вот не всем так повезло с защитником. Охотились за кристаллами. Ты в курсе, наверное, что многие кристаллы испорчены. Особенно в городе. У фермеров, живущих на отшибе, как ты, кое-что сохранилось.
   - Но зачем охотиться за кристаллами теперь. Ведь они больше не нужны. Совсем скоро это до всех дойдет, - я недоумевала. - Я наоборот, думала, что как средство взаиморасчетов кристаллы вскоре станут бесполезны...
   - Видимо, кое-кто так не считает. Кто и почему - неясно. Парни из Синдиката с ног сбились, пытаясь выяснить. Нечисто тут что-то дело.
   - Дела...
   - Ладно, где пациент?
   - В доме, - я замялась. - Поль...
   - Нет, Ани, и не проси. Я не стану ему больше врать. Я вообще не понимаю, что за странное у тебя желание дать ему несбыточную надежду? Кто он тебе, что ты так боишься ранить его чувства?
   - Никто... Просто один хороший день, позволивший пережить последовавшие за ним сто десять тысяч плохих дней...
   Я стояла на пороге, стараясь дышать потише, чтобы мое присутствие не заметили. Было ощущение, что подсматриваю, но я ничего не могла с собой поделать.
   Виток за витком, разматывался бинт. Миллиметр за миллиметром, ширилась улыбка Берта. Последний виток.
   - Э-э, док, ты снова свет вырубил?
   - Нет. Прости.
   Улыбка сползла с лица беловолосого.
   - Глаз в порядке. Что-то глубоко внутри пережимает нерв. Я ничего не могу с этим поделать. Не сейчас. До Обелисков, наверное, смог бы. Прости.
   Кулак Берта врезался в поверхность прикроватной тумбочки, оставляя на ней заметную вмятину.

  
  12

   Я услышал, как Ани, всхлипнув, выскочила из спальни, на пороге которой она мялась все это время, не решаясь войти. Значит, знала. Знала, но не говорила. Теперь стало понятно, почему она стала сбегать от меня после той ночи. Точнее, после визита дока, последовавшего утром. Не хотела связываться с калекой. Я был не в обиде. Просто...
   - Я хочу с тобой поговорить, как мужчина с мужчиной, - сказал Поль, вставая, чтобы закрыть дверь. Я прислушался к его шагам. Ходил он шумно. Теперь мне придется научиться различать котов по походке, почему бы не начать с дока.
   - Валяй. Надеюсь, это не будет лекция на тему того, что жизнь не закончилась, и ко всему можно привыкнуть? Если так, то не стоит стараться, док. Я в курсе. Просто сейчас я зол. Но это пройдет.
   - Не будет, - Поль остановился где-то чуть в стороне, садиться не стал. - Оставь в покое Ани, - внезапно попросил он. Именно попросил, а не потребовал.
   - А вот сейчас я не понял, - честно признался я, хотя на душе заскребло.
   - Ани - девочка хорошая. Она привыкла молча, сцепив зубы, тянуть лямку. Я ее знаю больше двух сотен лет. Ни разу, даже во времена самых крупных неудач, от нее никто не услышал ни слова жалобы. Она просто растит эти свои цветочки. Изо дня в день, триста лет. И улыбается. Что бы ни случилось.
   - Я не понимаю, к чему ты ведешь. То, что Ани - чудо, я уже понял и сам.
   - Она никогда и ни за что тебе не скажет, что ты ей мешаешь. Будет мило улыбаться и заботиться, разрываясь между тобой и теплицами.
   - Ясно. Ты имеешь в виду, что для Ани я обуза, но дать пинка под зад она мне никогда не сможет, - кивнул я. Что ж. Думаю, я хорошо понял, о чем он. - И что предлагаешь?
   - Есть кто-то, кто мог бы о тебе позаботиться? Кроме Ани.
   - Дочь. И лучший друг. Только в моем положении их сложно будет разыскать.
   - Я помогу.
   - И сапоги подай, Ани их в какой-то шкаф запрятала.
   ***
   Этот беловолосый снова заставил меня потерять душевное равновесие. Слишком часто - и слишком легко - ему это удается. Слезы застилали глаза, руки мелко дрожали.
   Я опустилась на колени возле одинокого огненного тюльпана, все еще цветущего посреди пустой грядки. Цветок не только не увял за эти дни, а, наоборот, распушился, стал ярче. А его аромат я ощущала даже с расстояния нескольких шагов. Осторожно приподняла мясистые листья, разлегшиеся во все стороны. Под одним из листиков притаился крохотный побег-стрелка из плотно сжатых молодых листочков. Еще один выживший.
   - Можно, я тебе помогу? - раздался у меня за спиной голос Берта.
   Он стоял в дверном проеме теплицы, прислонившись спиной к косяку. Высокая, гибкая фигура. Белоснежные волосы и хвост. Яркий, словно молодая трава, глаз с неподвижно застывшей ниточкой зрачка. И жутковатое на вид месиво шрамов на месте второго. Я отвернулась. Когда на нем была повязка, было проще. Сейчас, когда я смотрела в это лицо, то думала, что это вполне могла быть моя вина. Если бы я не начала играть в спасительницу, а просто добила бы его тогда... в тот, первый, день коты еще воскресали.
   - Ани? Ты здесь?
   Искушение промолчать и сделать вид, что меня здесь нет, было велико. Но вечно прятаться я не могу.
   - Здесь. Прости, я задумалась, не сразу тебя услышала.
   - Я спросил, чем тебе помочь.
   - А как ты сюда дорогу нашел? - вместо ответа спросила я.
   И тут же ойкнула, прижав пальцы к губам. Пламя, ну как я могу быть такой бестактной? Вот так всегда. Выпалю, не подумав, а потом жалею. Вот и в первую нашу встречу, я тогда в лоб спросила, не потерял ли он любимую. Триста лет прошло, а я так и не научилась быть тактичной. При звуке моего "ой" Берт как то странно напрягся, но потом расслабился, пожав плечами. Нет. Не помнил он меня. Да я и не в обиде. Это для меня та встреча была знаменательной: она подарила название для нового сорта тюльпанов - вершины моего труда. Которую я сумела-таки пронести через все эти столетия. А для него я просто была очередной юной дурочкой, стреляющей глазками в красавца-военного. Наверняка, у него в те времена было много таких.
   - Ани, не дергайся. Тебе не обязательно щадить мои чувства. И жалеть меня тоже не нужно. Просто скажи, чем тебе помочь. Ты же разрываешься тут одна. Думаю, грубая мужская сила тебе в помощь не помешает. Тем более, док мне рассказал, что нападений на фермеров было несколько. И дорогу обратно к дому я все равно не найду, сюда меня Поль довел, - усмехнулся беловолосый.
   - Не помешает, - согласилась я, поднимаясь и отряхивая землю с подола. - Только на сегодня я уже закончила. Просто сбежала, чтобы вам с Полем не мешать. Подумала, что мое присутствие тебя может смутить.
   - Я же не девица на выданье, чтобы смущаться, - рассмеялся Берт. - Ты - чудо, ты в курсе?
   - Ага. Мне говорили. Правда, как правило, после этого всегда следовала лекция на тему "ты занимаешься бесполезной ерундой, никому не нужны цветы в наше время", - вздохнула я. Вот сама не понимаю, почему я это сказала. Не в моих привычках жаловаться на жизнь. А таким лекторам я обычно вместо ответа просто... дарила цветок. И смотрела, как озаряет мимовольная улыбка хмурые, застывшие в безнадежности лица.
   - Но ты ведь все равно их растила, да? - Берт не спрашивал - утверждал.
   - Да, - я подошла к нему вплотную, подставляя плечо под его ладонь. - Идем в дом. Если хочешь помогать, я не против. Но для начала нужно сделать кое-что. Я тут подумала... Ты ничего не имеешь против того, чтобы стать похожим на пирата? Прости, но без окуляра ты выглядишь немного неэстетично... А цветы любят гармонию.
   - Ну, если для цветов, то я согласен, - рассмеялся беловолосый.

  
  13

   Ани снова тихонько всхлипывала. Не думаю, что она в курсе, что плачет во сне уже несколько ночей подряд. Иначе бы или дверь плотнее закрывала, или вообще перебралась бы спать в эти свои теплицы. По-моему, для нее было делом принципа, чтобы ее слез никто не видел. Кажется, та наша ночь стала единственным моментом за все три столетия, когда эта солнечная девочка позволила себе показать кому-то, что она тоже умеет быть слабой. Нет, не кому-то, а именно мне. И я это ценил.
   У Ани всегда все хорошо. Ани всегда улыбается. Я, конечно, эту ее улыбку не видел, но чувствовал. Она скользила во всем: в том, как Ани говорила, двигалась, просто молчала. Рядом с ней было тепло. Забытое чувство из прошлого, которое я гнал от себя все эти триста лет, думая, что от него будет больно. Но, на удивление, больно не было. Было хорошо. Так хорошо, что я опасался... нет, не так - я точно знал: это хорошее скоро закончится. Но пока я просто радовался и наслаждался случайно доставшимся мне теплом.
   "Пока я еще здесь, я обещаю, сделать все, чтобы ты снова мурчала эту свою песенку, лучик," - прошептал я еле слышно.
   Ани, вздохнув, пошевелилась во сне. Услышала? Проснулась? Нет. Просто перевернулась на другой бок и затихла. Дыхание ее выровнялось, стало спокойным, умиротворенным.
   ***
   - Пламя, я никогда не смогу по нему попасть, - беловолосый с досадой отбросил молоток, запустив руки в волосы на висках, сжимая голову.
   Этот жест появился у него в последние дни. Привыкать к своему новому положению Берту было нелегко. Пока он верил, что темнота - временное явление, то и относился к ней соответственно. Спокойно и немного иронично. Ему даже удавалось передвигаться по дому, не натыкаясь на мебель. Теперь же, с этим возникли проблемы. Он стал бояться. Боялся сделать шаг, ожидая, что какой-нибудь непоседливый стул тут же прыгнет под ноги. Боялся выполнять простые действия требующие координации движений. Боялся неудач. Но пуще всего боялся причинить мне неудобства своей беспомощностью. И злился. На себя, на эту темноту, ставшую его спутником.
   Я наблюдала за этими его страхами, не зная, как помочь. Прямые предложения помощи Берт отвергал. "Я сам," - таким был его универсальный ответ. Сам почищу клубни на ужин. Сам застелю постель. Сам забью этот дурацкий гвоздь. С гвоздем он мучился уже полчаса, попадая по пальцам, ругаясь, на чем свет стоит, но упорно отказываясь от моих предложений помочь.
   Единственное, в чем он принимал мою помощь - это наш ежедневный путь к теплицам и обратно. Дойдя до порога дома, Берт клал руку мне на плечо, и мы шли. С каждым разом получалось все лучше, но преодолеть этот путь в одиночку беловолосому пока не удавалось. Это не значит, что он не пытался. Один раз, свернув не туда, он врезался в скалы, нависающие над теплицами с северной стороны, разбив лоб. Несильно, но обидно. Второй раз я его еле успела завернуть перед обрывом: проскочив между двумя теплицами, Берт вышел на плато.
   Стыдно признаться, но мне хотелось, чтобы этот путь как можно дольше оставался для него непреодолимым. Мне было приятно чувствовать себя необходимой. До меня так долго никому не было никакого дела...
   - Ани! Ты тут?
   - А? Прости, задумалась, - вздрогнула я. - Что ты говорил?
   - Я говорил, что тебе не обязательно со мной тут сидеть. Занимайся своими делами. Я с этим гвоздем сам справлюсь, - Берт помолчал немного, потом, подумав, добавил: - Рано или поздно справлюсь. К вечеру точно, - горько усмехнулся он.
   - Берт...
   - Что, Ани? - вспылил он. - Не нужно меня жалеть. Пожалуйста. Только не ты.
   - Но почему? - я тоже не выдержала, поддавшись его настроению. - Почему мне нельзя тебе помочь? Ты ведешь себя так, будто один в этом мире. Но ведь это не так! Есть я. Я могу и хочу помочь. Есть Поль, в конце концов. Поговори с ним, может, хоть он тебе мозги вправит!
   - Мы с Полем уже все обсудили.
   - И? - Я ни за что не поверю, что это Поль мог стать причиной того, что беловолосый вдруг стал чувствовать себя обузой.
   - Ани, давай не будем. Я не хочу, чтобы ты расстраивалась из-за меня. Просто дай мне время. Ну же, улыбнись! - попросил Берт.
   - Зачем? Ты же все равно не увидишь! Ой... - ну вот, снова я сморозила бестактность.
   - А я твою улыбку кожей чувствую, - ухмыльнулся он. - А еще ты так смешно смущаешься...
   Пришлось улыбаться. А потом рассказывать небылицу о том, что мне просто необходимо перебрать эти луковицы. Луковицы я перебрала еще вчера. Но мне нужен был предлог, чтобы остаться и присмотреть за этим, таким самостоятельным, котом. Достаточно нейтральный, чтобы у него не возникло подозрений.
   Поль пришел после обеда. Тихо подошел к дверям теплицы, помахав мне рукой.
   - Берт, я отойду ненадолго. Нужно бульон на суп на ужин поставить. Не будешь без меня скучать?
   - Конечно, в чем вопрос. Мы с этим гвоздем прекрасно проведем время вдвоем.
   - Вот и замечательно, - усмехнулась я, поднимаясь с низкого табурета, на котором сидела.
   - Рассказывай, где ты пропадал столько дней? - спросила Поля, когда мы отошли за пределы слышимости.
   - Я пытался разузнать, не выжило ли что-то из медицинского оборудования.
   - И как, успешно?
   - Нет, - покачал головой он. - Триста лет невостребованности. Что-то на запчасти разобрали, что-то просто проржавело и пришло в негодность. Удалось лишь стетоскоп у одного антиквара выкупить, да набор хирургических инструментов.
   - Да уж, негусто, - посочувствовала я. - Чай будешь?
   - Не откажусь.
   - Так о чем ты хотел поговорить? И почему наедине?
   - Ани, я понимаю, что ты очень отзывчивая девушка, но... Поверь, не стоит тебе привыкать к твоему гостю. Рано или поздно он уйдет. Если он порядочный кот, то он это сделает. Он не захочет сидеть у тебя на шее бесполезной обуза.
   - Берт - не обуза! - возмутилась я. - Он мне помогает. И потом... Ведь есть же надежда?
   - Ани... - Поль устало вздохнул. - У меня сейчас нет надежды ни для кого.
   И столько горечи в его словах было, что я каким-то шестым чувством поняла, что он сейчас не о Берте. Точнее, не только о нем.
   - Что случилось? - Я присела на табурет рядом с доктором.
   - Дарка умирает.
   - Как? - Я замерла, как громом пораженная.
   - Она стара. Сердце и до Эры Обелисков было уже не в порядке, а за триста лет поизносилось изрядно. Теперь, когда нас не поддерживают кристаллы, процесс снова пошел, и его уже не остановить. Не с моим нынешним отсутствием оборудования и лекарств. Ей полгода осталось, может чуть больше. А сколько таких пациентов еще будет? - В голосе лекаря послышалось отчаяние.
   - Поль, - только и могла вымолвить я. Встала и, подойдя к нему, обняла за плечи. - Ты это переживешь. И сможешь восстановить все, что только в твоих силах. Я в тебя верю. И помогу.
   - Ани, ты...
   В гостиной послышались легкие шаги. Берт. Неужели, сам из теплицы дошел? И как много слышал? Мне кажется, что и у него где-то глубоко внутри теплилась надежда, что Поль сможет найти способ вернуть ему зрение. Я очень надеялась, что Берт зашел в дом не так давно и не слышал ту часть разговора, что касалась его.

  
  14

   Палка провалилась в пустоту. Снова я уже дошел до обрыва, в то время как всем расчетам до него еще шагов пять должно было оставаться. Палку мне выдала Ани, и выглядел я с ней, наверное, совсем по-дурацки. Зато больше не натыкался на все подряд и не пугал мою маленькую хозяйку попытками сброситься со скалы.
   Когда я в первый раз чуть не свалился с обрыва, решив самостоятельно прогуляться за теплицы, Ани, по-моему, подумала, что я попытался спрыгнуть нарочно. После того случая она не отпускала меня одного бродить по открытой местности, а ножи на кухне попрятала. Меня такая забота немного насмешила, но с тех пор я старался не показывать при ней своих эмоций, когда что-то не получалось. Время от времени все равно вырывалось, но нежелание огорчить Ани было сильнее, и я старался сдерживаться. Впрочем, был в том случае и один плюс: наш ежедневный путь до теплиц, когда мне приходилось полностью довериться этой маленькой солнечной девушке. Ощущение надежности, исходившее от ее нежного худенького плечика, было самым потрясающим, что со мной случалось. За последние триста лет - так точно.
   А потом Ани вручила мне эту палку, сообщив, что пора начинать учиться передвигаться самостоятельно, не натыкаясь на препятствия. Произошло это после ее разговора с Полем. Я не хотел подслушивать разговор, не предназначенный для моих ушей, и сразу постарался уйти, но меня заметили. Что ж. Я давно понял, что между этими двоими что-то есть, помимо добрососедских отношений, и что я здесь третий лишний. Но пламя, как же мне теперь не хватало ее хрупкого надежного плеча под моей ладонью!
   ***
   Берт снова топтался за теплицей. Медом ему там намазано, что ли? У меня каждый раз сердце замирало, когда я видела, как он подходит к обрыву, останавливаясь совсем близко от края. Но я, сцепив зубы, молча наблюдала, не спеша кидаться к нему на помощь. Поль прав. Рано или поздно беловолосый уйдет. Все уходят. Нечего котам делать со мной рядом. Я не из тех, кто сможет бросить цветы ради чего - и кого - бы то ни было. Слишком много усилий и надежд вложено в дело моей жизни. И мне нужно знать, что к тому моменту, как Берт это поймет, он сможет о себе позаботиться. В то, что найдется кто-то кто сделает это вместо меня, я верила мало. Мои объявления висели в городе уже месяц, но никто так и не объявился. Да и не те времена сейчас, чтобы кто-то решился взять на себя ответственность за слепого калеку.
   Раньше мне мечталось, что подевайся куда-то Обелиски, и мы заживем, как прежде. Но вот Обелисков нет. А мы все еще живем по законам Эры Обелисков, когда каждый сам за себя. Даже наоборот, теперь, когда нам есть, что терять, мы стали еще больше разобщены. И сейчас, как никогда раньше, мне верилось, что то, что я делаю, это не блажь глупенькой девочки, не попытка сбежать от реальности в выдуманный мир. Я была уверена, что красота, которую дарят нам цветы, поможет нам выкарабкаться и вновь обрести себя. Великий Вулкан вернется в наш мир, как он уже вернулся однажды. И если тогда он вернулся, привлеченный танцем Огненной Танцовщицы, то почему бы на этот раз ему не разглядеть надежду для своих детей в той красоте, которую мы все еще способны ценить и лелеять?
   Убедившись еще раз, что Берт не свалился с обрыва, не врезался ни во что, и вообще, в порядке, я вернулась к своей работе. Совместными с ним усилиями мы восстановили главную теплицу, и я вновь высадила спасенные луковицы пеструшек. Знаю, уже сезон прошел, тем более, что весна наступала стремительными шагами. Отцвела сирень. Я так и не решилась больше принести ее в дом, хоть и любила эти душистые грозди, наверное, даже больше, чем тюльпаны. Но у Берта сирень прочно ассоциировалась со смертью. Почему, он не говорил. А я не расспрашивала. Захочет - сам расскажет. Но сиренью я любовалась на окрестных кустах.
   Спасенные пеструшки всходили плохо, и мне приходилось уделять им раза в три больше внимания, чем всем остальным, вместе взятым. И еще термостат в теплице барахлил. Датчик температуры, переживший все эти триста лет - все-таки, до войны делали качественно - не выдержал простого нападения грабителей-вандалов. Как бы его починить? К сожалению, с техникой я была "на вы". И шепотом.
   В скалу врезался фаербол. Я присела от неожиданности. Снова Берт упражняется. Мне кажется, он попусту растрачивает пламя. Не будет больше боев. Вновь обретя способность умереть по-настоящему, коты стали бояться смерти. Арены обречены. Но этого я тоже ему не скажу. Мне кажется, беловолосый отчаянно пытается найти свое место в этой новой жизни. Как и все мы. Просто ему это немного сложнее.
   Что-то меня на философию потянуло. Пеструшки располагают. Снова мне пришлось подкармливать и утешать едва пробившиеся из грунта теплицы кустики. Тюльпаны помнили, чем закончилась их предыдущая попытка познакомиться с этим миром, и всходили неохотно. Я их понимала, но не могла позволить им расслабиться. Ну же, ребята, давайте, мы с вами сможем. Просто нужно перестать бояться жить, и все у нас будет хорошо.
   С трудом разогнулась. Спину ломило от долгого стояния в согнутой позе. А еще меня немного мутило. Уже третий день. Наверное, из-за того, что плохо сплю в последнее время. Мне постоянно снились тяжелые, какие-то обреченные сны. В них я оставалась одна. Во всем мире. Я и мои цветы. Но смысла их растить не было. Потому что Великий Вулкан покинул этот мир, разочаровавшись в нас. Потому что, получив обратно дар жить по-настоящему и умирать, воссоединяясь с Пламенем Изначальным, мы отказались им воспользоваться, пытаясь вернуть не-жизнь и не-смерть, которые навязали нам Обелиски.
   Сны эти были навеяны давешним взитом в город. Среди горожан ходили слухи о попытках вырастить новые Обелиски. После разрушения прежних, многие коты не верили в то, что Эра Обелисков подошла к концу. Некоторые пытались излечиться от мелких бытовых травм или заболеваний, воспользовавшись старым способом -"добивательной" медициной, как окрестил это Поль. Он заходил время от времени. В последний свой визит лекарь был подавлен больше обычного. Один из его пациентов счел, что ходить почти месяц со сломанной рукой на перевязи ему недосуг, и просто выстрелил себе в висок из пистоля. В нашем городе вновь стали появляться похоронные бюро.
   А некоторые коты, возможно, даже знакомцы моих грабителей, пытались восстановить прежний порядок мироустройства. Раздобыв "живые" кристаллы, они устраивали настоящую резню с жертвоприношениями, пытаясь заставить кристаллы расти. Безрезультатно, впрочем. Два таких логова уже вскрыли, а сколько их всего было по городу - никто не знал. Да и только ли по городу?
   - Ани, а Поль скоро зайдет? - Из размышлений меня вырвал Берт, споткнувшийся о порог. Вот все у него получалось, вроде бы, но только не преодолеть порог этой теплицы. Каждый раз об него спотыкался. Я уже подумывала о том, чтобы как-то от порога этого избавиться.
   - Не знаю, он в последнее время странный какой-то. А что? - поинтересовалась я.
   - Да есть одна идейка, думаю, док оценит, - беловолосый задумчиво крутил в руках свою перчатку. - Знаешь, Ани. А ведь прозвище Инженер у меня не просто так было. Я ведь действительно был инженером. До всего. И неплохим. И эта штуковина, - Берт приподнял перчатку, - задумывалась как медицинский инструмент. Эдакий универсальный скальпель. И, думаю, пришло время вспомнить об этом. А также о том, что я все-таки инженер.

  
  15

   Вспоминать старые навыки в новых условиях было сложно. Когда-то казалось, что я знаю устройство перчатки настолько хорошо, что могу починить или усовершенствовать ее с закрытыми глазами. Однако теперь, когда действовать и в самом деле приходилось на ощупь, причем без какой-либо возможности подсмотреть, я уже не так был в этом уверен.
   За три столетия у меня была масса времени, чтобы обдумать свое изобретение. Все те проблемы, которые заставляли топтаться на месте поначалу, были решены давным-давно. Я был уверен, что превратить это оружие в то, чем оно задумывалось изначально - совершенный хирургический скальпель - не составит труда. Составило. Будь во мне немного меньше гордости и глупого упрямства, я вполне мог бы попросить Ани о помощи. Перенастройка не так сложна. Думаю, под моим руководством девушка справилась бы с ней в два счета. Но в последние дни Ани все больше отдалялась. Мне казалось, что докажи я ей, что я - не беспомощный калека, что тоже на что-то гожусь, ситуацию можно было бы исправить.
   Поля было жаль. Док казался потерянным в последнее время. Слишком больно по нему ударила неспособность толком помочь своим пациентам. Как-то он с горечью признался, что будь у него работающий томограф и нормальные хирургические инструменты, он, скорее всего, смог бы мне помочь. Что ж, док. Пусть ты мне пока помочь не можешь, но я тебе - очень даже могу. Томограф прямо так сразу не обещаю, но хорошим хирургическим инструментом обеспечу.
   ***
   - Берт, я в город, вернусь через несколько часов, - прокричала я с порога.
   Беловолосый примостился на лавочке у дощатого столика во дворе, вертя в руках свою перчатку. С тех пор, как пару дней назад он озадачил меня сообщением, что пришла пора вспомнить, что он инженер, мой подопечный оказался потерян для общества. Хотя, поначалу он еще реагировал на внешние раздражители. Но получив от меня набор отверток и паяльник (вот уж не думала, что он у меня есть, но, как выяснилось, моя запасливость порой переходит всякие границы), пропал окончательно. Правда, я пока не видела, чтобы он что-то делал с перчаткой. Только ощупывал ее, поворачивая из стороны в сторону. Я не лезла со своими предложениями помощи, понимая, что у него сейчас они только неприятие вызовут.
   В город мне было не так уж и нужно: продуктов в кладовой хватало, а Дарке в цветочный магазин нести пока было нечего. На очереди была грядка с фиалками, но они пока еще только набирали цвет. Однако я очень хотела проведать подругу, да и к Полю зайти не помешает. Мое недомогание никак не проходило, наоборот, только усугубляясь. Теперь меня не просто мутило, но еще и подташнивало. Думаю, пора обратиться к доктору. К тому же, Поль не появлялся у меня уже несколько дней, а учитывая то, в каком он настроении уходил в прошлый раз... Мне было за него неспокойно.
   - Не ходила бы ты, Ани. По крайней мере, одна, - откликнулся Берт с опозданием. - Погоди, я с тобой пойду. Только палку эту дурацкую найду.
   - Не стоит, - не хотелось мне тащить беловолосого с собой, уж не знаю, почему. - Ничего со мной не случится, не переживай. Я быстро, туда и обратно.
   И я сбежала, пока он не успел меня остановить.
   К Дарке я не попала. А все потому, что решила сначала зайти к Полю.
   Лекарь, похоже, был не рад меня видеть. Приоткрыв дверь, он замер на пороге, осматривая меня мутными глазами. Запах перегара ударил в нос, меня замутило. Поль пил? Вот уж дивные дела. Кто-кто, а этот кот не позволял себе напиваться ни разу за все два столетия, которые мы с ним знакомы.
   - Ани, - без особой радости констатировал он. - Ты зачем пришла?
   Я немного опешила от такого приема. При других обстоятельствах, я бы, наверное, извинилась и зашла в следующий раз. Но подступающая к горлу тошнота напомнила, что помимо того, чтобы проведать старого друга, у меня было еще одно дело.
   - Поль, я плохо себя чувствую в последнее время. Хотела проконсультироваться. Но если я не вовремя, я зайду в другой раз, - я повернулась, намереваясь спуститься со ступеней.
   - Да нет, что ты. Прости. Проходи, - Поль распахнул дверь пошире. - Ты извини, у меня тут бардак, - виновато сообщил он, осматриваясь по сторонам, будто сам царящий вокруг хаос впервые заметил.
   - Поль, ты что пьешь? - спросила я в лоб. - Который день подряд?
   - Нет, что ты, - Поль отвел глаза. - Это я вчера вечером впервые напился. А это - просто результат элементарной лени.
   - Ну-ну. Тебе помочь с уборкой или сам справишься?
   - Сам справлюсь, - скривился он. - Лучше рассказывай, что тебя беспокоит.
   Я выложила ему историю своего недомогания, перечислив все симптомы.
   - И как долго это у тебя уже продолжается? - задумчиво протянул Поль, глядя на меня совсем уже не пьяными глазами.
   - Да несколько дней. Поначалу просто слегка мутило, а теперь еще и тошнит.
   - Симптомы сильнее всего по утрам?
   - Да, а как ты догадался? - Об этом я не говорила, просто не придала значения.
   Поль молча смотрел на меня с непонятным выражением во взгляде.
   - Только не говори, что отец - он, - с горечью сказал он.
   - Так, вот теперь я тебя не поняла, - я и в самом деле не поняла.
   - Ты беременна, Ани, - вздохнул Поль. - Судя по симптомам, уже около месяца. Я же просил тебя не делать глупостей. И ты пообещала!
   - Поздно просил, я к тому времени уже успела, - вздохнула я.
   Впрочем, вздох получился не таким уже и печальным, как я пыталась изобразить. Беременна! Что-то внутри меня принялось напевать веселую песенку. Да это же самая счастливая новость, какая только может быть! Триста лет дети Великого Вулкана были лишены счастья родительства. Триста лет у нас не рождались котята. Кошки просто не беременели. Видимо, та искусственная жизнь, которую поддерживали в нас Обелиски, противилась этому, раз за разом возвращая организм в "правильное", по мнению Обелисков, состояние. И вот теперь, когда наконец-то проснулась Огневка, и наступила настоящая весна, я стану мамой! Вот Берт обрадуется. Впрочем... А обрадуется ли? Меня охватила паника.
   - Эх, Ани, - усмехнулся Поль. - Тебя можно читать, как открытую книгу. Не умеешь ты скрывать эмоции.
   - А нужно?
   - Да нет, что ты. Не при мне. Только... прости, но мне эта новость не кажется такой уж радостной.
   - Это еще почему? - насторожилась я.
   - Да все потому же, - Поль, вскочив со своего места, начал мерять шагами комнату. - Во сколько тебя убили? В семнадцать?
   Я кивнула, не понимая, причем тут это.
   - Значит, сейчас твоему телу семнадцать. Понимаешь? Ты не готова еще стать матерью, организм сам еще не до конца сформировался. А значит - возможны осложнения. И я совсем не уверен, что к тому моменту, когда тебе придет пора рожать, я буду готов помочь тебе справиться в случае чего! - С каждым словом, Поль все повышал голос.
   - Не ори, - я сжалась под его напором. - И что теперь предлагаешь делать?
   - Для начала, я бы посоветовал не говорить Берту.
   - Почему?
   - По той же причине, по которой давал свой запоздалый совет не делать глупостей. Не пара он тебе. Ну, посуди сама, что он сможет дать тебе и детям?
   - А что, будет лучше, если я буду их сама воспитывать?
   - Ну почему сама? - Голос Поля упал почти до шепота. - Есть же я.
   Вот это заявочка. Поль был мне очень симпатичен. Как друг. Преданный и верный. Но жить с ним, вместе растить детей? Такого я представить себе не могла. А с беловолосым могла. Странно...
   Мое внимание привлек странный шум за дверью, разделяющей гостиную и кухню. Насколько я помнила, эту дверь Поль никогда не закрывал. До сегодняшнего дня.
   Не особо соображая, что делаю, я встала, подошла к двери и распахнула ее, делая шаг на кухню. Успела только услышать стон Поля: "Ани, нет. Стой!"
   Прямо в лицо мне уставилось дуло пистоля, а откуда-то слева прилетел болезненный удар в висок. Уже падая, увидела двух типов подозрительной наружности, связанного незнакомого мне кота и кристаллы, ровными рядами выложенные не кухонном столе. Стол был весь в подпалинах от фаерболов.

  
  16

   Я понимал, что конкуренции с ее цветами мне не выдержать. Да что там мне. Даже Полю, который был рядом с Ани последние столетия, это не по силам. Просто потому, что цветы для нее вне конкуренции. Предполагаю, что лекции про бесполезность занятия, бывшего для Ани делом всей жизни, читал ей именно Поль. И это давало надежду, что тот, кто поймет, что с цветами нужно не соперничать, а дружить, получит главный приз.
   Кстати о нем. Ани не было уже более четырех часов, и я начинал беспокоиться. Превращаюсь в наседку. Хотя, положа руку на сердце, беспокоила меня не безопасность Ани, а другое, в чем я не готов был себе признаться. Очень уж она активно возражала против того, чтобы я с ней шел. Настолько, что возникала мысль, будто истинной причиной столь острой необходимости похода в город было желание увидеться с Полем. Без помехи в виде меня. Что ж. Логично. В душе кольнуло. Я поймал себя на мысли, что готов вновь полюбить аромат сирени.
   ***
   - Давайте, девку сначала. Нам свидетели все равно не нужны, - вплыл в мое сознание незнакомый голос.
   - Если с девушкой что-то случится, я больше не пошевелю для вас и пальцем, - в голосе Поля звучала усталая решимость.
   - Слышь, лекарь. Ты сам к нам пришел, чуть ли не на коленях умолял, а теперь условия ставить пытаешься? - Еще один незнакомый голос. Хотя... Где-то я его уже слышала.
   Я открыла глаза, но сразу рассмотреть говорившего не получилось: мешали упавшие на глаза кудряшки. Попыталась откинуть волосы с лица, мотнув головой (руки оказались связаны за спинкой стула, на котором я сидела), но шея от неудобной позы затекла. Висок болел, но не сильно. Похоже, я отделаюсь простым синяком. Если вообще из этой передряги выберусь живой. А судя по услышанному куску разговора, шанс на это был минимальный. Вспомнила, что сегодня так и не полила готовые расцвести фиалки, и что беловолосый понятия не имеет, в какой стороне находится город.
   - Очнулась? Двужильная, - уважительно протянул тот же смутно знакомый голос. Грубая рука помогла убрать мешающие волосы с глаз. Схватив за них, и потянув голову вверх. Я наконец-то смогла рассмотреть лицо, прилагающееся к смутно знакомому голосу. Лицо тоже было знакомым. Смутно. Один из шестерок Синдиката. Из тех, кто заходил ко мне раз в месяц за взносами. Этого я запомнила, очень уж нахально он себя вел каждый раз.
   - Аккуратнее с ней, - Поль был бледен. Его напряженный и абсолютно трезвый взгляд блуждал по кухне, избегая встречаться с моим вопросительным. - Ани, ты как? Тебя не мутит?
   - Меня тошнит, - ответила я. - От мысли, что у тебя с этими может быть что-то общее.
   - Ани, ты не понимаешь... - в голосе доктора была такая боль и отчаяние, что я вздрогнула. - Я вынужден хвататься за соломинку!
   - Поль, я и в самом деле не понимаю, - мягко заметила я. - Что у тебя такого произошло? И главное - почему ты мне ничего не сказал? Мы ведь друзья. Я так думала...
   - Друзья, - с горечью проговорил Поль. - Да, конечно, друзья. Как я мог усомниться. Для прочего, неудачнику ты предпочла калеку.
   Я смотрела на него, понимая, что где-то дала маху. Как я могла быть настолько невнимательна, что упустила, как верный, надежный друг вдруг стал незнакомцем? Почему меня не оказалось рядом в тот момент, когда ему нужна была поддержка? Я не узнавала Поля в этом сломленном коте. Невольно сравнила его с беловолосым. Несмотря на то, что, как мне казалось, Берту было гораздо сложнее приспособиться к новому миру, он справлялся. А у Поля, похоже, с этим возникли проблемы. И немалые. Причем, давно. Потому что сейчас все выглядело очень запущено.
   - Поль, я...
   - Ани, не нужно. Я сознательно в это впутался. Дело даже не в тебе. Точнее, не только в тебе. Доктор, неспособный помочь пациенту, не имеет права называться доктором. А я никогда не переставал им быть. Да, на долгие годы Обелиски взяли на себя труд содержать наши тела в рабочем состоянии, и я стал забывать, каково это - терять пациентов. А теперь вспомнил. И мне это не нравится. Одно дело - потерять пациента, когда знаешь, что сделал, все, что в твоих силах. И совсем другое - когда точно уверен, что пациент уходит из-за твоего бессилия. Из-за того, что ты расслабился, потерял навыки, не сберег то, что сейчас могло бы спасти эту жизнь.
   - Поль, но ведь... Все можно восстановить! - Я не смотрела на него, старательно разглядывая горшок с давно отцвевшим тюльпаном на подоконнике. Куст покрывал проклятый пепел, но, к моему удивлению, растение все еще боролось за жизнь. В отличие от своего хозяина.
   - Да, ты могла бы. Ты - сильная. Я - не такой. Я решил попробовать другой путь. Проверенный, - Поль мотнул головой в сторону стола, на котором громоздились кристаллы.
   - Только не говори... - Меня пронзила догадка.
   - А какой еще выход ты предлагаешь, Ани?
   - Любой другой. Только не это. Произошло то, во что мы уже не верили. Падение Обелисков - это чудо! А ты хочешь вернуть все обратно? Хочешь вернуть Эру Обелисков? Снова стать рабом этих штуковин?
   - Так, ребята, мы, конечно, заслушались столь трогательной беседой, но мы тут не для наблюдения за вашими душевными терзаниями собрались. Док, ты обещал результат, но что-то я не вижу никаких изменений, - тот, который из Синдиката, потерял терпение.
   - Эти кристаллы не годятся, - раздраженно бросил Поль. - Я же говорил, что нужны живые. А эти уже начали мутнеть.
   - Где я тебе другие достану? - разозлился кот. - Вот этот, вроде бы подрос, давай пробовать, пока он тоже не помутнел, - он взял один из кристаллов покрупнее со стола.
   - Чтобы пробовать, нужно, чтобы кристалл не просто подрос, а укоренился. Иначе воскрешения не произойдет, - оборвал его Поль.
   - Так помоги ему подрасти, - кот был явно раздражен.
   - Ты видишь, у меня пламя на нуле. И я просил привести мне парочку сильных магов, готовых сотрудничать, а не одного слабого, которого приходится удерживать силой. У вас же куча бойцов на ваших аренах, неужели, не нашлось добровольцев?
   - Не твое дело обсуждать, кого сочли возможным, того и...
   Стук в дверь прервал его речь.
   - Кого там еще принесло? - Недовольно вскинулся Синдикатовец. - У тебя не дом, а проходной двор какой-то. Нужно перебираться на нашу территорию. Открой и спровадь побыстрее, - бросил он Полю. Тот покорно пошел открывать, плотно прикрыв дверь на кухню.
   В гостиной послышались голоса: низкий мужской и мелодичный женский. Синдикатовец дал знак своему молчаливому напарнику, и тот неслышно подошел к двери. Приник к ней ухом, пытаясь расслышать разговор, ведущийся в гостиной. В этот момент, дверь вылетела, снося мужчину, как куклу. Следом за дверью влетело два фаербола. Я вскрикнула.
   - Всем стоять, или она умрет, - к моему виску прижалось холодное дуло пистоля. Синдикатовец стоял за моим стулом, пригнувшись. Его напарник признаков жизни не подавал.
   - Так, так, Прилипала, снова беззащитных девочек обижаешь, - обалденно красивая девушка с шоколадно-огненными волосами и удивительно яркими зелеными глазами танцующей походкой вошла на кухню. Кого-то она мне напоминала... За ней, слегка прихрамывая, шел высокий мрачный брюнет. От обоих веяло такой силой, что на месте этого самого Прилипалы я бы сдалась без боя.
   - Танцовщица, ты ли это? Мы уж тебя похоронили давно, - выдавил из себя кот, не отводя пистольного дула от моей головы. - И кто это с тобой, неужели Мрак собственной персоной? А Инженера где вы потеряли? Эти двое друг без друга никуда.
   Инженера? Я вся подобралась.

  
  17

   Инженер я, в конце концов, или не инженер? Просидев много часов, я так и не решился начать разбирать перчатку. Все, что нужно было перенастроить, я перенастроил. Но оставались еще чисто механические переделки: "когти" убрать, броню поснимать, сделав конструкцию более гибкой. Хирургу не нужна защита, ему нужна маневренность. Перчатка не должна стеснять движения кисти, ведь точность так важна. Вздохнув, я отложил прибор. Пожалуй, стоит начать с чего-то попроще. Ани говорила, что термостат барахлит в теплице с пеструшками. Попробую-ка я его поколупать. Сделаю сюрприз к приходу моей хозяйки. Да и пеструшкам, думаю, понравится.
   "Пеструшками" Ани ласково называла сорт тюльпанов, у которых, по ее словам, лепестки были в полосочку двух, а то и трех, цветов. Я не помнил таких, этот сорт она вывела сравнительно недавно. Но в моем воображении они выглядели похожими на девчушку-цветочницу, триста лет назад подарившую цветок огненного тюльпана незнакомцу, случайно встреченному на улице давно несуществующего города.
   ***
   - Слушай, ну как ты можешь его защищать? - недоумевала Шейлена.
   - Поль не плохой, - вступилась я за друга. - Просто он в отчаянии. И в этом есть и моя вина. Меня не было рядом, когда ему нужна была помощь и поддержка.
   - Нет, Ани, я тебя не понимаю. Такое впечатление, что ты считаешь себя ответственной за всех вокруг. Как ты с такой гипертрофированной потребностью о ком-то заботиться Эру Обелисков пережила вообще?
   - Как, как. Цветы растила, - буркнула я, покрепче обнимая прихваченный с подоконника Поля горшок с огненным тюльпаном. Этот малыш так героически боролся с пеплом, что я просто не могла ему не помочь. К тому же, я заметила кое-то, что мне не терпелось проверить.
   Поля очень не хотелось оставлять одного. Несмотря на все уверения лекаря, что он будет в порядке, оставались у меня сомнения. Однако понимала, что ему сейчас не хочется видеть именно меня. Я не в обиде. Более-менее успокаивало то, что Полю есть, о ком сейчас позаботиться. Тот несчастный, которого для опытов с кристаллами приволокли незадолго до моего несвоевременного визита Прилипала и его подельник, был совсем плох. Думаю, лекарю потребуется все его мастерство, чтобы привести беднягу в порядок. Но я была уверена, что Поль справится. Заодно и пошатнувшуюся веру в себя укрепит.
   Шейлена... Когда кот, которого Прилипала назвал Мраком - вот уж точное прозвище, ничего не скажешь - обратился к Танцовщице по имени, все встало на свои места. Крутая у Берта дочь. И прав у нее на беловолосого больше, чем у меня.
   Оказывается, Поль приложил немало усилий, чтобы разыскать этих двоих. Берт рассказал лекарю, о своей дочери и напарнике. Лекарю, но не мне. Впрочем, я же и не спрашивала. Я только обманывала себя, говоря, что хочу разыскать кого-то, кто знал моего подопечного. На самом деле, в глубине души молила Великого Вулкана, чтобы никто так и не нашелся. А Поль искал. И нашел. Точнее, Шейлена с Марком - имя ее спутника было мало отличимо от его прозвища - нашли Поля, прослышав, что тот ими активно интересуется.
   От Шейлены я и узнала историю моего беловолосого. А история была ну очень уж любопытной. Теперь я знала, кого благодарить за то, что в нашем мире наступила настоящая весна. Надо же! Я с восторгом и каким-то суеверным трепетом смотрела на своих спутников. А еще я очень гордилась, что Берт тоже был причастен к свержению Обелисков. Причем, роль его была далеко не из последних.
   После взрыва Огневки, Берта ударом шального осколка снесло со скалы, на краю которой он остановился. Проснувшаяся гора выплевывала их великое множество. Скатившегося в ущелье беловолосого и его спутников разделил лавовый поток. Уверенности, что Берт выжил после такого удара, не было. А путь в обход потока занял много времени: Огневка разошлась, перегородив реками лавы обширную часть плато, да и перелом ноги, полученный Марком накануне, давал о себе знать, даже воскрешение не помогло. Да и неправильное было то, последнее, воскрешение. Кот до сих пор еще прихрамывал, потому и путь от дома Поля до моих владений занял больше получаса.
   - Ани, а почему папа у тебя до сих пор торчит? - Шейлена, отставшая было, чтобы о чем-то пошептаться с Марком, снова меня догнала. - Мне казалось, он обрадовался, что я жива, когда мы встретились там, на арене. Странно, что не попытался сразу нас разыскать.
   - Он ранен был. Тяжело. Сложно восстанавливался.
   Мы помолчали.
   - Ани, а чего ты с этим горшком обнимаешься, будто это возлюбленный твой? - Мне кажется, что Шейлене просто неуютно было молчать. Чем-то я ее смущала, и она это смущение пыталась забить многочисленными вопросами. Спутник ее был, похоже, не из любителей поболтать. Он просто молча шел позади нас, не предпринимая абсолютно никаких попыток вмешаться в наш разговор. И это радовало. Честно признаться, я его побаивалась.
   - Это лучше, - я разулыбалась.
   - Горшок с полудохлой ботвой лучше, чем возлюбленный? - Кажется, мне удалось всерьез озадачить эту невероятную кошку.
   - Ага. Это надежда, - торжествующе предъявила ей горшок. - Видишь, пепел совсем подсох. Тряхни, и он осыпается с листьев, - я продемонстрировала подтверждение своих слов, пошевелив пальцем один из мясистых листьев.
   - И что?
   - А значит, что-то убило грибок. И он не может больше причинять вред тюльпану, - глянув на ее непонимающее лицо, я пояснила: - Пепел - это бич тюльпанов. Он мне столько крови попортил за эти столетия! Я обязана разобраться, что этот грибок убило. Ведь если пойму, то сумею победить заразу.
   - Да уж, чудо ты, Ани, - засмеялась Шейлена.
   - Мне говорили, - обиженно буркнула я.
   - Ой, да я не в том смысле.
   - В каком - не в том?
   - Ну, я догадываюсь, что многие считают тебя чудачкой. И не стесняются об этом тебе сообщать.
   - Есть такое, - неохотно согласилась я.
   - Так вот, я не в этом смысле. А в том, что это действительно чудо, что в наши дни можно еще встретить таких котов, как ты. Увлеченных своим делом. И я рада, что с тобой познакомилась.
   По-моему, я хочу иметь подругу. Вот ее. Мы знакомы-то не больше часа, а она уже поняла меня. Вот Поль за два столетия так и не понял.
   Мы свернули на мостик, ведущий через пролом к моему дому. Беловолосый сидел на лавочке за столиком во дворе и увлеченно в чем-то колупался отверткой. Не в перчатке, та лежала рядом. Я присмотрелась. Это что, мой термостат?
   - Берт, - негромко окликнула я его. - Принимай гостей.
   - Ани? - Кот поднял голову, настороженно поворачиваясь на звук. - Ты почему так долго? Я волновался.
   - Папа!
   - Шило? Это ты?
   - Конечно я, не видишь, что ли?
   Берт только усмехнулся. Шейлена перевела на меня растерянный взгляд.

  
  18

   Я ощущал напряжение, царившее в воздухе. Ани, сдав меня пришедшим с ней Марку и Шейлене, самоустранилась. Пискнув что-то вроде: "Ну, не буду вам мешать," - девушка сбежала в теплицы. Без нее я мерз. Солнце стояло еще высоко, и на садовом столике, за которым мы расположились, плясали островки света - я их ощущал кожей - но тепла от них не было.
   Шейлена явно не знала, как себя вести. Она шла на встречу с сильным, надежным отцом, который в детстве для нее был авторитетом и опорой, а встретила меня. И теперь суетилась, пытаясь одновременно радоваться встрече и переживать по поводу моего состояния.
   Марк был, наоборот, спокоен и, как всегда, сдержан. Но в нем я тоже чувствовал какое-то изменение. Не в отношении к себе, нет. Что-то с ним самим. Как будто Мрак, которого я знал эти триста лет, отступил, и из-за его плеча выглядывал тот, старый добрый Марк. Веселый парень, влюбленный в пламя. Понять причину такого изменения у меня не получалось. Хотя... Припомнилось, что там, внутри Обелиска, в его руках тоже горел фаербол. Но те события были больше похожи на бред или сон, и мне вполне могло померещиться.
   ***
   Как интересно. Оказывается, все эти долгие столетия решение проблемы могло лежать прямо у меня под носом. Наклонившись над столом с лупой, я рассматривала горстку мертвого пепла, собранного с листа выжившего огненного тюльпана. Пепел выглядел как пепел. Не грибок, незаслуженно получивший это благородное имя, а обычный пепел, какой бывает, когда что-то сгорает.
   Но сам цветок не был обожжен, только листья слегка сморщились, как от недостатка полива. Что странно. Почва в горшке была влажной. Если не считать сильно подсохшего верхнего слоя, схватившегося потрескавшейся корочкой. Интересно, что могло привести к такому эффекту? Я призадумалась, вспоминая условия, в которых находился цветок у Поля. Вроде бы все, как обычно. Судя по тому, что почва внутри влажная, поливать Поль его не забывал.
   Задумчиво подняла взгляд, наблюдая за расположившимися во дворе гостями. Марк как раз зажег на ладони небольшой огонек. Берт водил над ним рукой, чему-то улыбаясь до ушей, а Шейлена сидела сбоку, подперев рукой щеку и не отводя сияющий взгляд от Марка. Вздохнув, отвела взгляд. Нечего пялиться, пусть ребята пообщаются. Им есть о чем. У них так много общего: все трое маги, бойцы, прошедшие бесчисленные арены, не говоря уже о тех связях - родственных и дружеских - что были между ними... Простая цветочница, не обладающая даже капелькой магии, к тому же совсем чужая в этой тесной компании, я там только помеха.
   Пламя! Не в том смысле, что восклицание, а в том, что пламя может оказаться ключом. На кухне у Поля взорвалось немало фаерболов.
   Я выскочила из теплицы.
   - Берт, ты не мог бы мне помочь кое что проверить? - По привычке, я обратилась за помощью именно к беловолосому, не сразу сообразив, что сейчас у меня целых три огненных мага в распоряжении. - Ой, ну или кто-то из вас, ребята.
   - Да, Ани, я сейчас, - Берт встал, нащупывая палку.
   - Я помогу, сиди, - Марк поднялся тоже. - Тебе наверняка хочется с дочерью поговорить.
   Берт сел обратно, а на лице Шейлены промелькнул легкий испуг. Похоже, она еще не поняла, что беловолосый не так уж и изменился.
   - Что нужно делать? - спросил Марк у меня, когда мы зашли в теплицу.
   - Фаербол нужен. Хочу проверить одну гипотезу. Сможешь организовать?
   - Да! - Ох, да у него непорядок с мозгами, похоже. Такой счастливой улыбки, вызванной простой просьбой создать фаербол, я еще никогда не видела. Я поежилась. Марк сейчас на безумца был похож. Невольно оглянулась, ища глазами Берта. От брюнета мой порыв не укрылся, но он только усмехнулся.
   - Не бойся, я не маньяк. Просто долгое время думал, что потерял огонь, и теперь радуюсь, как ребенок, каждый раз, когда представляется случай напомнить, что теперь он снова в моем сердце, - при этих словах Марк бросил взгляд на Шейлену.
   Э, да, похоже, я знаю, кто именно вернул огонь твоему сердцу. Огненная Танцовшица опять отличилась.
   - Куда бить? - деловито осведомился кот.
   - Ой, даже не знаю... - я призадумалась. - Мне нужно проверить, как будет себя пепел вблизи пламени фаербола вести. Но тут опасно, наверное, фаерболами кидаться... Да и эксперименты лучше ставить не на всей грядке сразу... Нужно отсадить пару кустов, потом заразить их пеплом, подождать, пока колония распространится.... Ага, эти горшки подойдут, пожалуй... - Забыв про помощника, я полезла под стол за горшками.
   - Как я понимаю, на текущий момент отбой? - Марк насмешливо смотрел на меня сверху вниз.
   - Да... Прости, что оторвала от общения, я не подготовилась, - я в самом деле чувствовала себя виноватой. Нужно было подумать, прежде, чем звать кого-то. Привыкла, что Берт помогает продумать реализацию любой дурацкой идеи, пришедшей мне в голову. Вот и кинулась первым делом к нему.
   - Отбой, так отбой. И Ани, - Марк обернулся уже на выходе из теплицы. - Спасибо тебе. За то, что вернула нам его... Живым.
   Да. Живым. И это - главное. Теперь такое время настало, что умереть мы всегда успеем. А вот научиться жить по-настоящему может оказаться сложной задачей. Как показало происшедшее с Полем, для очень и очень многих.
   Критически оглядела свои владения. Вторую партию огненных тюльпанов я высадила, как только убедилась, что достаточно хорошо обработала теплицу после нашествия пепла. Выживший и его детка давно отцвели, и теперь набирали силы, наращивая луковицы. Их я отгородила невысоким заборчиком из веточек. На всякий случай. Это же невероятная удача! Получить сорт, устойчивый к пеплу, да еще и способ борьбы с этой заразой в придачу! Что бы там ни было, а я дождалась того момента, когда пришло время жить. И теперь никто не скажет, что цветы - это никому не нужно. Потому что цветы - это то, что поможет нам выжить. Огненная Танцовщица вновь возродила огонь в сердце Великого Вулкана. А огненные тюльпаны помогут вновь зажечь огоньки в сердцах его детей.
   Мурлыча себе под нос песенку, выбралась из теплицы. Пора бы и про гостеприимство вспомнить, чаю гостям предложить хотя бы. Критически оглядела троицу. Да, пожалуй, тут нужно что-то посущественнее чая.
   Марк сидел совсем рядом с Шейленой. Слишком близко для простого знакомого. Поразительно они все-таки смотрелись рядом. Хрупкая, изумительно красивая девушка, от которой, впрочем, веяло силой. И мрачный, пугающий меня до икоты, кот. Даже, если не обращать внимание на застаревшие следы ожогов, Марка нельзя было назвать красавцем. Да и на весельчака он не тянул. Одни бездонно-черные глаза, наполненные тьмой, чего стоили. Жуть. Но стоило Марку взглянуть на Шейлену, как в этой тьме разгорался такой огонь, что сразу становилось понятно: Великий Вулкан встретил свою Танцовщицу. На мгновение мне отчаянно захотелось, чтобы когда-нибудь ТАКОЙ взгляд предназначался и мне. Впрочем, я тут же отогнала эту мысль. Этого у меня точно не будет, даже если... Стоп, Ани.
   Я подошла к гостям, намереваясь узнать, достаточно ли они проголодались для обеда.
   - Я уже все продумал: откроем контору, будем напару ремонтом и восстановлением техники заниматься, - вещал Марк.
   - Ты ничего не забыл? - Берт настроен был более скептически. - Я свою перчатку для дока хотел перенастроить, помнишь, как мы обсуждали? Так и не решился разобрать. Вдруг не сумею обратно собрать.
   - Ой, да ладно тебе. Мозги же у тебя не пострадали? - Марку, похоже, на мелкие препятствия было плевать. - Дочурку твою подучим, будет помогать в семейном бизнесе.
   - Да какая я ей семья, - Берт махнул рукой. - Шейлена, я не претендую на место рядом с тобой после стольких лет. Ты - взрослая, самостоятельная кошка, у тебя своя жизнь. Я просто рад, что знаю, что ты жива.
   - Эй, папаша, ты, может и не претендуешь, - возмутился Марк. - Но я-то претендую и еще как.
   - Не понял? - Берт выглядел озадаченным.
   - А чего тут не понять, - хитро прищурился Марк. - Как может муж не претендовать на местечко рядом с женой?
   - Эй, а меня спросить? - На этот раз возмутилась Шейлена.
   - А тебе нужны слова? - Марк был искренне изумлен.
   - А как ты думаешь? - Шейлена пыталась сделать вид, что сердится, но при этом выглядела такой возмутительно счастливой, что я снова позавидовала. Зато у меня уже есть... будут котята.
   - Думаю, что нет.
   - Ого, Мрак, да ты таки заполучил свою Танцовщицу! - восхищенно присвистнул Берт. - Шило, ты в курсе, что этот тип - твой самый преданный фанат. Он тобой просто бредил. Все мечтал умереть рядом с тобой.
   - А я и сейчас мечтаю. Только пусть это произойдет как можно позже. Когда мы оба состаримся, - Марк улыбнулся. Ого. Вот это улыбка. Теперь понятно, что Шейлена в нем нашла. - Так что, Инженер, ты с нами семейный бизнес организовывать?
   - С вами, куда я денусь, - Берт тоже улыбнулся.
   А у меня сердце сжалось. Да. С ними. Бизнес. Семейный. Ну что ж, Ани, а на что ты рассчитывала? Говорил тебе Поль, не делай глупостей. И не лги себе, что его предостережение запоздало.

  
  19

   Ани суетилась. Обед. Ужин. Обеспечить всех спальными местами. Такое впечатление, что она сломалась. Заклинило на режиме "радушная хозяйка". Все время с улыбкой, все время готовая что-то принести-подать, угодить гостям. Только вот тепла от этой ее улыбки я не чувствовал. Как будто угас мой лучик, за тучку спрятался. Знал, что улыбается, потому что это не Ани была бы, если не улыбалась бы. Я ее пытался поймать на разговор, но так за весь день и не преуспел. Она ускользала, словно сон.
   Началось все с того, что девушка с радостью приняла помощь Марка в теплицах вместо моей. Потом она находила кучу предлогов, чтобы избавить нас троих от своего присутствия. Возилась в теплице допоздна. Отказалась от помощи в приготовлении ужина, хотя у нас уже стало традицией, что я ей в этом нелегком деле мешаю каждый вечер.
   И вот, когда встал вопрос устройства нашей, сильно разросшейся, компании на ночлег в ее крохотном домике, я попытался-таки наверстать упущенное за день. Решительно уступив кровать, вместе со всей спальней в придачу, нашей сладкой парочке, я вызвался спать на полу в гостиной. Уж ночью-то ей никуда не сбежать.
   Как показала жизнь, ничего я не смыслю в цветочницах.
   ***
   Как же все-таки долго тянется день. И как стремительно он пролетает. Я не могла найти себе места в своем же доме. Чувствовала себя не в своей тарелке. Хотелось, чтобы эти коты поскорее ушли, и я снова могла вернуться к своей такой привычной и размеренной жизни. К фиалкам, ирисам и огненным тюльпанам. К маленькой весне, которую я лелеяла все эти столетия. К той наивной, но такой искренней вере, что этот кусочек красоты, который в моих силах подарить окружающим, кому-то нужен.
   Сейчас эта вера пошатнулась. Ведь не нужен мой дар был именно тому, кому я его уже однажды вручила. Мой хороший день, бывший со мной все эти сто десять тысяч рассветов и закатов, подходил к концу. Да и что такое один маленький цветок в сравнении с настоящей дружбой и родительской любовью? И мне оставалось только отойти в сторонку.
   Да, нелегко было принять такое решение. Но мне оно казалось правильным. Я не буду мешать беловолосому возвращать свою жизнь. Я с самого начала знала, что это не мой кот, что я не могу оставить его себе. Хотя... Я все-таки умудрилась его себе оставить. Маленькую, но такую важную, частичку. Или несколько. Сколько бы их ни было, но я их уже всех заранее любила.
   - Вы берите кровать в спальне, она достаточно широка для двоих, а я ночь на полу в гостиной перекантуюсь, это не проблема, - решил Берт.
   Мне только и оставалось, что соглашаться. Да, он прав, он не хуже меня знает возможности дома. На мое кресло он не поместится, там мелкая я с трудом размещалась. На кухне устроиться негде. Ночевать третьим в комнате с почти молодоженами - не вариант. Остается гостиная. Как пошутил беловолосый, "на коврике у моих ног". Только мне не очень смешно. Мне грустно. Завтра он уйдет. Все они уйдут. А я удерживать не буду.
   - Ани, ты сегодня какая-то странная, что-то произошло? - подал голос Берт, когда я думала уже, что он заснул.
   - Да обычная я, - вздохнула я. - Просто не хочу вам мешать.
   - Прости, но я не верю, - беловолосый приподнялся на локте, повернув голову в мою сторону. - Я тебя достаточно хорошо изучил.
   - Я за Поля волнуюсь, - надеюсь, такой вариант объяснения его устроит.
   - А. Понятно, - голос Берта потух. - Есть основания?
   Я не сказала ему ни слова о том, что произошло у лекаря. И с Шейлены с Марком слово взяла, что они будут молчать. Очень уж не хотелось, чтобы Берт подумал о Поле плохо. Почему-то казалось, что именно беловолосый может помочь моему другу выбраться из того тупика, в который тот сам себя загнал. Если успеет до своего ухода, конечно.
   - Есть, к сожалению, - я не стала кривить душой. - Мне кажется, он сломался. Ему очень сложно смириться с изменившимися условиями. И я очень благодарна тебе, что ты ему помогаешь. Он действительно оценит твой подарок. Потом. А пока что я не знаю, что мне сделать, чтобы заставить его вновь поверить в себя.
   - То же, что ты сделала, чтобы заставить поверить в себя меня.
   - А что? Прости, я ничего не делала.
   - Ты была рядом. И улыбалась.
   - Да уж, действительно подвиг, - кисло улыбнулась я. - Думаю, он оценит.
   - Ани, - начал Берт.
   - Что?
   - Да нет, ничего. Так, - похоже, он был не рад, что начал разговор. - Марк меня зовет мастерскую с ним вместе открыть.
   - Я слышала. Как раз мимо проходила. Это ведь то, чего ты хочешь?
   - А ты? Хочешь этого?
   - А что я, Берт? - Я не выдержала. - Это твоя жизнь. Тебе решать, чего хочешь от нее ты. Я от своей знаю чего хочу: растить цветы и наконец-то разобраться с этим противным пеплом.
   - И все?
   - И все. Спокойной ночи, Берт, - нет, не все. Еще я хочу, чтобы ты остался. Со мной, моими тюльпанами и нашими будущими котятами. Но я тебе этого не скажу. Потому что ты - не мой кот. Я не могу взять тебя себе. У тебя есть своя жизнь и свои мечты, к которым тебе предстоит идти. А мы только помешаем.

  
  20

   Я с самого начала знал, что ей не нужен. Ани - удивительно самодостаточное существо. Она существует в поразительной гармонии с окружающим миром. Она не знает, но я как-то раз подслушал, как Ани ведет себя в теплице, когда думает, что ее никто не видит. Разговаривает с цветами. С каждым из них. И для каждого у нее находится пара теплых слов и лучик света. Даже для меня нашлось. Но, к сожалению, я для нее так и не стал чем-то большим, чем эти ее тюльпаны.
   Наивно думал, что впереди куча времени. Что еще успею завоевать эту девушку. А время кончилось. Пришел момент сдавать меня в цветочный магазин. И Ани сделала это без сожаления. Ведь цветы нельзя просто оставить себе. Они должны выполнять свое предназначение. Как и коты. И Ани решила, что мне пора. Идти выполнять свое предназначение. И оставить ее наедине с ее собственным.
   А готов ли я согласиться с этим ее решением?
   ***
   Рассвет. Солнце неторопливо выползало из-за гор. Скоро его диск уже полностью покажется из-за вершины Огневки. В доме царила тишина. Я тихонько выбралась из постели. Неслышно ступая, пробралась к двери и выскользнула наружу. Пьяный весенний воздух ударил в нос. Капли росы блестели на свежей зелени травы. Под стеной дома примостился куст диких маков. Яркие алые головки на таких тонких, но таких сильных стебельках. Даже после затянувшейся на триста лет зимы им хватило упрямства раздвинуть камни мощеной дорожки, вырываясь навстречу весне.
   - Снимаю шляпу, ребята! - выразила я красавцам свое восхищение, отвесив шутливый поклон и приподняв воображаемую шляпу.
   Позади раздался тихий смешок. Я обернулась, стремительно краснея. На полянке возле дома стоял Марк. Разгоряченный, слегка запыхавшийся. Капли пота блестели на его обнаженном торсе, сплошь покрытом следами ожогов. Все-таки, странно. Насколько я знаю огненных магов, эти ребята способны как-то поглощать огонь, не давая ему повредить тело. Самые сильные даже пару-тройку фаерболов могут нейтрализовать без вреда для себя. А Марк был сильным. Очень сильным. Не сильнее беловолосого, но Берт вообще вне конкуренции. Чтобы заработать такое, ему бы как минимум в вулкан потребовалось упасть. Или это произошло, когда он был огня лишен? Но я не припомню, чтобы до Эры Обелисков были случаи, чтобы коты огня лишались, а случись это с ним уже при Обелисках, те мигом восстановили бы тело. И я все равно не понимала, как можно лишиться огня, а потом снова обрести его. Не иначе, как чудо.
   - Берт говорил, что ты так делаешь, когда думаешь, что тебя никто не видит, - усмехнулся Марк. - Но в его интерпретации это не было так забавно.
   Я совсем смутилась. А откуда Берт знает? Я же при нем ничего такого... Или все-таки видел? Ой, стыдно-то как...
   - Прости, не знала, что тут кто-то есть. Чего не спишь?
   - Размяться вышел. Нога после перелома еще барахлит, нужно нагружать побольше. Надоело в хвосте плестись, - пояснил Марк. - Ты уж прости, что подсмотрел. Мы уйдем, как только ребята проснутся, не будем тебя больше стеснять.
   - Да вы не стесняете... - У меня болезненно защемило где-то внутри. Ну вот и все. - Ты не мог бы мне перед уходом в теплице помочь все-таки фаерболами? Я через часик примерно подготовлю все.
   - Я? Или все-таки лучше Берта к тебе прислать? - Марк хитро прищурился.
   - Нет, не стоит, - я отвела взгляд. - Не хочу... прощаться. Потом выйду вас всех троих провожу.
   - Уверена? - Кот не сводил с меня проницательного взгляда.
   - Да, - и я сбежала в теплицу.
   Тюльпаны, рассаженные по горшкам накануне, ждали меня на столе, примостившемся у одной из стен теплицы. Нескольким кустам я еще с вечера подложила щепочки, которые обмакнула в споры из найденной под стеной колонии пепла, и тюльпаны стояли почти полностью покрытые этой заразой. Даже бутоны, уже почти готовые распуститься, были в ней. Я осторожно перенесла споры в оставшиеся горшки, потом тщательно вымыла и продезинфицировала руки. Все. Остается подождать час, пока грибок начнет распространяться, и можно приступать к экспериментам. Я хотела проверить, как будут реагировать колонии грибков на разных стадиях развития на близкое присутствие пламени фаерболов. В том, что именно оно убивало грибок, я практически не сомневалась. Оставалось только выяснить, на какой стадии еще возможно такое "лечение". А также подобрать оптимальную силу и температуру пламени.
   Открыла свою рабочую тетрадь. Тщательно расчертила таблицу, внесла в нее всех участников эксперимента, присвоив каждому номерок, и описав степень поражения грибком. От занятия меня отвлек тихий стук по дверному косяку. Вздрогнув, обернулась. На пороге стоял Берт.
   - Марк сказал, тебе помощь требуется, - тихо сказал он.
   Предатель твой Марк. Мне казалось, он понял, почему я отказалась от помощи беловолосого сегодня. Хотя... возможно, он понял меня гораздо лучше, чем мне показалось.
   - Да, нужно несколько фаерболов. Мне кажется, я знаю, как можно с пеплом бороться, только нужно кое-что проверить.
   - Сделаем, - Берт криво усмехнулся. - Раз уж ты прощаться не хочешь, просто поучаствую в твоих затеях еще разок напоследок.
   Пламя, и это ему Марк сболтнул? Как же здорово, что беловолосый меня не видит. По щеке покатилась предательская слеза.
   - Передашь перчатку доку? Я доделал, думаю, он разберется, что к чему. И еще, - Берт положил перчатку, лишившуюся своей брони и когтей и выглядевшую теперь вполне мирно, на край стола. - Скажи ему, что нужно ценить то, что есть. Нельзя жить прошлым. Настоящее дает нам уникальные шансы. А оглядываясь назад и проявляя нерешительность, можно запросто упустить то, что могло бы стать твоим будущим.
   - Передам, - мой голос сбился на шепот. Показалось, что Берт сейчас совсем не о Поле говорил.
   - Что поджигать? - Голос беловолосого прозвучал преувеличенно бодро.
   - Нужно три фаербола, слабенький, посильнее и максимальной мощности, - начала объяснять я. - Хотя, подожди. Нет, самый мощный не нужно. Поль - слабый маг. Лучше со временем воздействия слабого пламени поэкспериментировать.
   - Поль?
   - Ой, ну это долгая история. Но зацепку мне дал горшок с тюльпаном, стоявший у него на кухне. Поль там фаерболы запускал, - сумбурно пояснила я. - А ты можешь не выпускать фаербол, а просто подержать его в руках над тюльпанами какое-то время, а потом погасить? Чтобы избежать случайных разрушений.
   - Могу, конечно, - Берт кивнул. - А где подопытные?
   - Тут, на столике. Слева, - поспешно подсказала я, вскакивая с места, чтобы помочь моему ассистенту добраться до места.
   - С какого начнем? - деловито осведомился беловолосый. Я поймала себя на мысли, что вот именно этого мне и будет больше всего не хватать. Того, как он, не пытаясь читать нотации о бесполезности моего занятия, просто берет и делает все, что попрошу. И еще немножко больше.
   - Давай самый маленький.
   На вытянутой ладони загорелся крохотный, не больше кулака величиной, шарик пламени.
   - Немного поближе, - я взяла его руку, помогая поднести пламя поближе к покрытому пеплом по самую макушку тюльпану. Сквозь тепло его пальцев я чувствовала жар фаербола. Но он совсем не казался опасным или обжигающим. Скорее, ласковым, обещающим защиту и поддержку.
   Фаербол весело потрескивал пламенем, а пепел, выглядевший жирным и слегка влажным, начал стремительно ссыхаться, белея. И вот, уже не пепел, а зола осыпается легкими хлопьями с листьев и бутона.
   - Берт, действует! - Я подняла на него сияющий взгляд. Черная повязка, зрачок-ниточка, застывший на фоне весенней зелени радужки. Нет, не увидит он моей радости. А словами я не смогу передать.
   Освободившийся от пепла бутон раскрывал лепестки навстречу наступившему персонально для него рассвету. Желто-оранжевые у основания чашечки, пламенеющие алым к краям, изогнутые, словно язычки пламени. Поддавшись внезапному порыву, я сорвала цветок.
   - Возьми, - я протянула тюльпан Берту. - Это тебе. Подарок.
   Неосознанно, словно пытаясь вернуть мой хороший день, я повторила те самые слова, что сказала беловолосому незнакомцу, встреченному на улице давно несуществующего города триста лет назад.
   Берт замер, неверяще касаясь бархатистой поверхности лепестков. Провел кончиками пальцев вниз по стеблю, скользнул по моей ладони. Бережно взял ее в свои руки вместе с тюльпаном и медленно поднес цветок к носу.
   ***
   Я поднес цветок к носу, с наслаждением втянув густой и теплый аромат.
   Аромат дня, навсегда оставшегося в моей памяти, как хороший.
   Так вот ты какая, цветочница Анюта. Солнечная девочка со смешными кудряшками и огромными лучистыми глазами. Голубым и желтым. Цвета неба и солнца. Невозможно вспоминать эти разноцветные глазищи и не улыбаться - столько солнечных искорок в них танцует. А еще от тебя веет теплом и сочувствием. Уютным таким, совсем не обидным.
   - Прости, Ани, но я просто не могу дать этому хорошему дню закончиться просто так, - улыбнулся я, осторожно привлекая ее к себе.
   ***
   Я больше не сожалела, что мне никогда не достанется такой взгляд, каким смотрел Марк на Шейлену. Зачем мне взгляд, когда есть эти бережные и такие надежные руки? У каждого своя весна.
   - А еще у нас будут котята, - прошептала я, уткнувшись носом Берту в грудь.
   И много-много хороших дней, наполненных цветами.
  
   Потому что цветы,
   И любовь, и мечты -
   Это счастье, взращенное нами.*
  
   _____________
   * Песня "Цветочница Анюта". Музыка М. Табачникова Слова Г. Строганова
  

-Часть 4-

  Дым сбывшихся надежд

(Поль)

  
  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 19
  Глава 20
  Глава 21
  Глава 22
  Глава 23

  
  1

   - Сожалею, но сделать уже ничего нельзя, - на лице доктора сожаления нет, есть только бесконечная усталось. - Вот, если бы удалось распознать признаки болезни раньше и вовремя обратиться за медицинской помощью...
   Отец, бледный и изможденный, сидит в своем любимом кресле, обитом красным велюром. Внешне спокоен, только пальцы выдают его досаду, нервно теребя кончик изрядно полысевшего за последний месяц хвоста. Кивает понимающе, но толку в этом понимании. Вернуть время вспять и все переиграть уже не получится.
   - К несчастью, опознать симптомы на ранней стадии даже не каждый врач способен, - продолжал доктор. - Не говоря уже об обычном коте, без медицинского образования. Эта новая зараза очень коварна. Говорят, причиной тому технический прогресс - заводы загрязняют воздух. Не знаю, не знаю... Давно уже доказано, что болезни вызывает не сама грязь, а микроорганизмы, в ней живущие. А эти новые методы лечения... Я бы не рекомендовал. Толку от них - чуть, а мучения свои продлишь... - старик-доктор качает головой, неодобрительно цокает языком. У него имеется сложившееся мнение по любому вопросу, и он устал. Устал от новых непроверенных методов лечения, дающих ложную, по его мнению, надежду пациенту. Устал от новых болезней. Устал от старых и новых пациентов. Устал от жизни.
   - И что ты посоветуешь?
   - Приведи дела в порядок. Скажи близким, как они тебе дороги. И просто живи. Живи столько, сколько у тебя осталось, - пожимает плечами доктор. - Поверь, это лучшее лечение, которое я могу прописать.
   Отец качает головой. Он не согласен с доктором. Скоро старик, семейный врач и лучший друг отца вот уже много лет, выйдет за дверь этого кабинета. Отец подождет полчаса, чтобы убедиться, что доктор не задержался внизу, выпить чашечку чая по приглашению матери, и пошлет меня к тем самым "шарлатанам", предлагающим новомодные методы лечения. Потому что отец не умеет сдаваться. Или - что точнее - смиряться.
   Пора выбираться из моего укрытия. Я мягко ступаю босыми ногами по деревянному полу второго яруса отцовского кабинета, где я прятался среди книжных стеллажей, подслушивая разговор. Хорошо, что дом у нас большой, и отцовский кабинет имеет этот самый второй ярус, отведенный под библиотеку. С отдельной маленькой дверцей, ведущей на пыльный чердак, из которого по винтовой лестнице можно спуститься прямо в кухню. Я хорошо знаю каждую половицу и иду, стараясь не наступать на скрипучие. Вот она - невзрачная дверца. Хватаюсь за ручку.
   - Поль, можешь не прятаться. И раз ты все слышал... Сбегай к доктору Грэму. Я, кажется, видел его объявление во вчерашней газете, - отец даже виду не подает, что он сердит на меня за подслушивание. Выволочку я получу позже. Точнее, не выволочку, а серьезный "мужской" разговор.
   Лучше бы выволочку, как в детстве.
   ***
   - Поль, можешь не прятаться, - Кара осуждающе глядела на меня сверху вниз, высунувшись из окна гостиной.
   Да я и не прятался, вообще-то. Просто искал тихий уголок, чтобы поработать спокойно, а этот розовый куст показался мне вполне достаточной защитой от палящего летнего солнца. Политая утром травка газона очень даже располагала к тому, чтобы растянуться на ее прохладном покрывале и почитать справочник по патологиям развития, например. Через несколько дней начинается финальная сессия. И от того, насколько хорошо будут сданы экзамены, зависит, куда я смогу попасть на ординатуру. Был у меня один госпиталь на примете... Если повезет, я смогу поучиться у лучших. Если повезет, и все-таки одолею эти злосчастные учебники. Временами кажется, что Кара меня к ним немного ревнует и стремится всеми силами отвлечь от учебы.
   - Я все равно тебя вижу, и прекрасно помню, что ты обещал в магазин сходить. И не сходил, - миловидное личико моей подруги забавно скривилось.
   Она считает, что это выражение должно вселять в собеседника ужас перед грозной Карой. Однако, солнечные веснушки и лучистые светло-карие глаза не дают воспринимать всерьез ни одно из ее "грозных" выражений. И я смеюсь.
   - Ну прости, - с преувеличенным раскаянием опускаю глаза и прижимаю уши. - Зачитался. Вот, смотри: "Патологии внутриутробного развития. Справочник". Интересно же.
   - Да уж, действительно зачитаешься, - фыркнула Кара. - Теперь понятно, почему тебе "Ужасные истории Северного плато" не кажутся страшными. Кстати, в сегодняшней газете новый выпуск. Тирон возвращается. Хочешь, вместе почитаем после ужина? Я еще не читала, тебя жду.
   - Кара, прости, но после ужина я снова буду читать свои собственные "ужастики". Если не хочу, чтобы последняя сессия превратилась для меня в кошмар наяву, - вздохнул я.
   - Эх, не будет с тобой дела, - махнула рукой Кара. - Но раз в магазин ты не сходил, то котлеты на ужин не жди. Я не могу приготовить котлеты без мяса, которое ты не купил. Закажу что-то в "Рулетиках Дага", - трагическим голосом сообщила она.
   - Заказывай, поделом мне, - притворно-печально согласился я, пряча улыбку. Я-то знаю, как она любит "Рулетики Дага". И в магазин не сходил поэтому. Ведь мог бы и оторваться от книг на полчасика.
   Ладно, кому я вру? Не мог. Я Кару очень люблю... наверное. Во во всяком случае, мне с ней хорошо и весело. Но я хочу стать хорошим врачом. Должен. Я обещал.

  
  2

   - Ты пойми, так бывает, пациенты иногда просто умирают, вне зависимости от наших стараний, - эта серая мелочь не уходит. Неужели так сложно оставить меня в покое?
   Откуда она взялась на мою голову, такая всезнайка? Я ведь должен быть единственным практикантом у доктора Грэма. Старик давно не берет интернов, говорит, что тяжело ему с нами, молодыми да горячими. Мне стоило огромного труда уговорить его. И тут оказывается, что у него в интернах еще какая-то пигалица. Даже не из столичного училища, а откуда-то из глубинки.
   - Черная паутинка - не детская простуда, - продолжает увещевать меня надоеда. - Это смертельное заболевание. Особенно, так поздно диагностированное. Не всегда удается вылечить, что бы мы ни делали. Иногда они просто умирают, - повторяет она и присаживается на пол возле меня.
   - Я не хочу, чтобы они "просто умирали", - упрямо повторяю я, размазывая непрошеные слезы по щекам. Мне стыдно перед этой девчонкой. Пациент умер у нас обоих. А сижу и рыдаю в подсобке я. Мужчина, называется.
   - Я тоже не хочу, - соглашается она. - Но слезами делу не поможешь. Мы просто должны придумать, как отличать черную паутинку от обычной сердечной недостаточности на самых ранних стадиях, сразу после возникновения патологии.
   - И как мы это сделаем? - мне не кажется, что все так просто. Сколько лет доктора над этой проблемой бьются? С того самого момента, как доктор Грэм открыл эту болезнь и предложил способ ее лечения.
   - Не знаю, - беззаботно пожимает плечами она. - Но ведь это не повод не пытаться?
   Я киваю и смеюсь сквозь слезы. Очень уж забавно выглядит моя собеседница с горящими энтузиазмом глазами. Смех вырывается из горла хриплыми каркающими звуками, и это тоже смешно. Настолько, что я не могу остановиться. Смеюсь и смеюсь, запрокинув голову и стукаясь затылком о стену подсобки, на полу которой мы расположились.
   По-моему, это истерика.
   ***
   - Поль, проснись, ты меня пугаешь, у тебя истерика, - пощечина Кары вырвала меня из сна.
   Я резко сел на кровати, оглядываясь по сторонам и с трудом понимая, где нахожусь.
   Уютный полумрак спальни нашего крохотного домика, мерный шорох затяжного осеннего дождя за окном, встревоженное лицо Кары.
   - Поль, что с тобой происходит? - Кара тоже села на кровати, поджав под себя ноги и пытливо заглядывая мне в глаза.
   - У меня пациент умер, как ты думаешь, легко это? - почему-то тревога Кары не вызывала у меня ничего, кроме раздражения.
   - У тебя пациент умер почти месяц назад. А ты каждую ночь то рыдаешь во сне, то кричишь на кого-то, то вот так, как сегодня, смеешься истерически. По-моему, тебе пора обратиться к врачу, - девушка попыталась взять меня за руку.
   - Я сам врач, - раздраженно буркнул я, вырывая руку. - И сам способен разобраться, есть у меня проблемы или нет.
   - Как я вижу, ты не справляешься, - Кара встала с кровати, накинув халатик и прихватив свою подушку. - Я посплю в гостиной. Прости, но мне завтра рано на работу, а я уже месяц, как выспаться не могу. Если ты сам не хочешь решать проблему, то кто я такая, чтобы тебя уговаривать?
   Кара вышла из спальни, хлопнув дверью. Обиделась. Я вздохнул и откинулся обратно на подушки.
   Я так радовался, когда успешно сданная последняя сессия открыла для меня двери всех медицинских учреждений страны. И конечно же, выбрал центральный госпиталь, мечтая попасть к доктору Грэму.
   Однако, выяснилось, что доктор, который уже много раз собирался выйти на покой, но раз за разом возвращался к практике, интернов больше не берет. Но я был настойчив. Устроился в отделение, возглавляемое доктором, и ходил за ним хвостиком, пока старик не сдался. И то, если бы не мой давно уже покойный отец, все уговоры пропали бы впустую. Отец был первым пациентом, поверившим в его метод лечения. И пусть папу Грэм спасти уже не успел, но именно тот случай позволил доказать, что лечение эффективно. Если начать вовремя.
   Смерть отца принесла мировую славу доктору Грэму и шанс на выздоровление сотням, если не тысячам, котов. Ведь папа завещал свое тело доктору на опыты. Мать долго на него за это обижалась, хоть и глупо это: обижаться на мертвого. Но именно вскрытие позволило установить первопричину болезни и понять, что доктор Грэм на правильном пути. Новая зараза - это не просто участившиеся случаи острой сердечной недостаточности, вызванные загрязнением воздуха. Это вирус. Маленький безобидный вирус, сидящий в каждом из нас, и дающий нам устойчивость к нашему же пламени. Тот самый помощник, благодаря которому те, чей огонь был силен, не сгорали заживо, пользуясь своими способностями. Просто изменившийся под воздействием тяжелых металлов, содержание которых в воздухе в последние десятилетия стало намного выше привычного нам. Новый измененный вирус смог проникать в клетки тела, заставляя их разрастаться и терять способность выполнять свои функции. Друг и помощник обернулся врагом.
   Опубликованная доктором Грэмом после исследования тела моего отца статья всколыхнула все врачебные умы плато, и совместными усилиями лекарство от черной паутинки было найдено. Глупое название какое-то. Хоть и очень точное. Пораженные органы - а как выяснилось, вирус поражал не только сердце - выглядели так, будто их опутала плотная паутина иссиня-черного цвета.
   Лечение было найдено. Болезненное и тяжелое для пациента, но несомненно эффективное. Вот только вовремя отличать черную паутинку от других заболеваний в большинстве случаев все еще не удавалось. Вирус сидел в каждом из нас, и никакие анализы не позволяли отличить его измененную версию от привычной и родной нам. Симптомы также зачастую полностью совпадали с симптомами других заболеваний. Можно было лишь определить группу риска: котов, чей огонь был силен.
   А достоверно понять, что кот поражен черной паутинкой, можно было, только увидев патологию своими глазами. То есть, при вскрытии. Некоторым счастливчикам, попавшим на операционный стол по другим причинам, везло. Хирург, копаясь в пациенте, мог случайно увидеть черные нити. Но таких было очень и очень мало. Вот, если бы существовала возможность заглянуть внутрь пациента, не разрезая его...
   А что? Это же идея! Я подскочил, лихорадочно нащупывая кремниевую зажигалку, лежавшую возле масляной лампы. От волнения я снова забыл, что у меня самого есть огонь, хоть и очень слабый. Но уж лампу-то зажечь мне его всегда хватало.

  
  3

   Зал сияет огнями, собравшиеся коты приглушенно перешептываются. Наши места с краю, сцену видно плохо. Но это не беда. Главное - мы все-таки услышим доклад профессора. Арья и Кристоф смотрят на маленькую дверцу в углу сцены, не отрываясь: оттуда должен будет выйти Сэммил. А мне неуютно, кажется, что все окружающие видят в нас профанов и недоумевают, что эта троица забыла на технической лекции. Хочется провалиться сквозь землю. Но я не могу. Я сюда по делу пришел. Мне не до собственных комплексов.
   Профессор Сэммил входит на сцену стремительно, неуклюже переваливаясь и размахивая пушистым хвостом. Этот толстый коротышка выглядит забавно, однако, я не вижу ни на одном из лиц в зале улыбки. Все глаза смотрят на него с восторгом.
   - Итак, - без приветствия и какого-либо вступления начинает он: - Рассмотрим строение пламени. Мы уже знаем, что пламя - это не только мощнейший источник энергии. Структура пламени, рождаемого нашим внутренним огнем, весьма отлична от той, которую можно наблюдать при сгорании дерева или масла. Наше пламя схоже с тем, что рождают недра нашей планеты. Огонь наших сердец, как и огонь нашей планеты, имеет упорядоченную структуру. Сравнить ее можно с кристаллическими решетками некоторых элементов. Возьмем, к примеру орторомбическую решетку серы, - профессор машет рукой куда-то вглубь зала.
   Свет гаснет, за спиной Сэммила загорается изображение от лампового проектора на стене. Зал восторженно ахает. Все верно: электрические светильники изобрели не так давно, а в такой провинции, как у нас они вообще в диковинку. Говорят, на плато их уже используют для освещения улиц. До нас пока цивилизация настолько не дошла, но университет, вот, смог позволить себе модную игрушку в виде электрогенератора, питаемого обычным жидким пламенем. А соответственно, и все, что питается электричеством, в том числе и ламповый проектор.
   На белой стене в луче проектора застыл хорошо знакомый желтый кубик серы. Структуру серы я прекрасно помню по курсу химии. Ведь она - один из основных элементов, необходимых нам для жизни.
   - Форма этой решетки и расположение частиц в ее узлах во многом определяет те свойства кристаллов серы, которые мы можем наблюдать невооруженным глазом, - продолжает профессор. - Например, то, как ведет себя кристалл если его ударить.
   Изображение желтого, тускло поблескивающего куба скользит вбок, на его место на стекло проектора ложится листок с новой схемой. Точки-узлы, соединенные линиями, образуют невероятно сложный, но красивый и изящный узор. Эдакое математически идеальное кружево, дышащее внутренней гармонией.
   - Простите, - профессор суетливо сдергивает листок со схемой с проектора. - Это будет попозже... Кхм... Ага, вот, - на стене появляется изображение кристалла серы, расколотого на множество более мелких, но все еще кубических кристаллов.
   Снаружи раздаются крики, хлопки, похожие на выстрелы. Дверь, у которой наши места, со свистом вылетает. В зал врывается гудящий фаербол, снося на своем пути и проектор, и кафедру, и профессора, стоящего за ней. Темнота. Спустя пять ударов сердца в зал врываются коты в масках и зеленой форме без опознавательных знаков, и воцаряется огненный ад.
   ***
   - Поль, ты слышишь, что я тебе говорю? - Кара была раздражена.
   Впрочем, в последнее время это ее обычная эмоция. Ее бесило все: и то, что я целыми днями пропадаю на работе, и то, что вечерами уделяю ей мало внимания, запираясь в отцовском кабинете с той же работой. Но, наверное, больше всего ее раздражало то, что я до сих пор на ней не женился. Да я, в общем-то и собирался сделать предложение, но все как-то откладывал. Сначала моим вниманием всецело владела учеба. Потом ординатура. Потом работа. Потом мне предложили место в новом госпитале, филиале клиники доктора Грэма, открытом им в память о начале его исследований в Восточных предгорьях. Кара была недовольна, но все равно согласилась переехать в мой родной город, в дом моих родителей. После смерти матери дом пару лет пустовал, и Каре пришлось потратить массу усилий, чтобы привести его в порядок. На какое-то время она перестала донимать меня своей ревностью ко всему, что касается моей работы.
   Однако, несколько месяцев назад все стало совсем плохо. И началось все с нападения на здание университета. В том пекле погибла куча народа: половина присутствовавших в зале, включая моих друзей-коллег и самого профессора, а также куча студентов, оказавшихся в аудиториях поблизости.
   Газеты писали про террористов. Правда, уже пару недель спустя, когда подобные нападения повторились, и были захвачены здание мэрии и типография, утренние новости резко изменили тон. Оказывается, никакие это не террористы. А очень даже патриоты родного края, злобно притесняемого властями из столицы.
   Дальше все становилось только хуже. Никто ничего не понимал. Из столицы вестей не было, а если и были, то до нас они не доходили. Вроде бы эти самые патриоты вели героические партизанские бои с силами властей, стремящимися их уничтожить. В городе иногда постреливали. Жители, кто поумнее и попугливее, бежали к родственникам на плато, заперев дома как следует. Появились мародерствующие банды. Пока что они обчищали лишь пустующие дома, но брошенная недвижимость заканчивалась, а банды - нет. Ничем хорошим это не пахло.
   - Давай вернемся в столицу. Неужели ты думаешь, что там тебе пациентов не найдется? - Кара уже не в первый раз за эти месяцы заводила этот разговор. Сначала были намеки, а в последние недели она уже говорила открытым текстом. И угрожала уехать без меня, если я не соглашусь.
   - Найдутся, - кивнул я. - Но на них и врачи найдутся. А здесь котам туго приходится, особенно тем, кто просто болен, а не героически пострадал в очередной стычке. Ты же знаешь, городские больницы в основном подконтрольны бандам.
   - И только вы корчите из себя героев-спасителей, - выплюнула Кара сквозь зубы. Нос ее предательски покраснел. - А знаешь... Я не намерена смотреть, как тебя убьют или покалечат. В конце-концов, меня здесь ничто не держит. Ты мне даже не муж. Я уезжаю утром. Если хочешь - можешь поехать со мной.
   Она вышла, осторожно прикрыв дверь. Не хлопнула. А значит, угроза всерьез.
   - Прости, Кара. И прощай, - пробормотал я.
   Всхлип и топот ее каблучков дали понять: услышала. Что ж. Наверное, так будет лучше. И легче. Для меня. Не умею прощаться.

  
  4

   Котята все, как на подбор, крепенькие и здоровые. Два пацана и девочка. Не самый многочисленный помет, но и не малочисленный: как раз в самый раз. А по нынешным временам, так вообще самое то. С тремя новорожденными и то мамочке нелегко придется. В городе ни пеленок нормальных не достать, ни детского питания. Да, тяжело будет. И все-таки женщина улыбается, глядя на мирно попискиваюшие на руках у медсестры комочки.
   Я улыбаюсь ей в ответ, надеясь, что улыбка не слишком похожа на оскал. У меня проблемы. Открылось кровотечение. Будь под рукой хорошая операционная и штат квалифицированных хирургов, справиться можно было бы в два счета. Но я один, и я вирусолог. И операционную назвать хорошей можно лишь с натяжкой: слишком много оборудования из нее уже вывезено, отобрано в пользу госпиталей, штопающих бандитов. Но я справлюсь. Должен. Я не имею права потерять пациентку по такому пустяковому поводу. В нашем городе и без этого в последнее время слишком много смертей.
   Я почти закончил. Последний шов, и пациентка будет жить. Двери операционной распахиваются бесцеремонным пинком. На пороге трое. Двое с пистолями, третий повис на них, зажимая кровоточащее плечо. Бледноват, но ранение не смертельное.
   - Эй, ты, доктор, - тот, который слева, повыше и понахальнее, сплевывает на пол операционной сквозь зубы. - Заканчивай тут, мы те пациента привели. Дело срочное.
   - Подождите в приемной, пока я закончу с пациенткой, - стараюсь говорить спокойно. Таких нельзя нервировать.
   - Слышь, ты, живодер. Я сказал срочное дело. Кончай с этой сучкой, не то я помогу.
   Под ноги мне летит фаербол. Небольшой, но достаточно свирепый, чтобы натворить дел. Благо, пол в операционной каменный, и фаербол рассыпается ворохом почти безобидных искр.
   - Идите, господин доктор, не то быть беде. Я тут закончу, - тихо шепчет мне медсестра, подталкивая к выходу. Она права. Пациентка уже вне опасности, а эти буйные могут дел натворить.
   Выхожу вслед за ними, плотно прикрывая дверь.
   ***
   Я проснулся в холодном поту, захлебываясь затекающими в рот слезами. Инстинктивно повернулся на правый бок, протягивая руку. Кровать справа пустовала. Кара уехала десять дней назад. Как и обещала, собрала вещи и ушла с утра пораньше, пока я отсыпался после ночного корпения над историями болезней.
   Хорошо хоть на почтовом дилижансе, а не воздухом. В тот день сбили пролетавшую над нами "Пчелку". То ли "наши", то ли "ихние", то ли вообще сама упала. Мутная история.
   Кара мне сообщить о прибытии в столицу не удосужилась. Все еще обижалась. Я тоже не делал попыток связаться с ней. К чему, если она так решила? Что она до места добралась благополучно, я знал. Еще в тот же день мне ребята с причалов сообщили, что дирижабли из аэропорта не выпускали, воздух полностью перекрыли. А кое-кто из столичных друзей, с которыми удавалось урывками поддерживать связь, доложили, что видели ее в столице.
   Больше всего подруги мне не хватало вот в такие ночи, когда одолевали кошмары. За годы, проведенные вместе, Кара настолько хорошо меня изучила, что просыпалась заранее и успевала меня разбудить еще до того, как кошмар вступал в полную силу.
   А кошмары меня мучали всегда, когда доводилось терять пациента. Давешняя потеря была особо глупой и бессмысленной. Пациентка была уже почти вне опасности. Почти. Если бы я в тот момент не был занят пустяковым ранением бандюка, а находился там, где мне и положено - у постели роженицы, ничего бы не случилось. У медсестры просто не хватило знаний, чтобы справиться с проблемой.
   Внизу загрохотало. Я поспешно вскочил, сунув ноги в домашние туфли. Если не поторопиться, двери мне вынесут. "Хозяева города" не церемонились, и если им по первому требованию не предоставляли то, что они хотели, можно было побиться об заклад, что будут последствия. Неприятные. Тем более неприятные, что противопоставить им рядовым котам, типа меня, было нечего. Огонь у меня слабый. Нет, на хозяйственные нужды хватает, но для боя мои способности бесполезны. Мой фаербол разве что брови или кончик хвоста противнику способен опалить.
   Зябко кутаясь в прихваченное с кровати покрывало, я спустился вниз. Холодная нынче весна. Больше на затянувшуюся зиму похожа. Да и вообще, странные времена пошли. Предгорья трясло практически постоянно, однако горы на востоке молчали. Говорят, даже Огневка засыпать начала, а ведь еще осенью ей пророчили появление новой детки. Земля остывала. Горячие источники в городском парке этой зимой даже льдом покрылись. Небывалое дело.
   Нетерпеливый стук раздался снова, двери жалобно заскрипели.
   - Да иду я! - прокричал с верхней ступеньки. Двери жаль, если высадят, мастера, который возьмется починить быстро и качественно, вряд ли найду. А бросать незапертый дом без присмотра по нынешним временам было бы опасно.
   - Быстрее, хвостом шевели. Тут умирающий! - слегка заплетающимся голосом проорали за дверью.
   Ага, а на грудь ты принял, видимо, чтобы твой товарищ не так умирал. Я распахнул дверь, и двое, стоявшие, оперевшись на нее, чуть не свалились мне на руки. Один - мертвец, а второй - просто мертвецки пьян. Мертвец еще дышал, но даже невооруженным взглядом я видел, что помочь ему уже ничем не смогу. Синяки под глазами и кровавое пятно на правом боку красноречиво говорили о том, что задета печень. Позади топталась шайка еще особей на пять-шесть. Запах перегара сбивал с ног.
   - Клади его на диван, - махнул я рукой. - Но учти, я могу только его страдания облегчить. Спасти уже не смогу.
   - Ты... чего? - не понял кот.
   - Не спасу я твоего кореша, - попытался я пояснить понятным ему языком. - Жмурик он уже, хоть и дышит пока.
   - А. Понял, - кот кивнул, да так рьяно, что на ногах едва устоял. - Ребята, уноси! - Он махнул куда-то себе за спину и все-таки не удержал равновесие, рухнув прямо в мой холл, задев головой угол журнального столика. На бежевом ковре растеклось пятно крови.
   Ребята, чуть менее нетрезвые, чем их приятель, подхватили раненого, шустро вынося его на улицу.
   - А это? - я кивнул на разбившего голову кота. - Я ему ссадину могу обработать, но ночевать его тут не оставлю. Не хватало мне еще бухих бандюков в доме. Дождитесь кто-то, заберете его.
   - Джим, этого тоже на бойню, - не обращая на меня внимания, скомандовал самый крупный из шайки, видимо главарь. - Выноси.
   - Эй, подождите, какая бойня? - я попытался вступиться за пьянчугу. - Он же просто лоб оцарапал. Наутро проспится, будет в норме.
   - Док, ты с ним хочешь? Мы устроим, - угрожающе рыкнул на меня главарь.
   Я счел за благо уступить. Это их разборки, а у меня пациенты.

  
  5

   За мной кто-то наблюдает. Тяжелый взгляд, недружественный, равнодушный и оценивающий. Какой-то чужой. Наверное, так выглядит взгляд исследователя для букашки, которую тот изучает под микроскопом. Зябко передернув плечами я оглядываюсь. В огромном отцовском кабинете - никого. Да и вообще, весь дом пуст. В нем тихо: даже напольные часы на первом этаже в гостиной давно никто не заводит.
   Занятно. Сколько времени прошло, как я сюда вернулся? Год? Больше? А кабинет все равно по привычке считаю отцовским. Я здесь и не менял ничего. Так, примостился у стола со своими бумажками, будто на время зашел попользоваться. Полки стеллажей все еще прогибаются под его книгами. Все больше исторические труды да своды законов. Отцовские книги убрать рука не поднимается, хотя историей я никогда особо не интересовался. Может, зря. Может, лучше понимал бы происходящее сейчас.
   Что ж. Поинтересоваться никогда не поздно. Встаю, потягиваюсь, расправляя затекшие от долгого сидения конечности и иду к полкам. Так... С чего бы начать? "История войн" - самое то, по нашим временам. Ведь как раз ее мы сейчас и пишем. Коряво, с кучей клякс, помарок и неприглядных подробностей. Книга обжигает ладони, держать ее неприятно. Еще и ощущение чуждого равнодушного взгляда вернулось. Ощущением этим тянет от окна. Там на фоне серого предрассветного неба темнеет Восточная гряда. Горизонт полыхает заревом пожара, но это не горы. Горы молчат, отвернулись от учиняемого нами безобразия. Говорят, Великий Вулкан покинул наш мир, забрав с собой огонь. Чей же тогда взгляд не дает мне покоя?
   ***
   Луч яркого солнца пощекотал мой нос, заставив чихнуть. Я с трудом оторвал голову от стола. Прилипший к щеке грифель отвалился и упал обратно на столешницу, разлетаясь на мелкие кусочки. Надо же, уже утро. Я и не заметил, как заснул. Книга, которую я намеревался прихватить в кровать полистать, так и лежала не раскрытая. Зато из нее получилась неплохая подушка.
   Взглянув на выпавшие из кармана жилета часы, понял, что катастрофически опаздываю на смену. Не стоит заставлять коллегу ждать - нас и так всего трое врачей на всю клинику осталось. Остальные или разъехались, кто куда, прихватив семьи, или подвизались в центральном городском госпитале, обслуживая бандюков. Нас не то, чтобы не трогали - угрозы были - но дальше угроз дело не заходило. Однако, мы с ужасом ждали, когда до кого-то дойдет, что в клинике еще осталось ценного оборудования два зала, и несли круглосуточное дежурство, больше похожее на оборону при осадном положении. Но пока везло. Оборудование, хоть и было дорогостоящим, но практической ценности в глазах боевиков не имело: диагностика редких вирусных заболеваний не входила в список их первоочередных медицинских потребностей, а в сметы они не заглядывали. Пока кто-нибудь не шепнул кому надо, по какой цене нашу аппаратуру можно загнать на черном рынке, особого повода для беспокойства не было.
   Я наспех поплескал ледяной водой в лицо, переодел измятую за ночь рубашку на свежую, пригладил непослушно торчащие волосы и, прихватив "Историю войн", выбежал из дому. Сегодня дежурство обещало быть скучным. Стационарных больных в клинике не было, а посетителей, обращавшихся к нам со всевозможными хворями в последние месяцы сильно поменьшало. Так что буду просвещаться на дежурстве. Дома не до чтения книг: я корпел над одной весьма интересной идеей, осенившей меня на злополучной лекции профессора Сэммила. Жаль, профессор погиб в том нападении. И, как выяснилось, лаборатория его, находившаяся в том же здании, пострадала. Дома старый чудак-ученый записей не держал. Предрассудки у него какие-то на эту тему были. Я перерыл полгорода, разыскивая хоть что-то, что могло остаться от его исследования структуры пламени. Однако, складывалось впечатление, что либо все идеи профессор хранил исключительно в своей голове, ни с кем не делясь, либо все следы его деятельности были тщательно подчищены. По некоторым косвенным признакам я склонялся ко второй версии, посему старался не афишировать интерес к трудам Сэммила и записи свои хранил исключительно в отцовском кабинете, под замком.
   Хмурое, несмотря на яркое солнце, осеннее утро встретило колючей влажной прохладой. Надо же, лето пролетело, а я и не заметил. Дни без Кары тянулись медленно, пролетая мимо меня пачками. Да и не было в этом году летнего тепла вовсе, как мне кажется. Во всяком случае, с пальто я за все лето так ни разу и не расстался. Окрестные вулканы засыпали один за другим, и солнце с обогревом предгорий в одиночку не справлялось. Не к добру это, ой не к добру. Я, конечно, в религиозные байки про Великого Вулкана не верю, однако, чуяло мое сердце: прогневили мы планету чем-то. Может, все та же промышленная революция, разбудившая моего злейшего врага - черную паутинку - виновата. А может, военные действия, уже перебравшиеся с наших предгорий на плато.
   Нет, официально у нас войны нет. И жизнь тут, в глубинке, вполне мирная. Если закрыть глаза и уши и внимания не обращать на зарево фаерболов на западе. Только носится в воздухе что-то такое... Безнадега, отравляющая каждый вдох. Вперемешку с пеплом пожарищ с линии фронта.
   Я встрепенулся, скидывая сонное оцепенение, навалившееся пополам с тоской, сунул озябший нос в приподнятый воротник пальто и ускорил шаг. Я опаздываю, вообще-то.
   - Эй, док, как дела? - окликнул меня смутно знакомый старческий голос.
   Обернулся. Дед Ларко, он мне внучка своего приводил на неделе. Ничего страшного - у парня просто простуда снова разыгралась. Слабенький он, а по нынешним холодным временам еще и с фруктами-овощами свежими напряг, вот и не вылазит из соплей. А я что? С антибиотиками нынче туго, прописал отвары горячие попить, одеваться потеплее, и отпустил восвояси.
   - Здравствуйте, дедушка Ларко, - вежливо поздоровался я. - Как малой? Поправился? Вы бы привели его на днях, осмотреть нужно, проверить, нет ли осложнений.
   - Не переживай, сынок. Преставился Лесько, все в порядке теперича.
   - То есть, как это преставился? - поперхнулся я. - У него же простуда обычная была. И почему за мной не послали, когда хуже стало?
   Сердце оборвалось, неужели, я недосмотрел, и простуда паренька оказалась вовсе не простудой? Я лихорадочно перебирал в мыслях заболевания со схожими с простудой симптомами, способные убить пациента за считанные дни. Ничего на ум не приходило. Неужели, какая-то новая болячка на нашу голову? Эпидемии неизвестной заразы нашему городу как раз и не хватало для полного счастья.
   - Да так и преставился, на бойню мы его отвели. Ну все, я убёг, баба ждет, когда я добычу домой принесу. Паек, вот, выдавали, я вовремя поспел, - радостно ухмыльнулся дед и, развернувшись, побрел вниз по улице, размахивая авоськой, в которой бугрились две банки сосисок, пакет крупы и батон хлеба.
   Я задумчиво смотрел вслед старику, почти подметавшему седым поредевшим хвостом пыльную мостовую. Нужно навести справки, что это за бойня такая. Не нравилось мне все это.

  
  6

   И снова этот взгляд. Недобрый и какой-то... гастрономический. Словно его обладатель раздумывает, как бы меня употребить поэффективнее. Взгляд это мучает меня каждую ночь, не давая ни заснуть, ни сосредоточиться на работе.
   Давно уже за полночь. Завтра вставать чуть свет - у меня смена утренняя. Ни к чему попусту тратить время, которое и так утекает сквозь пальцы, словно лава. Но я по привычке сижу за отцовским столом и смотрю в окно сквозь щель в неплотно задернутых шторах. Сегодня там дождь, и темную громаду горного хребта не видно за его завесой. Пальцы барабанят в такт дождю по обложке лежащей передо мной книги. "История войн". Я так и не собрался ее почитать, но упорно таскаю книгу с собой, куда бы я ни шел, вот уже несколько дней.
   "И вскричал Великий Вулкан в гневе: "Не станут мои дети служить тебе, ибо сотворил я их свободными!" Но ответил Рой ему насмешливо: "А интересовался ли ты, нужна ли детям твоим свобода? Мы предлагаем им покой, избавляя от муки принятия решений. И они пойдут за нами добровольно, ибо свобода заставляет разум метаться и страдать сомнениями, а покой дарит блаженство.""
   Захлопываю книгу. Сон наконец-то заглянул в мои глаза, и этим стоит воспользоваться. Дочитаю завтра, она меня заинтересовала. Одна из легенд про Великого Вулкана - странный выбор момента начала повествования, как для исторического труда. Хоть и оправданный с точки зрения тематики книги. Войну Вулкана против Роя и в самом деле можно считать первой войной нашего мира. Если верить в существование богов, конечно. А так - это просто красивый эпиграф.
   ***
   Темнело нынче рано. Ноябрь. Самый мрачный месяц в году. И пускай в декабре ночи еще длиннее, но дни короче кажутся именно в ноябре. Наверное, потому что на смену серости пасмурного неба и заунывным моросящим дождям еще не пришли звенящий на ветру мороз и похрустывающий под ногами первый снег.
   И снова я мерз. Впрочем, не удивительно, мерзли нынче все. Даже в домах согреться до конца не получалось. Центральное отопление, работавшее от горячих источников, отрубилось уже давно: источники остывали один за другим. Мой дом имел свою систему, черпавшую тепло от лавового потока, проходящего глубоко под улицей. Но и она уже давала сбои. Еще немного, и совсем встанет, я уже отключил все предохранители, но остывающая лава давала настолько мало тепла, что его хватало только на то, чтобы дом не отсырел окончательно.
   Такие холода неизбежно приводили к вспышкам всевозможных простуд, а то и эпидемиям инфекционных заболеваний: ослабленный постоянным переохлаждением организм - рай для всевозможных вирусов. Уже со дня на день можно было ожидать усиления притока больных. Однако, коты, похоже, в этом году все, как один, лето напролет закалялись, готовясь к холодной зиме. За помощью они обращались, но в основном легкие простуды, вылечиваемые травками. Ни одного тяжелого случая. А для зимы, даже для обычной, не такой холодной, как нынешняя, это очень нехарактерно.
   - Поль, ты что ли? - знакомый голос вырвал меня из раздумий.
   - Доминик? - я с трудом узнал в остановившем меня коте бывшего коллегу.
   Доминик был одним из первых докторов, сбежавших от нас в городской госпиталь. Хозяева города тогда еще по-хорошему переманивали всех, до кого могли дотянуться, обещая золотые горы. Дом был молодым, талантливым, честолюбивым и привык жить на широкую ногу. Легкие деньги и обещание признания, которого, как ему казалось, в нашей клинике он был лишен, и Доминика мы потеряли.
   Кот, на которого смотрел сейчас я, ничего общего со знакомым мне Домиником не имел. Осунувшийся, неуловимо неопрятный какой-то, взгляд затравленный. Смотрел он на меня так, будто ожидал, что я ему в любой момент под дых могу заехать.
   - Да, я, - криво усмехнулся он. - Знаю, спеси поубавилось. Ты сам как? Выглядишь уставшим. Я слыхал, вам персонала не хватает? Старого коллегу назад не возьмете?
   - Не то, чтобы мы не справлялись, пациентов сейчас мало, - пожал плечами я, не спеша обнадеживать: - но длинные каждодневные смены выматывают. Еще один доктор не помешал бы. А ты из госпиталя ушел? Чего так? Не срослось?
   - Уволили, - отводя глаза в сторону буркнул Доминик.
   А вот это занятно. Собеседник мой врал. Знал я эту особенность Дома: он не умел врать, глядя в глаза, всегда отводил взгляд. Вот только тот, Доминик, с которым я когда-то работал, никогда бы не стал врать, что его уволили. Наоборот, если бы его действительно уволили, он наверняка бы сказал, что сам ушел. В крайнем случае - что должность сократили. Что же такое произошло, что соврать, что его уволили, этот зазнайка счел за большее благо, чем сказать правду?
   - Я подумаю, поговорю с ребятами, - формально, я сейчас в клинике за главного, но что-то останавливало от того, чтобы прямо так просто сказать ему "да", пусть это и в моей компетенции. Нечисто тут дело, я нутром чуял. Стоило разузнать подробнее, прежде, чем давать какие-то обещания. - Сможешь послезавтра во второй половине дня зайти?
   - Послезавтра? - Дом сжался, как от пинка. - А пораньше никак?
   - Ну-у-у... - я замялся. - Давай завтра, но я в ночную смену буду, вечером заступаю.
   - Со скольки? - заметно было, что завтрашний вечер ему тоже не очень понравился, но настаивать на переносе разговора на более раннее время Доминик не решился.
   - С восьми.
   Да что за спешка у него? Если так приспичило, почему сразу не пришел в клинику или домой? Зачем было тянуть, пока случайно на улице не столкнулись? Или столкнулись мы не случайно? Я испытывающе взлянул на собеседника.
   - Я буду, - с видимым облегчением пробормотал он, и стал поспешно прощаться, отступая спиной и затравленно озираясь по сторонам.
   Кота, шедшего по своим делам, глядя прямо перед собой отсутствующим взглядом, Доминик не заметил. Как и тот его. Вообще, в последнее время я все чаще наблюдал у прохожих такие взгляды - пустые, и какие-то стеклянные. Словно за ширмой нет никого, хозяин вышел, а его оболочка продолжает разгуливать, совершая привычные действия. Да что там, наверное, я и сам временами выглядел со стороны так же. Особенно возвращаясь после долгого дежурства. Общая неустроенность, неопределенность и безнадега давала о себе знать. Свалить бы отсюда, да не выйдет уже. Все, кто в последнее время пытался, пропадали без вести.
   - Смотри, куда топаешь, долбаная кукла, - зло сплюнул Дом в сторону толкнувшего его прохожего, пихая того в плечо. - Ты должен обходить встречных котов, а не переть напролом.
   Пошатнувшийся было от тычка кот выпрямился, аккуратно обошел Доминика и молча пошел дальше, все так же уставившись вперед пустыми глазами. Я удивленно наблюдал за этой сценой. Во-первых, бывший коллега на моей памяти никогда не позволял себе грубости по отношению к незнакомцам. А во-вторых, странно, что прохожий в ответ промолчал. Нельзя же быть настолько безразличным ко всему.
   Доминик, больше не оборачиваясь на меня, поспешно скрылся за поворотом. А я решил, что сто раз подумаю, но, скорее всего, отвечу отказом, когда он придет завтра. Врач не должен грубить посторонним, даже, если они - не его пациенты.

  
  7

   Не знаю, что побудило меня сегодня вспомнить про часы в гостиной, но перед тем, как подняться в кабинет отца на очередное ночное бдение, я их завел. И теперь они не дают мне забыть про то, как стремительно убегают часы и минуты, оставшиеся до рассвета. Голодная ночь. Самая длинная ночь в году. На плато существует обычай оставлять накрытый стол в одной из комнат, выставив на подоконник зажженную свечу. Так тамошние коты чтят память предков, умерших во времена голодомора. Странно, что у нас этот обычай не прижился, ведь именно в наших местах было больше всего смертей. Возможно, именно поэтому и не прижился: некому вспоминать ушедших.
   Мысли лениво текут, изредка отвлекаясь на бой часов в гостиной. Четыре. Еще пара часов, и смысла ложиться уже не будет. Вздыхаю, закрываю тетрадь, перед которой так и просидел последние три часа, не написав ни строчки. Я застопорился, застрял, никак не могу снова нащупать то озарение, которое едва меня не посетило на лекции профессора Сэммила. А все этот чуждый взгляд, проникающий в окно даже сквозь плотно задернутые шторы.
   В последнее время ощущения от этого взгляда изменились. Он стал более пристальным, равнодушно-любопытные исследовательские нотки в нем сменились алчно-хозяйскими. Будто его обладатель уже решил, к какому делу нас приспособить, и теперь подсчитывает в уме прибыль.
   ***
   - Еще что-то заказывать будете? - резкий женский голос вырвал меня из раздумий. - Кухня закрывается.
   Официантка даже не пыталась казаться любезной. В глазах женщины читалось плохо скрытое раздражение засидевшимся клиентом, а под глазами пролегли усталые тени. Ее было жаль. Но я все равно заказал еще одну грибную запеканку. С собой. И чай погорячее. Мне на смену пора, а еды с собой из дому я не прихватил. Некогда готовить. И хоть пациентов по-прежнему было немного, дежурства все так же выматывали.
   Доминик так и не пришел ни на следующий вечер после нашей с ним "случайной" встречи на улице, ни в один из последующих вечеров и дней. Больше я его не видел. Странное его поведение все не шло из головы. Я даже к нему домой пару раз ходил, по тому адресу, что помнил со времен его работы в нашей клинике. Однако, оба раза дома никого не оказалось, а судя по засохшим цветам в горшке на подоконнике, там и не жил никто, причем, довольно давно. Видимо, Дом переехал еще до нашей встречи. Зайти в городской госпиталь и узнать там его последний адрес мне что-то мешало. Какое-то интуитивное ощущение, что этого делать не стоит, ничего хорошего я там не выхожу.
   А сегодня утром я получил посылку. Небольшая плоская коробочка размером с ладонь и примерно в два пальца высотой, без обратного адреса. Ее пропихнули в щель почтового ящика на двери, ободрав углы коробки. Видимо, я так крепко уснул, снова просидев до самого рассвета, что не услышал стука почтальона. В посылке было письмо и еще одна коробочка, размером поменьше. Эдакая дурацкая, бархатистая, в форме сердечка, в которые обычно кладут обручальные кольца, делая предложение. Я присматривался к таким, когда подумывал сделать предложение Каре, как раз перед тем, как она ушла.
   Жалел ли я, что подруга, с которой мы много лет провели вместе, меня бросила? Скорее да, чем нет. Любил ли я Кару по-настоящему? Скорее нет, чем да. Эта кошка была мне удобна. С ней было хорошо, но она не мешала мне любить то, что я любил по-настоящему - мою работу. Наверное, ей больно было день за днем терпеть мое пренебрежение ею и невнимательность, и я ее не осуждаю за уход. Ведь сейчас я, как никто, понимал чувства Кары. У меня самого появилась возможность испытать их в полной мере. Ко мне охладело дело моей жизни.
   Нет, расстраиваться из-за немногочисленности пациентов было бы эгоистично. Ведь это же прекрасно, что коты мало болеют, это ведь мечта каждого врача: проснуться однажды и узнать, что все болезни исчезли, испарились, как дым. Но проблема в том, что пациенты были. Их болячки никуда не подевались. Однако, придя один раз на консультацию и услышав, что лечение будет долгим и трудным, коты сдержанно благодарили, обещали "зайти попозже" и больше не возвращались. Когда такая ситуация повторилась несколько раз, я собрался и после смены прошелся по домам тех, кто оставил свой адрес. По трем адресам мне домашние сообщили, что больной "поправился сам", беспокоиться не о чем, и поспешно захлопнули дверь прямо перед носом. Не очень вежливо. Еще в двух домах, в которых жили одинокие пациенты, не открыл никто. Я попытался расспросить соседей, но никто ничего не знал. Ответы были противоречивые: то мне говорили, что все в порядке, видели соседа живым-здоровым вот буквально вчера, то что он давно тут не появлялся и вообще уехал. При этом глаза почему-то все отводили. Коллеги сообщали, что у них на сменах похожая ситуация. Одному из них даже довелось встретить такого своего пациента на улице, но тот прошел мимо, будто специально стараясь не замечать доктора.
   Вся эта ситуация удручала настолько, что возникало желание как можно меньше времени проводить на работе. Вот и сейчас, вместо того, чтобы, по своему обыкновению, прийти пораньше, я сидел в этом дешевом ресторанчике и не давал официантке закрыть помещение, чтобы приготовиться к вечернему наплыву посетителей к ужину. Обеденное время давно прошло, и кроме меня за столиками никого не было. Принесли чай. Я задумчиво отхлебнул ароматный напиток и достал так и не распечатанный конверт с письмом. Коробочка тоже валялась на дне сумки. Ее я тоже так и не открыл.
   Желтоватый дешевый конверт. На обороте подпись четким твердым почерком: "Полю". И все. Почерк знакомый, так буку "л" закручивает только один из известных мне котов. Доминик.
   "Если ты это читаешь, то я уже мертв. Во всяком случае, я очень хочу в это верить. Умереть в наши дни не так просто, как хотелось бы. Имей это ввиду. Если вдруг надумаешь, тебе придется уехать отсюда подальше."
   Ничего себе вступление.

  
  8

   - Сынок, поверь: нет ничего хуже смерти, - отец устало откинулся на спинку кресла. - Смерть всегда окончательна. Пока ты жив, ты можешь сделать хоть что-то. Мертвые же не могут ничего. Да, многие верят, что там, за порогом нас ждет Огненная Танцовщица и новая жизнь в мире Великого Вулкана. Но поверь коту, повидавшему многое за свою долгую жизнь. Что бы ни ждало нас там, за порогом, оно там, а мы здесь. И мы не можем забрать с собой ничего из того, что было нам дорого в этой жизни. Поэтому бороться нужно за каждый вздох, никогда нельзя сдаваться.
   Черная паутинка неуклонно берет свое, поедает его изнутри, но отец борется. Ищет способы, если не излечиться, то хотя бы продлить свои дни, невзирая на испытываемую боль. Он не готов сдаться и принять надвигающуюся смерть. И мне кажется, что и не будет готов. Слишком мало в нем веры, чтобы радоваться предстоящей встрече с Великим Вулканом.
   А есть ли вера во мне? В тот момент, когда у нас происходит этот разговор - последний из наших "мужских" разговоров перед смертью отца - мне кажется, что есть. Я спорю с ним до хрипоты, убеждая, что Великий Вулкан не просто так вдохнул в нас искру. Не для того мы на протяжении всей нашей жизни раздуваем пламя нашего внутреннего огня, чтобы к концу этого пути просто догореть, как свеча. Даже после свечи остается лужица оплавленного воска, из которого можно забавную фигурку слепить потом, к примеру. Вот и коты не могут просто сгореть без остатка.
   ***
   Письмо Доминика не выходило у меня из головы. А еще покоя не давала бархатистая коробочка, устроившаяся на дне сумки. Бывший коллега несколько раз повторил в письме, чтобы я не открывал коробочку в месте, где ее содержимое может кто-то увидеть. Сама коробочка была с секретом: небольшим кодовым замком на три цифры, которые Дом сообщал мне в самом конце письма, несколько раз повторив, насколько важно, чтобы никто ни-ни. Я бы, возможно, и пренебрег его предостережениями и открыл бы коробочку, едва дойдя до своего кабинета в клинике, но дежурство выдалось суматошным.
   И дело было не в пациентах. Пациенты шли в первые несколько часов дежурства. Ближе к ночи стало тихо. В полупустых палатах мирно спали немногочисленные стационарные больные. Дед с букетом хронических воспалительных болячек, которому просто нравились молоденькие медсестры, вот он и не вылезал из больничной койки, благо обострения у него случались с завидной регулярностью. Парочка молодых котов с переломами (неудачно покатались по предгорьям на собранной собственноручно в сарае самоходке), которые, по их словам, побоялись обратиться в городской госпиталь в силу своего призывного возраста. В общем-то и все. Еще была старуха в коме, многочисленные родственники которой никак не могли решить между собой, отключать ее от аппаратов, или стоит подождать, пока сама помрет. В выздоровлении этой бабки, похоже заинтересованы были только врачи, но и в нас надежда постепенно угасала. Последняя стадия черной паутинки - это вам не шутки. Найти бы способ точно определять зараженные ткани, можно было бы попробовать сделать операцию. Но на этой стадии визуально уже не определишь, а более точную диагностику мы так и не сумели разработать. Дом считал, что уже скоро и не понадобится.
   Я предвкушал спокойную ночь, когда можно будет запереться в своем кабинете, обмозговать письмо и рассмотреть таинственное содержимое коробочки, присланной Домиником, но в клинику нагрянула "проверка". Я едва успел сунуть в карман письмо Дома и коробочку, которую уже вертел в руках.
   Коты были смутно знакомы. Мелькали они в новостях. Прихлебатели новых хозяев города. Не местные. У местных нет такого говора, с растянутыми чуть больше необходимого гласными. Что именно они "проверяли", не понимал никто. В том числе и сами проверяющие, как мне показалось.
   Сначала они долго изучали финансовую документацию, возмущаясь, что мы мало зарабатываем. Мол, невыгодно городу, чтобы такое большое помещение приносило столь мало налогов. Придется лишить нас аренды. Потом дело дошло до оборудования. Вот тут я порадовался своей предусмотрительности. Все самое дорогое, да что там говорить, бесценное в наших условиях отрезанности от мира, диагностическое оборудование давным-давно по ведомостям проходило как "средства для уборки". Надежды мои на то, что физически никто ничего проверять не будет, очень даже оправдались. С меня потребовали только предъявить содержимое моей сумки, якобы убедиться, что я не припрятал в личных вещах важные документы.
   Промучили меня проверяющие несколько часов. Небо за окном уже начинало сереть, ощущение навязчивого чуждого взгляда, едва заметным фоном сопровождавшее всю нашу "беседу", понемногу отступало. По всей видимости, того, что они искали, коты так и не нашли. Настроение их стремительно падало. Я надеялся, что они наконец-то свалят. Мне до конца смены еще обход нужно было сделать. Особенно беспокоила бабка, с вечера у нее наметились изменения в состоянии, не скажу, что в лучшую сторону.
   Навязчивые посетители встали, направляясь к дверям. Неужели уже собрались восвояси? Я облегченно выдохнул.
   - Истории болезней покажи, - внезапно развернулся взявшийся уже за пучку кот.
   - Это не публичная информация, - возразил я. - Я не имею права ее разглашать без согласия пациентов.
   - Слышь, ты, докторишка, - подскочил ко мне "глава проверочной комиссии", - неужели ты все еще думаешь, что мы тут с тобой будем панькаться? Это не просьба, - к моему виску прижалось дуло пистоля.
   Дверь за спинами проверяющих приоткрылась, в проеме показалась голова медсестры.
   - Истории болезней на стол, - приказал кот. - И проведешь сейчас по палатам, посмотрим на ваших больных, в каких таких условиях они содержатся, и так ли они больны, чтобы протирать тут койки вместо того, чтобы работать на благо города, - в голосе державшего меня на прицеле бандита прозвучали издевательские нотки.
   Я поймал взгляд медсестры. Понятливо кивнув, она тихонько прикрыла дверь с той стороны.
   Не знаю, куда она спрятала парней с переломами, но их палаты к нашему приходу выглядели так, будто там с месяц ни одного пациента не было.
   Проверяющие еще потынялись по клинике, заглянули в пару кабинетов, и направились на выход. Уже на крыльце один из них обернулся и с издевательской ухмылочкой швырнул мне под ноги небольшой фаербол. Я едва успел отскочить за дверь. В кармане полыхнуло, обжигая.
   - Запомни, док, ты тут штаны просиживаешь, пока не зарываешься. Обо всех пациентах призывного возраста ты обязан докладывать в городское управление. И остальных предупреди.
   Стоило им отойти на безопасное расстояние, как я, ругаясь сквозь зубы, полез в пропаленный карман. Взорвалась коробочка. Из нее вывалился странный кристалл пурпурного цвета. Как он там помещался - ума не приложу. Кристалл был заметно крупнее, чем могла вместить коробочка.

  
  9

   Что есть жизнь? Где та грань, по которой мы определяем, что мы живы? Достаточно ли наличия дыхания, сердцебиения и рефлексов тела, чтобы поставить диагноз: пациент жив?
   В последнее время мне все чаще кажется, что я обитаю в городе живых мертвецов. Мертвецы ходят по улицам, сидят за столиками кафе. Мертвецы неделю назад ввалились в клинику, объявив, что они ее закрывают. Мертвецы - потому что я их найду, всех до единого, и убью. Да, я доктор, я давал клятву. Спасать жизни. Но те, кто отнимает жизни невинных не заслуживают спасения. Они перебили всех пациентов и персонал, бывший на тот момент на дежурстве. Так говорят. Я застал лишь кровь. Кровь на полу, кровь на койках в палатах, кровь на приборах в реанимации. Не пощадили даже бабку. Когда я пришел, тел уже не было. Мертвецы уволокли их с собой.
   Я уже составил план. Оружие я достану. В наши дни это сделать проще, чем найти эффективные антибиотики.
   Взгляд следит за мной через окно кабинета. Он знает, что я задумал. Но ему все равно. Он даже рад. Мне кажется, что чем больше мертвецов вокруг, тем более сыт и доволен этот взгляд.
   ***
   Кристалл еще немного подрос. Теперь он стал размером почти с ладонь. Еще немного, и перестанет помещаться в банке для сахара, в которой я его прячу. Странная штуковина. Я так и не сумел выяснить, где Доминик его достал. Хотя искал. Даже в центральный госпиталь, в котором Дом работал, наведаться рискнул. Теперь уже понимаю, что зря. Возможно, именно тот мой визит стал причиной последовавших событий, приведший в конечном итоге к смертям тех, за кого я был в ответе.
   Именно после него проверки стали следовать одна за другой. Проверяющих не интересовало оборудование, над которым мы так тряслись. Оборудование нашла третья группа проверяющих. Они даже не поинтересовались стоимостью. Зато зачем-то обыскали томограф, разобрав едва ли не по винтику. Мне кажется, что их главный был сильно разочарован, когда понял, что прибор не включали уже долгое время. Попросту не было тяжелых больных, для диагностики которых потребовалось бы разжигать пламя в его реакторе.
   Пламя. Именно оно провоцировало рост пурпурного кристалла - последнего привета от честолюбивого коллеги, предпочевшего показаться неудачником в моих глазах, лишь бы... что? Зачем Дому это было нужно? Почему он не мог просто зайти ко мне на кружку чая, по-приятельски? Прокручивая в голове ту нашу встречу, я раз за разом приходил к мысли, что Дом знал, что я раскушу его ложь про увольнение. И все равно соврал. Давал подсказку?
   Центральный госпиталь встретил меня тишиной коридоров. Не так я представлял себе медицинское учреждение, обслуживающее хозяев города. Учитывая, что перестрелки на улицах не стихали, да и просто пьяные драки в барах редкостью не были, такая сонная атмосфера выглядела странно. Медсестра за стойкой регистратуры, казалось, дремала. Пожилая тучная кошка, в пустым взглядом. Не таким, как у пугавших меня равнодушных ко всему горожан, которых я мысленно окрестил "мертвецами". По-бытовому, понятно пустым. В этом взгляде читалось: кошка видела столько страданий, что уже давно перестала им сочувствовать. Очередной больной для нее - просто строчка в регистрационной книге, диагноз, дата поступления, дата выписки.
   - Мэм, не подскажете, где я могу найти Доминика?
   - Это которого? Мальчика золотые ручки что ли? - медсестра даже глаз не подняла от вязания, в котором лениво ковыряла спицами.
   Я невольно усмехнулся. Надо же, и сюда студенческое прозвище за ним притащилось. А может, это сам Дом его подбрасывал окружающим? Доминику безумно льстило, что его мастерством восхищаются, пусть это восхищение выражалось всего лишь в глупом прозвище. Но он и правда был отличным хирургом. Одним из лучших, специализирующихся на точных микрооперациях. Незаменимый сотрудник для нашей клиники, в те времена, когда мы еще пытались вести научную деятельность и бороться с черной паутинкой.
   - Его самого, - я постарался улыбнуться кошке как можно приветливее. Она мою улыбку проигнорировала.
   - Сегодня он не на смене, - пробурчала равнодушно, сверившись с журналом.
   Честно признаться, я в тот момент настолько опешил, что не подумал уточнить, что значит "не на смене". Судя по той информации, что была у меня, Дом не работал в госпитале уже давно. Да и вообще, был несколько дней как мертв, если верить его собственной записке. Но сформулировать вопрос я не успел.
   Распахнулись двери, и сосредоточенные ребята в форме вкатили носилки. Одни, вторые, третьи... пятеро раненых, двое сильно обгорели, у одного оторваны ноги. Взрыв, похоже. Я засуетился, намереваясь предложить свою помощь, но был остановлен предупреждающим взглядом медсестры.
   - Кто сегодня на дежурстве? - спросил старший из санитаров.
   - Картавый.
   Кот скривился, но махнул коллегам, и те неспешной вереницей покатили носилки дальше по коридору. Я недоуменно таращился вслед совершенно непрофессионально ведущим себя санитарам. Минимум троим из раненых требуется реанимация, а эти идут вразвалочку, как на прогулке.
   - Че вылупился? - устало поинтересовалась тучная медсестра. - Шел бы ты отсюда, пока желание есть.

  
  10

   Кристаллическая решетка. Она есть у многих веществ. Взять, к примеру, кристаллы серы. Но это минералы. Неживая материя, твердые, фиксированные формы. А вот кристаллическая решетка у пламени, о которой говорил профессор Сэммил... Звучит, как бред. Вот только, я точно знаю, что это не бред, а спасение. Жаль, что не осталось записей профессора. Я искал. Настолько тщательно, насколько это возможно, не привлекая внимания хозяев города. Безрезультатно: кто-то тщательно подчистил следы.
   Но это не смертельно. Главное - идея, толчок в нужном направлении. Черная паутинка - вирус, дающий нам устойчивость к собственному пламени. Просто сильно изменившийся, превратившийся из союзника во врага. Но при этом почему-то не утративший способности выполнять свою основную функцию. Никто из заболевших черной паутинкой не жаловался на нелады с пламенем. А что, если и пламя как-то изменяется, не только сам вирус? Что, если у нашего пламени и в самом деле есть некая упорядоченная структура, по изменениям в которой можно понять, что с котом что-то не так?
   Мысль эта, до безобразия простая, не дает мне покоя уже долгое время. Вот только как эти изменения определить?
   ***
   Синдикат. Так эти подонки себя стали называть. Мелкие банды они давно перебили. Те, кто успел, сориентировался вовремя, примкнул в свое время к начавшей набирать силу группировке, те сейчас у вершины пищевой цепи. То бишь, заправляют всем. Им нет нужды выходить на арены, чтобы урвать еще несколько дней сознательного существования.
  
   Момент, когда мир окончательно изменился, я пропустил. После недели мучительных раздумий я уже готов был взвалить вину за трагедию в клинике на себя. Но тут произошло нечто, что склонило чашу моих сомнений в сторону мести.
   Я повстречал Доминика. Теперь он совершенно не напоминал того затравленного кота, который поджидал меня на улице пару месяцев назад. Да и прежнего, чересчур честолюбивого и амбициозного Дома напоминал мало. Равнодушный кот, с пустыми глазами, коих множество вокруг по нынешним временам.
   - Дом! Доминик! - окликнул его я. - Великий Вулкан, как же я рад, что ты живой! Ты меня заставил поволноваться...
   - А, Поль, - сдержанно кивнул Доминик. - Ты еще в городе? Зря.
   - И это все? - я опешил. - Эй, я полгорода на уши поставил, тебя разыскивая. Что за кристалл ты мне прислал? Что это? Ты его украл у бандюков?
   - Кристалл? - Дом, казалось, слегка удивился, а потом, видимо что-то вспомнив, изменился в лице. - Кристалл. Ага. Поль. Ты прости. Но в наше время следует аккуратнее выбирать стороны. Воспользуйся моим советом, уезжай, пока не стало слишком поздно. Для тебя, - проговорил он с нажимом.
   - Уезжай? - взвился я. - Да Рой тебя забери, эти сволочи мою клинику разгромили! И я уверен, что из-за того, что ты мне прислал. А я даже отомстить не могу, не знаю, где логово этой банды. И все, что ты имеешь мне ответить - "Уезжай"? Да Рой тебя забери, Дом!
   Доминик смерил меня тоскливым взглядом. Я так и не сумел разобрать, что за выражение в нем: то ли жалость, то ли безысходность, то ли презрение. А потом молча развернулся, отодвинул меня плечом и ушел.
   - Арена, - буркнул он, не оборачиваясь. - И ты опоздал. Рой уже меня забрал! - добавил он уже тише.
  
   "Арена" - развлекательный центр, крупнейший в нашей провинции. Действительно арена. Окруженная амфитеатром сидений круглая площадка, на которой в былые времена проходили разнообразные шоу - от соревнований до концертов и театрализованных представлений. Теперь я готовился выступить на ней со свои собственным шоу. Оружие достать оказалось еще легче, чем я предполагал. И я явился во всеоружии, как это каламбуристо ни звучало. Я подготовился. Выяснил, где логово их вожака, какая там охрана. Придумал, как ее обойти.
   Кристалл, присланный Домом. Он разросся, стал почти мне по колено. Странно было видеть эту абсолютно чужеродную вещь посреди отцовского кабинета. Но не в гостиную же его поставить. В кабинет, в отличие от гостиной, я не имел привычки водить посторонних. Да и в гостину, по нынешним временам, приглашать особо не кого. А еще, кристалл реагировал на пламя, подрастая каждый раз, когда оно оказывалось поблизости. Не все, к свечке или масляной лампе он был равнодушен, а вот живое пламя, казалось, поглощал с жадностью оголодавшего хищника. А на днях, когда он решил подрасти в очередной раз, то разразился целым фейерверком из мелких кристалликов - крохотных копий самого себя, не больше ногтя величиной. Я насчитал семь штук. Один из них и лежал у меня в кармане. Его я намеревался предъявить охранникам в качестве пропуска "наверх" - в комментаторскую кабину, в которой и устроил свой "кабинет" главарь этой банды.
   У меня получилось. Почти. Когда я летел с высоты третьего этажа на песок арены, вышибив стекло кабины собственной спиной, я уже не думал о том, удалось ли мне достать этого рыжего гада. Я думал о том, что теперь, кажется, знаю, что за взгляд не давал мне спать по ночам. "Арена" высилась над городом как раз между моим домом и горами. А по центру арены высился пурпурный кристалл. Огромный, не чета тому маломерку, что занимал журнальный столик в отцовском кабинете. Еще немного, и кристалл пробьет крышу, вырываясь на волю, окончательно утверждая свое господство над этим городам и жизнями его обитателей.
  
   Потом было много лет, которые не имели значения, потому что я не принадлежал себе. Я умер, но все равно продолжал существовать, превратившись в безвольную марионетку.
   Когда я снова обрел себя, городом, да и доброй половиной плато уже заправлял Синдикат, а мои самые отчаянные надежды сбылись: коты больше не умирали. Ни от черной паутинки, ни... вообще.
   Мир изменился. Изменились условия, законы природы, если угодно. И есть всего два способа выжить в этих новых условиях: арена и второй.
   Я слаб. Я выбрал второй. И за это я себя ненавижу.

  
  11

   Наливка забориста. Еще пара рюмок, и я провалюсь в сон, больше похожий на беспамятство. Возможно, на этот раз у меня получится отключиться и перестать чувствовать на себе эти взгляды. Теперь их стало много. Больше, чем я помню по тем временам, когда жизнь еще имела значение.
   Смерти больше нет. Ни от черной паутинки, ни от старости, ни от шальной пули. Мы побороли ее. Смешная победа. Горькая, как дым сбывшихся надежд. Сбывшихся совершенно не так, как мы себе это представляли.
   Мы - огненные коты. Лишившись смерти, мы лишились жизни. История войн закончилась тем же, с чего и началась: битвой богов. Только на этот раз Великий Вулкан проиграл ее Рою.
   ***
   - Док, ты дома? Ау!
   Стук повторился. Этот назойливый стук не давал мне спать вот уже полчаса. По крайней мере, мне казалось, что не меньше. Да в конце-концов, дадут в этом доме порядочному коту отдохнуть?
   - Док, твою смерть! Шеф требует тебя немедленно, и если ты снова в дрова, то я за тебя неделю куклой ходить не намерен!
   Стук перешел в грохот, с которым вылетела моя входная дверь. А, и ладно. Первый раз, что ли? Да, думаю, и не в последний. Шеф большим терпением не отличается, а шестерки не любят проверять его величину.
   - Иду! - заорал я. - Гаденыши, - добавил уже тише.
   Голова раскалывалась, кот, смотревший на меня из зеркала, всем своим видом требовал опохмелиться. Что я и сделал, подцепив по дороге наполовину полную бутыль наливки со стола. Надо же. Теряю форму. Даже не допил вчера.
   Едва не растянувшись на потертом ковре, наступив на пустую бутылку, понял, что нет, не теряю. Это вторая.
   - Док, ты офонарел?
   - Заткнись, Лысый, не тебе меня учить, - привычной скороговоркой проговорил, натягивая левый ботинок. Правый бы теперь еще найти. Огляделся по сторонам, с трудом узнавая собственную гостиную. Похоже, вчера у меня случился очередной приступ мании преследования, иначе, зачем было окна диваном баррикадировать? Хорошо, что я этого не помню. Наливка забориста, и это радует. Нужно прикупить запасец побольше, пока кошка, торгующая этим бальзамом на рынке, никуда не запропастилась. По нашим временам, такое не редкость. Взять, к примеру, мой правый ботинок.
   - На, пошевеливайся, - Лысый хлопнул меня ботинком по груди, окончательно изгваздав и без того не слишком чистую рубашку.
   - Эй, в берегах держись, - посоветовал я зарвавшейся шестерке, отбирая обувь.
  
   - Что на этот раз?
   - Девчонка. Надо подлечить.
   Я молча смотрел на Шефа, прикидывая, это я перебрал с опохмелом, или у него крыша слетела окончательно. С чего бы вдруг? Вроде бы, Синдикат не бедствует, на возвращение бойцов кристаллов не жалеет. Какой прок лечить, если это все равно не вернет бойца в строй так же быстро, как радикальные меры.
   - Док, ты не бизнесмен, - хохотнул Шеф, видимо, правильно истрактовав выражение моего лица. С похмелья я плохо контролирую мимику. - Эта пигалица отказывается дохнуть, выигрывая бой за боем. Я на ней уже удвоил состояние. А то ли еще будет. Так что, похмеляйся и штопай малявку. Она мне нужна в рабочем состоянии через неделю.
   Сука Шеф все-таки. Но я предпочел придержать свои соображения при себе и покорно пошел за хмурым детиной вглубь запутанных тюремных ходов. Молчание - залог выживания. Это я усвоил давно и прочно.
  
   Когда я обрел себя, у меня был выбор. Смолчать, и получить безбедное существование, или поиграть в благородного и справедливого и оказаться на арене. Видимо, мозги мои тогда еще не совсем на место вернулись. Потому что я начал выступать, встал в позу. Отказался выполнить небольшую услугу, ради которой Шеф, собственно, и соизволил истратить две дюжины кристаллов, чтобы вернуть в сознание пробывшего куклой не один десяток лет кота. Ну, не палач я. Я доктор. А доктора не отнимают здоровье, они его возвращают.
   С усмешкой выслушав мою тираду, Шеф дал знак замершим за спиной котам, и те, подхватив под руки, вынесли мое вяло трепыхающееся тело из кабинета.
   Огня у меня никогда толком и не было, а после стольких лет существования куклой, вообще с ним плохо стало. Поэтому мне выдали огнеметы. И хорошую броню. Увешанный всем этим оборудованием, я чувствовал себя куклой. Только не в плане отсутствия свободы воли, а в плане подвижности.
   Арена встретила хмурым, по-зимнему белесым небом и ором толпы. По центру, врастая в мелкий песок, устилающий пол, высилась - нет, не кристалл - целая друза тускло светящихся пурпурных кристаллов. Обелиск - так их называли. Это я выяснил уже потом, когда, сгинув в пламени внезапно прилетевшего сбоку фаербола, воскрес и пришел в себя в комнате ожидания. Идиот, я щит забыл поставить. Но это была лишь первая из множества моих смертей, последовавших друг за другом в этот день, длиною в несколько жизней.
   К своему несчастью, возвращался я быстро, буквально за считанные минуты. Быстрее, чем учился драться. От фаербола я погиб трижды. Четыре смерти словил от такого же огнемета, как тот, что громоздился за моей спиной, мешая двигаться. Последняя смерть была особенно болезненной и обидной: соперник даже не стал тратить на меня пламя, подрезал "когтями", и я истек кровью, пока остальные бойцы жгли друг друга - бой был групповой. Лежа там, в песке арены, и мучаясь от боли уходящей по капле жизни, я молил Вулкана, чтобы один из пролетающих над головой фаерболов достался мне. Вулкан не услышал. Ему и раньше не было до меня дела, впрочем, как и мне до него. А теперь, похоже, наш создатель и в самом деле отвернулся от своих детей.
   Воскреснув, я согласился сотрудничать. Я не боец. Этот урок я хорошо усвоил. Но и куклой становиться вновь мне не хотелось.

  
  12

   Узор смутно знаком. Красивое кружево, сложное, но упорядоченное. Когда на арене наступает затишье, я прихожу сюда. Сижу на самой вершине амфитеатра и наблюдаю. Обелиск разросся. Его хорошо подпитывают, бои почти каждый день. Структура усложнилась, новые кристаллы образовываются не хаотично. Я в этом почти уверен. Только вот логику понять пока не могу. Да и форма их меняется. В основе всегда куб. Но с каждым новым кристаллом, я все больше понимаю, что куб тоже бывает разным.
   Я почти полюбил такие посиделки. Даже со взглядом этим смирился. Странное дело: спрашивал у ребят, никого взгляд не беспокоит. Лысый вообще теперь косится на меня, как на душевнобольного, и, кажется, готов настучать Шефу.
   ***
   - Достало все. И ты достал, и поручения твои, и безмозглые идиоты, которых ты зовешь своими "ребятами".
   - Док, тебе повезло, что у меня сегодня удачный день. Иди, проспись, завтра поговорим, - Шеф был в хорошем расположении духа, его даже моя пьяная тирада не смогла разозлить как следует. - И когда успел? Ты ведь почти трезвый пришел.
   - Ты мне платишь не за то, что я трезвенника изображаю, - огрызулся я. - Если хочешь, чтобы я и дальше твоих бойцов штопал, проследи, чтобы "ребятушки" их не калечили сверх уже полученного на арене. Эту рекомендую добить, она не боец.
   - Это ты о чем? - Шеф прищурился.
   - Твое хозяйство, сам и разбирайся, - я развернулся, намереваясь красиво выйти, картинно хлопнув дверью. Не вышло: ноги перепутались, и я полетел на пол. Хороша наливка. А ведь даже язык не заплетается. По крайней мере, мне так казалось во время моей пламенной речи.
   - Угу. Разберусь, пожалуй. И первым делом введу наказание за пьянку... - Шеф издевательски заржал.
   Гордо вскинув руку в неприличном жесте, я направился куда шел - на выход. Правда, не доверяя больше ногам, предпочел сделать это на четвереньках.
   Захлопнувшаяся за моей спиной дверь отрезала и хохот Шефа, и остатки моего терпения.
   - Надеюсь, найдется тот, кто поставит на место и тебя, и твой дурацкий Синдикат, - я спародировал издевательский смех Шефа. Как мне показалось, удачно. Жаль, зрителей не было. - Только я не желаю быть с вами в одной упряжке в тот момент, - добавил уже себе под нос.
   А желаю я залить сегодняшнее зрелище еще одной бутылочкой наливки. Или парой. Кошка была молода и, наверное, красива. Рассмотреть толком мешали синяки. Вот уж не думаю, что их она на арене заработала. Да и дыра на месте передних зубов у ее надзирателя красноречиво свидетельствовала в пользу моих предположений. Как и злобные, но все еще похотливые взгляды, которые тот на нее бросал. Огненная Танцовщица - так, кажется, ее представляли публике. Непобедимая и великолепная.
   Насчет непобедимости, сильно я сомневаюсь. Я даже не смог привести ее в сознание. Не уверен, что Шеф может рассчитывать на ее боеспособность через неделю. Я, конечно, вколол ей все стимуляторы, какие еще оставались в моем распоряжении - лекарства давно никто не производил, лишь бродили десятки лет назад просроченные остатки на черном рынке - но не думаю, что это ее поставит на ноги. Сами повреждения не смертельны, но общая ослабленность организма, истощенность даже, не позволяла надеяться, что тот с ними так быстро справится. Да еще и щербатый этот побоями своими добавил. Добить бы, чтобы не мучалась... Вряд ли она дольше недели возвращаться будет.
   Скривившись от отвращения к собственным мыслям, я направился на рынок.
  
   - Эй, тебе плохо? - надо мной склонилось видение.
   Девчушка совсем. Лет шестнадцать. Не повезло умереть в юном возрасте. Теперь и не повзрослеет, дети у нас не рождаются лет тридцать уже. Смешные кудряшки, улыбка в разноцветных глазах и дразнящий аромат роз. А вот и сами розы. Пышные, изящные, поразительно чужеродно выглядящие на фоне окружающей холодной серости и слякотной грязи. Пигалица поставила целую корзину прямо у меня перед носом. Не сдержался, чихнул. Боль с новой силой ударила в голову, конфликтуя с наливкой, которой были пропитаны мозги.
   - Давай, помогу. Встать сможешь? Ты где живешь? - разноглазая суетилась, безуспешно пытаясь вытащить мое тяжеленное пьяное тело из той лужи, в которой я с комфортом устроился, и при этом не запачкать подол длинной юбки.
   - Отстань, мелочь, - буркнул раздраженно, тем не менее, садясь и размазывая по лицу вонючую грязь. Кажется, там не только уличная слякоть намешана, но и попершая наружу наливка. Даже вонь роз аромат этот перебить полностью не смогла.
   - Фууу, - скривилась пигалица, отмахиваясь от аромата, которым я ей в лицо дохнул. - Ты зачем так упился? Еще и гадостью какой-то, от этого запаха даже мухи дохнут, наверное.
   - Зачем-зачем... Жизнь мне моя не нравится, - доверительно пояснил я. - На трезвую голову плохо переваривается.
   - А на пьяную лучше? Дурачок, - засмеялась кошка. Искренне так засмеялась, удивительно не обидно. Отвык я от такого смеха. - То-то я смотрю, ты весь в переваренном изгваздался.
   - На пьяную тоже не нравится. Но не так тошнит.
   Разноглазая снова прыснула.
   - Так что, помочь? У меня времени не много, до темноты еще домой добираться, а я за городом, на плато живу. Далеко идти.
   Ох, ну нельзя же так тараторить, голова раскалывается! Я скривился.
   - До дому я и сам доберусь, - не хватало мне еще эту трескотню по пути выслушивать. - А жизнь поменять ты мне никак не поможешь.
   - Правда? - кошка хитро прищурилась.
   Потом подхватила свою корзину, нырнула в нее чуть ли не с головой и вытащила цветок. Роза. Не такая яркая и пышная, как прочие, небольшой вытянутый бутон невнятного сероватого цвета. Плотно сжатые лепестки скручены вверху, формируя острый кончик.
   - Я не помогу, а вот она - может. Это дымка, - наклонившись, кошка аккуратно вставила бутом в петлицу моего пальто. - Только не забудь в воду поставить, - девчушка подмигнула мне голубым глазом, сверкнув солнечно-желтым.

  
  13

   Совсем еще девчушка. Лет двенадцать. Тоненькое личико, серьезные, чуть раскосые желтые глаза. Все семейство вокруг. В отделении от них не протолкнуться. Даже прабабка столетняя - и та от постели больной не отходит.
   Малышка угасает. Тихо, не по-детски спокойно. У нее еще и сил хватает на то, чтобы родных утешать - и бледного отца, и зареванных младших - коих аж пятеро набилось в угол палаты, все одинаково пепельно-серые, с янтарными глазенками. У них вся семейка такая. Породу издалека видно.
   - Попрошу посетителей очистить палату, - начинаю я, но под взглядом пробабки сбиваюсь с официального тона. - Подождите в холле, пожалуйста. Нам нужно подготовить пациентку к процедуре.
   - Дядя доктол, а что ты с Малькой делать соблался? - карапуз сурово дергает меня за полу халата.
   - Дирк, отстань от доктора, - голос больной слаб, но она смеется. - Дядя-доктор собирается драться с бякой, который на меня напал.
   - Как лыцаль? - мелкий глядит на меня восторженными глазами.
   - Да, Дирк, как рыцарь. Не мешай дяде-доктору. Лучше о маме позаботься - видишь, как она боится, - голосок Марьи прерывается, ей уже и дышать тяжело, не то, что говорить. Но она все равно ласково улыбается младшему братику.
   Мы остаемся одни. Бледные вены на руках уворачиваются от иглы шприца, и я решаю не доверять наркоз медсестре, делаю укол сам. Скоро малышка заснет, и я отвезу ее к большому томографу, он поступил в клинику на днях. Большого смысла мучать ребенка нет, паутинка уже захватила в свой плен большую часть ее органов: поздно родители заметили, что жизнерадостный и веселый ребенок стал подозрительно бледен. Но это обследование может помочь нам продвинуться в изучении болезни, спасти другие жизни.
   Я честно обсудил все с Марьей, еще вчера. И она сама захотела помочь. Мне кажется, что этот умирающий ребенок мудрее многих взрослых.
   - Пообещай, что ты победишь эту болезнь, - глаза девочки уже слипаются, через пару минут она уснет.
   - Обещаю.
   - Даже, если на это понадобится триста лет?
   - Даже, если на это понадобится триста лет...
   - Тогда смотри, это я сделала для тебя, - малышка улыбается.
   На ее руке разгорается пламя. Красивый, сложный цветок. Геометрически правильный, но цветок. Живой цветок живого пламени. Марья - сильный маг. Очень сильный, возможно, поэтому черная паутинка сумела одолеть ее столь стремительно. Я смотрю на этот огненный цветок и улыбаюсь. А пламя угасает, растворяется легким дымком в воздухе - наркоз подействовал.
   Больше Марья не проснется - так и уйдет, спокойно, с улыбкой на лице.
   ***
   Я проснулся с улыбкой на лице. Впервые за несколько десятилетий, гадкий привкус во рту при пробуждении хотелось отнести исключительно к выпитой вчера наливке, а не к жизни вообще. Странно, вроде бы и радоваться нечему, и спал я на коврике в гостиной - диван все еще стоял дыбом, изображая ставню, а до спальни я вряд ли дополз бы, правильно, что не стал и пытаться... И сон этот, из тех, от которых я просыпаюсь с криком и в слезах.
   Странно, что вообще этот эпизод вспомнился. Давно это было, в той жизни, когда я уже перестал впадать в затяжную депрессию после смерти каждого больного, но в мире еще существовали больницы, смысл лечить и счастливые семьи. Да и не вспоминал я эту малышку. В те годы через мои руки проходило много умирающих, каждый по-своему запоминающийся и безликий одновременно. Говорят, это - та самая врачебная привычка, когда сочувствие больному перестает перерастать в глубокое сопереживание, мешающее жить и соображать. Именно в этот момент доктор становится доктором - профессионалом, способным отодвинуть эмоции, не выключая их, и заняться делом.
   И вот, догнала меня Марья через столько лет... Надо же, даже имя всплыло.
   Отскребая раскалывающуюся с похмелья голову от пола, глянул на часы: скоро Шеф очередную шестерку пришлет, чтобы меня пинками к нему на ковер доставили. По моим расчетам, действие истраченных вчера на избитую девчонку стимуляторов вот-вот должно закончиться, и наступит откат. А значит, меня будут сношать за то, что недолечил.
   В груди кольнуло. Хм. С чего вдруг? К болезням сердца я не склонен, особенно, по нынешним, бессмертным, временам, а от сентиментальности годы при Синдикате излечивают эффективнее всякой пилюли. Тщательно изучив свои ощущения, сообразил, что колет не изнутри, а снаружи. Опустил взгляд на покрытое засохшей грязью и субстанцией, о происхождении которой я предпочел не задумываться, пальто. В петлице болтался поникший бутон невнятно-серого цвета. Роза, судя по внушительным колючкам.
   Из тумана памяти всплыла пара смеющихся глаз - солнечно-желтый и небесно-голубой - и забавные непослушные кудряшки. Девчонка-цветочница. Она, кажется, что-то бормотала о том, что розу нужно в воду поставить...
   Надеюсь, я хорошо прополоскал бутылку от наливки, а если и нет, то, надеюсь, розы так же устойчивы к алкоголю, как и коты. Больше в моей берлоге цветок поставить не во что - последний стакан разбился еще три дня назад, и я решил не заморачиваться, пил с горла. "Дымка"? Кажется, так назвала розу та кошка. Подходящее название: бутон узкий, заостренный кверху, лепестки тонкие, светло-серые, будто дым.
  
   Сижу, смотрю на розу. Воды в бутылке заметно уменьшилось, а поникший стебель выпрямился, поднимая бутон. Состояние странное: кажется что ничего не имеет значения, да и вообще, ничего в мире больше не осталось, только я и этот бутон в зеленоватой пузатой бутылке. Мне нельзя отводить от него взгляд. Иначе пропущу что-то важное. Скоро будут стук в дверь, вопли и угрозы ее высадить. Но это тоже не важно. Потому что бутон распускается. Верхний лепесток медленно, почти незаметно глазу отходит от острой вершины. Он все еще держится за своих собратьев, но уже готов оторваться.
  
   Стоило отойти первому лепестку, как бутон раскрылся на глазах. Один за другим, тонкие нежные лепестки выворачивались под моим изумленным взглядом. Несколько минут - и из горлышка бутылки вырывается настоящий дым: нежный, полупрозрачный, пышный цветок, серовато-розового цвета. Того нежного оттенка, какой приобретает дым над жерлом Огневки на рассвете. Приобретал. Огневка давно уснула. Говорят, в ее остывшем жерле теперь арена. Одна из многих.
   Моргнув, очнулся от странного трепетного оцепенения, охватившего меня при виде распускающегося цветка. А гори оно все... С отвращением содрав с себя грязную, провонявшую уличной копотью и алкоголем одежду, переоделся в чистое - лучший костюм, тщательно приберегаемый на непонятно какой "особый" повод. Кажется, это именно он. Перетопчется сегодня Шеф без меня.
  
   Закат сегодня злой. По-правильному злой, огненный. Нечасто в наши дни увидишь такой закат. Алое зарево затопило серое небо до самых крыш домов. И кажется, что совсем ничего не поменялось: дома те же, что и сорок лет назад, те же коты спешат по своим делам. Даже тяжелый недобрый взгляд Обелиска меня не побеспокоил. Я бродил по улицам весь день. Вглядывался в глаза прохожих. Оказывается, пока я сам тонул в пучине безнадеги, остальные выплыли. Смирились, свыклись. Что-то навсегда ушло из этих взглядов, но кое-что вернулось. Сегодня я вновь видел котов. Не огненных. Просто котов.
   На этой террасе давно никто не бывает. Перестали коты любоваться закатами. Поэтому тихие, легкие шаги, раздавшиеся позади, вздрогнуть меня заставили, но обернуться заставить не смогли.
   - Знаешь, а я ведь сегодня решил послать подальше существование, которое мне не нравилось, - произнес в воздух, не рассчитывая особо на ответ. Да и не нужен мне ответ, достаточно, что могу высказаться, не чувствуя себя сумасшедшим, разговаривающим вслух сам с собой. - Только вот, непонятно, как теперь жить дальше...
   - Просто живи, - на скамейку рядом плюхнулась вчерашняя цветочница, обдав меня ароматом роз и еще чего-то теплого и свежего одновременно. - Я вот просто живу. И цветы выращиваю, - добавила она, чуть смутившись.
   Я улыбнулся, с удовольствием вытягивая ноги, и, заложив руки за голову, поднял взгляд к небу. Что ж, кошка, пожалуй, я последую твоему совету, один раз ты меня уже вытащила. Буду просто жить.
   - Я - Ани, - внезапно представилась моя спасительница.
   - Поль.
  
   А ночью я узнал, что Огненная Танцовщица разгромила арену и перебила всех, кто там находился в этот первый день моей новой жизни. Хочется думать, что это мое вмешательство помогло девчонке собраться с силами.
   Вечерняя смена застала лишь толпу кукол, среди которых был и Шеф. Шеф возвращался долго, и у меня было время как следует обдумать "заявление об увольнении".

  
  14

   Я не был в этом доме... сколько? Пару столетий, наверное. Вот уж не думал, что он все еще стоит. И не просто стоит, а находится в неплохом состоянии. Кто бы ни жил в нем все эти годы, спасибо им за то, что заботились.
   Я не хотел приходить сюда. Но все равно пришел. Этот город не вызывает у меня добрых воспоминаний, хоть я тут и родился, вырос и впервые умер. Но волей случая я здесь, так почему бы не зайти, не взглянуть на руину той жизни, что была моей до Эры Обелисков? Я - единственный, кто остался от той жизни. Даже Кары давно нет: подруге удалось умереть, когда это еще было возможно.
   - Вы что-то ищете? - кошка средних лет подкрашивает оконную раму гостиной на первом этаже. Сколько себя помню, это окно всегда было облезшим, ни у родителей, ни у меня руки до него не доходили. А у нее вот - доходят.
   - Да нет, просто мимо проходил... - я собираюсь развернуться и пойти прочь, но что-то меня останавливает. - Знаете, когда-то это был мой дом. Давно, до того, как я впервые воскрес, - у нас не принято говорить "умер". Возможно, из-за того, что огненные коты больше не могут умереть по-настоящему.
   - Ой, так вы Поль, наверное! - кошка всплескивает руками. Капля серой краски срывается с кисти и падает ей на нос. Она смешливо морщится, стирает каплю рукавом и выжидающе смотрит на меня.
   Молча киваю. Странно, откуда новым хозяевам знать имя давнего жильца? Дом наверняка сменил немало постояльцев за прошедшие столетия.
   - А мы как двести лет тому въехали, все ваши вещи сложили аккуратно, все думали, вдруг вернетесь. Кое-что даже до сих пор сохранилось... - кошка смутилась. - А идемте в дом, а? У меня чай есть, настоящий. И булочки только с утра напекла.
   Завороженный, покорно иду за кошкой. Чай. И булочки. Не так я представлял встречу с прошлым.
   ***
   Просто жить оказалось ох как непросто. И первой проблемой стало - нет, не выйти из-под "опеки" Синдиката - оставаться собой. Запас кристаллов у меня был. Не слишком большой, но на какое-то время хватит. А вот как быть дальше...
   - А чем ты занимался, ну до... всего? - Ани сидела на скамейке, болтая ногами и теребя постоянно расплетающуюся ручку корзины.
   Сегодня в корзине оставалась всего пара веточек хризантем. Осенние цветы. А значит, у нас нынче осень. По-моему, коты давно уже перестали следить за временами года: с тех пор, как уснули вулканы, всегда поздняя осень. Но Ани следит. Говорит, что цветы помнят.
   Так у нас повелось в последние месяцы: каждый вечер я прихожу смотреть на закат, а Ани присаживается на скамейку рядом отдохнуть перед возвращением домой. Она живет в получасе быстрым шагом, за городом. Не самое безопасное место, на отшибе, на краю плато, но для теплиц нужно пространство. Платит Синдикату за "защиту", куда без этого в наше время. А еще Шеф очень любит черные фиалки. Но это тайна, он лично приезжает за очередным горшком с рассадой. И отваливает за нее столько кристаллов, что хватает даже для теплиц что-то новенькое прикупить. Но это тоже тайна. А мне ее рассказали, потому что мы друзья.
   Смешная она. Жизнеутверждающая. Улыбка, упрямо торчащие кудряшки и высоко поднятый подбородок. Яркие разноцветные глаза глядят прямо и спокойно. Мне иногда кажется, что Ани - единственная во всем мире кошка, которая сумела остаться по-настоящему живой. А еще кажется, что я влюбляюсь. В эту смешную цветочницу, выглядящую, как юная девчонка, почти ребенок. О которой я за три месяца нашего знакомства узнал меньше, чем о ее цветах, но больше, чем о себе самом за все годы жизни.
   - Эй, ты заснул, что ли? - Ани пощекотала мне нос пушистым желтым цветком хризантемы.
   Чихнул от набившейся в ноздри пыльцы.
   - Неа, думаю, а в моем возрасте это сложно, - невозможно не поддержать ее легкомысленный тон, раз уж Ани настроилась на веселый лад. - Я ведь доктором был... Наверное, даже хорошим.
   - Тю. Так а чего страдаешь тогда? Лекарь он всегда востребован, - девушка удивленно сверкнула на меня глазами. - Ты ж не забыл свою науку, пока, ну...
   О том, что куклой я пробыл сорок лет, я рассказал ей в один из первых наших таких вот вечеров. Я вообще слишком много ей о себе рассказывал. О том себе, который был после воскрешения. Как Ани не сбежала от столь утомительного собеседника через неделю - ума не приложу. Но она не сбежала. Наоборот, стала приходить каждый день, выкраивая в своем таинственном расписании полчасика для меня и заката.
   - Но зачем нынче лекарь, если есть Обелиски? - с горечью выплюнул я.
   - Как зачем? - не поняла Ани. - Не все готовы платить за возвращение, Синдикат контролирует все подступы к Обелискам, и цены ломит заоблачные. При простуде проще лекарю пару кристаллов заплатить, да попить травки какие.
  
   - Поль, ты вернулся! Как поездка? - Ани явно обрадовалась моему визиту. Впрочем, она всегда моим визитам радовалась. Правда, не так, как мне этого хотелось бы...
   Кажется, я с этой кошкой знаком уже два столетия, и за это время так и не сумел ее понять. Впрочем, это только кажется, на самом деле нашему знакомству всего сто девяносто девять лет. И три месяца. Если считать с того вечера, когда она подарила мне тот бутон. Но мы считаем днем нашего знакомства тот, когда она подарила мне мысль, что я могу вновь попытаться стать тем, кем был до Эры Обелисков. Поэтому, сегодня у нас сто девяносто девятая годовщина знакомства.
   - Ты - шудо, - важно заявляю я, вгрызаясь в восхитительный горячий пирожок с румяной корочкой. - И как только догадалась?
   - Да ладно тебе, - отмахнулась Ани, присаживаясь у стола. - У нас ведь сегодня годовщина знакомства, ты не мог не вернуться к ней. Вот и напекла с утра.
   Понимающе смеюсь. Конечно не мог, все-то она обо мне знает. Все, кроме моей маленькой тайны.
   Мне кажется, что я люблю Ани уже два столетия - все сто девяносто девять лет и три месяца, что мы знакомы, и еще немного. Но я никогда и ни за что ей в этом не признаюсь. Потому что мне кажется, что такое признание может ее отпугнуть, а я не хочу лишиться той дружбы, что между нами есть.
   - Ты выглядишь уставшей, - замечаю, что у подруги под глазами темные круги пролегли, да и цвет лица оставляет желать лучшего. - Не приболела? Тут, на краю такие ветра, запросто могло просквозить, ты же бегаешь раздетая в свои теплицы.
   - Да ничего, все у меня в порядке со здоровьем, выключай лекаря, - отмахнулась Ани. - Пепел снова на тюльпаны напал. Всю ночь их караулила, чтобы заразу локализовать, если вдруг что... Беда с ними, боюсь, такими темпами огненные переведутся скоро совсем.
   - Ты - чудо, ты в курсе?
- Ага. Мне говорили, - рассмеялась Ани. - Ты, минуты три назад.
   Говорил. И готов это повторять без конца. Только вот не нравится мне, что она так себя не бережет. Доведет до серьезной болезни, а воскрешать Ани не любит. Три дня у нее на это уходит, это же с ее ненаглядными цветочками что-то случиться может. Кому вообще они в наше время нужны?
   - Ани, - осторожно начал я. - А может, пора с ними завязывать, а? Цветы - это ведь не то, что котам нужно в наше время. Переходи на овощи. И мороки меньше, и покупатели гарантированы.
   - Кому нужны? - прищурилась Ани. - Даже и не знаю... Может, и твой подарок тебе не нужен?
   На стол передо мной бухнулся горшок с пышным, но плотным малиновым цветком на короткой ножке. Цветок казался упрямым и каким-то насупленным. Ну прямо, как Ани, когда у нее проблемы, но она решительно отказывается поддаваться унынию. Я невольно разулыбался, втягивая носом тонкий аромат.
   - Ну вот, а говоришь, не нужны, - Ани кривлялась, но, кажется, я расслышал в ее голосе тщательно скрываемую настоящую обиду. - Если не будешь забывать поливать хотя бы раз в три дня, то цвести будет несколько месяцев.

  
  15

   Я снова чувствую этот взгляд. За почти три столетия я свыкся с ним, перестал обращать внимание. Просто приобрел привычку плотно закрывать шторы на окнах.
   И вот теперь опять. Кажется, взгляд становится пристальнее, день ото дня. Это началось не так давно. Очень знакомое ощущение, только взгляд снова изменился. Теперь он стал... обещающим. Взгляд зовет, сулит нечто, чего мы лишены очень давно. И это пугает. Больше даже, чем его прежний, гастрономический, к нам интерес.
   Занятно. Когда в последний раз я так зацикливался на этом взгляде, мои бессонные ночи были полны мыслей о черной паутинке. Сейчас эта напасть кажется чем-то далеким и незначительным. Все мои тогдашние страхи и чаяния хранятся в металлической коробке. Занятно. А я ведь так и не открыл ее ни разу за те полстолетия, как вновь стал ее обладателем. Та кошка, из отцовского дома, сказала, что в этой коробке все, что лежало в сейфе в кабинете. Они решили, что эти вещи особенно ценны для бывшего хозяина дома, и сохранили их. А я... а я так и не решился открыть эту коробку, в которой хранится тот, прежний Поль. Даже как-то забыл о ней, как забыл об этом тревожащем меня по ночам взгляде. А теперь вот взгляд вернулся, и я вновь вспомнил о коробке. Или он вернулся от того, что я вспомнил о коробке? Занятно.
   Кажется, я слишком часто вспоминаю это слово. И раз уж у меня сегодня ночь воспоминаний, не открыть ли мне наконец-то коробку? Пора уже наконец-то повзрослеть. И научиться смотреть в глаза. Своим страхам. Своим чувствам. Своим воспоминаниям.
   Листок с рисунком лежит сверху. Корявый, неумелый - ну не художник я - но вполне узнаваемый. Огненный цветок. Тот самый, который подарила мне умирающая Марья. Я и не помню, когда его зарисовать успел. Красивый, живой узор, хоть и геометрически правильный. Кажется, я его уже где-то видел. И не раз. Занятно.
   ***
   Я так и не решился признаться Ани в своих чувствах. Раз за разом собирался, но всегда пасовал. Когда-то мне казалось, что она готова на них ответить. Но потом что-то хрупкое сломалось между нами. Нет, дружба осталась такой же крепкой, как и два столетия до этого. Но исчезла едва уловимая жаркая искорка, которая уже начала было теплиться на дне ее разноцветных глаз. Ани всегда была рядом, всегда готова помочь, поддержать в трудную минуту. Всегда радовалась моим визитам и с удовольствием и живым интересом расспрашивала о моей жизни и работе.
   У нее самой всегда все было хорошо. Нет, я, конечно, знал, что не такая уж и радужная у нее жизнь, но слишком допытываться не рисковал: Ани не любит, когда кто-либо знает о ее неудачах, даже лучший друг.
   Лет пятьдесят назад у нее появился собственный личный враг. Почти такой же, каким некогда для меня была черная паутинка. Пепел. Кто и когда придумал называть мерзкий грибок этим благородным словом, я не знаю. Точно не Ани - она сама возмущалась по этому поводу. Пепел пожирал грядки буквально в считанные часы, стоило ему пробраться в теплицу. Фермеры терпели огромные убытки из-за него, но способа борьбы так и не придумали. Единственным выходом оставалось тщательное соблюдение правил безопасности, чтобы ненароком не занести его на себе в парник. А еще термостаты стали самым важным инструментом в фермерском инвентаре: грибку нужны низкие температуры, чтобы развиться, а планета наша продолжала остывать, теплицы приходилось обогревать.
   Особенно страдали от пепла огненные тюльпаны - сорт, который Ани лелеяла все эти столетия. Хороший сорт. Красивый, и в самом деле чем-то на пламя похожи эти вытянутые вверх, изящные оранжево-алые чашечки. В начале Смутных Времен, еще до Эры Обелисков, возникла традиция дарить эти цветы любимым. Причем, дарили девушки, а не наоборот. Якобы, такой подарок символизировал подарок Огненной Танцовщицы Великому Вулкану. Мы как-то чесали языки на тему обычаев и традиций, обсуждая, как занятно они появляются на свет. Был сезон тюльпанов, и я тогда вспомнил, что детище Ани тоже положило началу одной из них. В ответ девушка вдруг разулыбалась, хотя до этого выглядела немного уставшей и даже грустной.
   - Эй, ты чего? - шутливо толкнул локтем в бок подругу я.
   Сидели мы на "нашем" месте на террасе над городом. И пусть от скамейки, на которой мы познакомились, да и от самой террасы, века не оставили ничего, это все еще было наше место. Да что там... города, да и то, того уже нет. Поселение сместилось, съехало ниже по склону, стремясь укрыться от холодных, пронизывающих ветров на плато.
   - Да ничего, - засмеялась Ани. - Просто вспомнила один хороший день.
   - Это что же за день такой? Позавчера, когда солнце выглядывало?
   - Нее, тот день давно был... Еще когда Вулкан был с нами. Я тогда придумала название сорту, - Ани продолжала улыбаться.
   - Не расскажешь?
   - Неа, - помотала она головой, задорно тряхнув кудряшками. - Ты не поймешь все равно, да это и не важно. Лучше расскажи, как у тебя дела.
   И мы снова говорили обо мне, о том, что пациентов становится больше: некоторые Обелиски перестали расти, а цены на воскрешение, наоборот, полезли в рост. Коты уже не так охотно избавляются от мелких болячек радикальными методами.
  
   - Ани, ты совсем себя не бережешь!
   Подруга выглядела бледнее, чем обычно, глаза горели лихорадочным огнем. В последние годы ее стремление во что бы то ни стало сохранить сорт огненных тюльпанов переросло из простого упрямства в манию. Высаживая новую партию луковиц, Ани караулила теплицу денно и нощно. И все равно, раз за разом, ее постигала неудача. То ли луковицы переводиться стали, то ли слишком уж глобальны были изменения в климате, но из каждого урожая выживало все меньше и меньше цветков. У нее и раньше бывали неудачи, когда гибли почти все цветки, но луковицы удавалось спасти, вновь возродить сорт. А в последние годы удача, казалось, окончательно отвернулась от нее. Пепел донимал со страшной силой, Ани даже подумывала о переезде: ей приходилось все дальше и дальше забираться, чтобы привезти чистую, не зараженную, почву на замену попорченной пеплом.
   - Ты не понимаешь... Огненные тюльпаны - это то немногое, что еще напоминает нам о том, кто мы есть... - Ани, вопреки своему обыкновению, даже не улыбалась. - Если я сдамся, это будет означать, что я больше не верю...
   - Что-то я не припомню, чтобы ты когда-либо была слишком верующей. Ты же вместе со мной зубоскалила на тему религиозных фанатиков, мечтающих пожать руку Великому Вулкану.
   - Да при чем тут Вулкан? - кошка рассеянно скользнула по мне недоуменным взглядом. - Я про нас. Мы - огненные коты. И мы должны вспомнить об этом. А если я сдамся, то значит, я больше не верю в нас, в то, что мы способны вспомнить.
   - Философия это все, - отмахнулся я. - Завязывала бы ты со своими цветочками. Они тебя угробят когда-нибудь.
   - Думаешь? - Ани казалась задумчивой.
   Неужели, мне и в самом деле удалось до нее достучаться, уговорить прислушаться к здравому смыслу? Я старался не подать вида, но в душе ликовал. Если получится отбить подругу у ее тюльпанов, то, может, и наши прежние отношения вернутся? Может, удастся вновь увидеть ту искорку, которая, как мне казалось, мелькала в этих разноцветных глазах?
   - Поль, ты извини, у меня работы много. Я Дарке обещала первоцветов в горшочках завтра доставить.
   Понял, не дурак, меня уже выставляют. Поднялся, потянулся за шляпой.
   - Стой. Это тебе. Чтобы вспомнить, - Ани кивнула на небольшой горшок, в котором над черной, как сажа, почвой только-только проклюнулся серовато-зеленый бугорок. - Только поливать не забывай, ладно?
   Молча кивнул, забирая подарок. Ани часто совала мне свои цветы. Мне и отказываться неудобно было, и ухаживать за ними руки не доходили. Поэтому брал, стыдливо пряча глаза, когда очередной ее подарок умирал от жажды на кухонном подоконнике. Она знала, но не подавала виду, просто дарила новый горшок. Маргаритки, нарциссы, тюльпаны, гиацинты, фиалки. Чего Ани пыталась добиться этими подарками, я не знаю. Она просто говорила, что ей приятно знать, что у меня есть компания в ее отсутствие.

  
  16

   Пульс стучит в висках. Кажется, я уже начинаю привыкать к этому ритму. Бум. Бум. Бум-бум-бум. Ритм со мной уже много ночей. Даже днями я продолжаю его слышать. Иногда громче, иногда тише, но этот пульсирующий стук ни на миг не отступает совсем. Сегодня ночью он особенно силен. Я чувствую его алчное нетерпение. И обещание. И что-то еще, тщательно скрываемое, но все равно прорывающееся торжество.
   Я снова полез в ту коробку. Записи мои весьма неразборчивы. Ужас. И это такой у меня был почерк? Бедные медсестры, а ведь им мои указания разбирать приходилось. Сейчас даже я не могу сосредоточиться достаточно, чтобы прочитать это. Ритм мешает. Бум. Бум. Бум-бум-бум. Что ж. Почитаем что-то более разборчивое. "История войн" тоже здесь. Видимо, я машинально сунул ее в сейф вместе со своими записями, а новые хозяева дома сочли, что она ценна для меня.
   "И вскричал Великий Вулкан в гневе: "Не станут мои дети служить тебе, ибо сотворил я их свободными!" Но ответил Рой ему насмешливо: "А интересовался ли ты, нужна ли детям твоим свобода? Мы предлагаем им покой, избавляя от муки принятия решений. И они пойдут за нами добровольно, ибо свобода заставляет разум метаться и страдать сомнениями, а покой дарит блаженство.""
   Покой. Вот, что этот взгляд, преследовавший меня три долгих тысячелетия, обещает теперь. Только не хочется мне покоя. А хочется вновь почувствовать себя живым. Но для этого нужно иметь возможность умереть.
   Но раз эта роскошь огненным котам нынче недоступна, мне остается лишь читать о ней в "Истории войн". Забавно. Мне понадобилось триста лет, чтобы выкроить время, чтобы прочитать эту книгу. Что ж. Ночь длинна. Если и не прочитаю полностью, то хотя бы попытаюсь. Заснуть я все равно не смогу.
   ***
   Странное утро. Странный рассвет. Хотя, кто знает, возможно, я просто слишком давно не встречал рассветы, забыл, как они выглядят.
   Перед самым рассветом меня отпустило. Головная боль, стучавшая в виски неровным, но до жути ритмичным пульсом последние дни, не давая заснуть вот уже несколько ночей, внезапно отступила. Будто вырубили выключатель. Секунды тишины тянулись бесконечно и сладко. А потом солнце вынырнуло из-за пика Огневки, и громыхнуло.
   Я смотрел на зарево извержения за окном, навстречу которому распускался огненный тюльпан на подоконнике, и понимал: мир снова изменился. Как - пока не знаю, но какая разница? Главное, что пропал этот взгляд, пропала боль в висках. А значит, можно наконец-то поспать.
  
- Ани, я тебя не узнаю. С чего вдруг такой переполох? - я смотрел на подругу, не понимая, почему она так суетится вокруг незнакомого беловолосого кота. И где нашла только. А ведь, не поленилась, вытащила из расщелины, в которую тот свалился неведомо откуда, не иначе, как с самой Огневки. Ладно, сердобольная Ани не могла бросить раненого медленно замерзать в снегу, но...
   - Давай добьем, и все. Ну какой смысл его мучать, сама посуди? Глазница под окуляром повреждена так, что новый уже не поставишь. Второй глаз тоже, неясно, будет ли видеть, а если зрение и восстановится, то когда - неизвестно, - вздохнул я. - Думаешь, он тебе спасибо скажет, когда - и если - очнется?
- Может и не скажет, - Ани упрямо закусила губу. Знакомое выражение. Точно так она всегда делала, когда я ее уговаривал не гробить себя, сутками карауля тюльпаны от пепла. - Но добить - не вариант. Есть у меня предчувствие, что не воскреснет он на этот раз.
- С чего бы это? - Вот это новости.
- А вот ты давно кристалл принимал?
   Я призадумался. И правда, с тех пор, как пропала эта пульсирующся боль в висках, я о кристаллах как-то ни разу даже и не вспомнил. Ани утверждала, что это из-за того, что Огневка проснулась. Не буду спорить. Но если есть хоть малейший шанс, что она права, у меня нет права на ошибку. Пора вспоминать, что знал и умел, будучи настоящим врачом, а не тем деревенским знахарем, в которого меня превратили столетия Эры Обелисков.
   Кот был изрядно потрепан. Впрочем, многочисленные раны и синяки на теле опасений не внушали, но вот голова пострадала изрядно. Окуляр - вдребезги, восстановлению не подлежит. Глазница и щека вокруг превратились в месиво. Накладывая швы, я надеялся только, что удалось достать все осколки, и воспаления не будет. Мы хорошо регенерируем, даже без помощи Обелисков, так что эта рана, при всей ее неприглядности, опасности для жизни пациента не представляет. А вот огромный синяк на правой половине лица, как и то, что беловолосый уже почти сутки в себя не приходит, заставлял беспокоиться. Но без томографа в голову к нему не заглянуть. Череп я прощупал, насколько смог. Вроде бы переломов нет, надеюсь, внутренних кровотечений и отеков тоже не будет.
   - Держи вот. Будешь заваривать и три раза в день давать, через каждые восемь часов, - я выдал Ани пакет с успокоительным сбором. Ерунда это все. Ничем эти травки пациенту не помогут, это скорее для Ани, чтобы она чувствовала себя при деле. Ну, разве что немного жар собьют, да бредить меньше будет. Судя по тому, в каком состоянии стены, это подарочек с Огневки еще и маг нехилый. Не хотелось бы мне, чтобы он в бреду случайно сжег дом своей спасительницы. Если Ани пострадает, я этого не прощу. Ни ему, ни себе.
   Ани, вопреки обыкновению, не предложила остаться на чай. Сделав дело, я перестал ее интересовать, все ее внимание полностью переключилось на беловолосого. Я еще постоял немного на пороге, глядя, как она суетится, то подушку ему поправляя, то капельки пота, выступившие на лбу над повязкой, стирая. Что-то кольнуло под сердцем. На сосредоточенном, предельно серьезном личике столь дорогой мне кошки, сияли огромные разноцветные глаза. А при взгляде на пациента в глубине этих глаз загорались крохотные солнечные искорки. Те самые, которые, как мне казалось, я некогда видел в них, когда Ани смотрела на меня.
   - Если что - ты знаешь, где меня искать, - вздохнул я. Да что такое... Неужели, ревную?
  
   - Господин лекарь, господин лекарь! - смутно знакомый кот спешил мне навстречу. Кажется, сосед мой, из той шумной компании, что недавно въехала в особняк ниже по улице. - Вы не могли бы к нам зайти? Мы того... повздорили вчера немного по пьяни... В общем, Джесс до сих пор не воскрес, мы волнуемся...
   Несмотря на удивительно теплую погоду, я почувствовал, что мерзну. В груди поселилась ледяная глыба, заставляя сердце пропустить несколько ударов.

  
  17

   Я снова берусь за учебу. Штудирую свои записи, учебники, анатомические атласы - все, какие удалось достать. Негусто. За века почти все утеряно за ненадобностью. Знаний жаль до слез. Опыт, накапливаемый веками, отброшен, как бесполезный балласт. Чувствую, что скоро нам вновь придется горько пожалеть, что наши надежды сбылись. Вновь. Вместе с настоящей жизнью к нам вернулась и возможность умереть по-настоящему. А еще, по-настоящему болеть. А вот вернуть возможность по-настоящему лечить нам еще только предстоит. И это будет нелегко. Сложнее, чем кажется сейчас.
   Коты пока не поняли до конца, что произошло. Боюсь, что когда поймут, начнутся новые Смутные Времена.
   ***
- Ого, Ани, у тебя тут скальные хорьки со всего плато порезвились, что ли?
   В свете по-весеннему яркого утреннего солнца битые стекла теплицы сверкали, как тысячи драгоценных камней. Бардак, творившийся во владениях моей подруги, выглядел столь эпично, что вместо сочувствия вызывал нездоровое веселье.
- Да нет, всего двое. Двуногих, хвостатых. Трупы на коврике перед входом, можешь полюбоваться, - Ани, машинально поддержала шутку, но в голосе ее веселья не наблюдалось. Скорее, плохо скрываемая усталость и что-то еще, мне пока непонятное.
- Хорошо прожарены, - восхищенно присвистнул я, взглянув на тела. - Кто это их так?
- Пациент твой, - усмехнулась Ани. И снова в ее тоне странные нотки. Очень они мне не нравятся.
   Ладно, потом разберемся, я по делу сегодня зашел. Раз уж "добивательная терапия" нынче выходит из моды, нужно вспоминать прежние навыки. И с кого начинать, как не с первого моего пациента в этой новой настоящей жизни.

- Ани, - улыбнулся беловолосый кот, довольно уверенно сидевший, опираясь на спинку кровати. Если вспомнить, что он еще совсем недавно почти умирал, удивительный прогресс.
- Это Поль, он лекарь, пришел тебя осмотреть, - поспешно выпалила Ани. Слишком поспешно, будто боялась, что пациент сболтнет лишнего, не зная о моем присутствии. Да что у них тут произошло ночью? Трупы у пороге - не единственные, есть еще парочка, в теплице прикопанных?
- Берт, - представился беловолосый, делая пару шагов в нашем направлении и протягивая в никуда руку для пожатия.
- Поль, - я поспешил ему навстречу. Не хватало еще, чтобы он тут свалился, разгуливая по комнате. - Ани, шторы прикрой поплотнее, пожалуйста, - попросил я подругу.
   Кот шустро восстанавливается, есть надежда, что и столь обеспокоивший меня отек не так страшен, как казалось. Сейчас и проверим. Все равно, повязку нужно сменить, а если оптимистичный прогноз сбудется, яркий свет может быть вреден.
   В изрезанной осколками окуляра глазнице признаков воспаления не наблюдалось. Эта рана опасений больше не внушала. Отек с правой стороны лица тоже спал, синяк сполз ближе к виску, глаз открывался. Впрочем, это еще ничего не гарантировало. Света в комнате было немного, зрачок должен был максимально расшириться, став почти круглым. Однако, тонкая ниточка, окруженная удивительно яркой зеленью радужки, так и оставалась ниточкой.
Я зажег небольшой огонек в ладони, поднес его к лицу пациента, поводил из стороны в сторону. Никакой реакции.
- Док, ты повязку снял уже? Я все еще ничего не вижу, - подтвердил кот худшие опасения.
Вернув повязку на место, я отправил Ани на кухню за водой. Очень уж страшные рожи она корчила. Я не очень понял суть пантомимы, но подозреваю, что подруга просила не расстраивать пациента раньше времени. Что ж. Я и не собирался.
   - Я так понимаю, что ты боец? - обернулся я к пациенту, стоило кошке скрыться за дверью.
   - Это так заметно? - ухмыльнулся Берт. Поразительно хорошее настроение для того, кто может навсегда остаться слепым. Не думаю, что кот не понимает очевидного. Сбивчивые отмазки про не до конца сошедший отек его не провели, как мне кажется.
   - Заметно. Ты тут полкомнаты разнес, фаерболами разбрасываясь в бреду.
   Беловолосый понимающе хмыкнул.
   - Послушай ты, - не знаю, откуда во мне эта злость взялась. Очень уж довольной выглядела эта ухмылка. А еще мне очень не нравилось, что Ани о нем так печется. Просто взбесило. Я сгреб кота за шиворот, приблизив лицо к его уху. Все-таки, злость злостью, но сообразить, что Ани будет недовольна, если случайно услышит, мне разума хватило. - Если ты или твои бойцовские дружки хоть фаерболом, хоть словом, хоть взглядом причините этой кошке боль, я найду способ сделать так, чтобы смерть ваша стала мучительной и окончательной. Все понял? - я поспешно отпустил беловолосого, увидев, что Ани возвращается.
- Да, чего уж тут не понять, - пожал плечами тот. Что-то мне подсказывает, что мои угрозы его только насмешили.
- Ани, я буду в гостиной, тело осматривать. Дай капли пациенту, уложи его, и поможешь мне, - распорядился я, выходя из комнаты. Надеюсь, это прозвучало не излишне резко.
   Я так и не смог совладать с навалившимся смятением. Интересно, на кого - или на что я все-таки злюсь? На этого, уверенного в своей непобедимости даже в таком жалком состоянии бойца? На Ани, хлопочущую вокруг этого кота с таким видом, будто он - особо удачный экземпляр ее ненаглядных огненных тюльпанов? Или на себя, не способного помочь пациенту? Как это ни прискорбно сознавать, я склонялся к последнему.
   - Как дела с поиском его знакомцев? - раздраженно спросил у девушки, когда мы закончили с трупами.
   - Никак. Объявления по городу я расклеила, но пока никто не отзывался, - ответила Ани скороговоркой. Или я плохо изучил подругу, или... она не хочет, чтобы кто-то нашелся?

  
  18

   Этот листок выпал из "Истории войн". Почти из середины книги, будто использовался вместо закладки. Странно. Я на помню ни того, что дочитал до сюда, ни того, из какой истории болезни этот рисунок. Возможно, был слишком сонным и уставшим в тот момент, когда вкладывал его в книгу. В те дни в клинике уже оставалось слишком мало врачей, чтобы мы могли позволить себе роскошь нормально отдохнуть между дежурствами, однако пациентов еще хватало.
   На рисунке имеется дата, но нет других обязательных пометок. Зарисовка одного из слоев томограммы. На первый взгляд, ничего необычного. Типичная картина поражения мозга черной паутинкой. Да в лобной доле небольшое темное пятно. Похоже, один из тех "везунчиков", попавших в руки докторов по другому поводу. Впрочем, судя по размеру поражения, не такой уж и везунчик. На этой стадии вероятность выздоровления низка, хоть и не нулевая. Единственным необычным элементом рисунка является то, что на нем присутствует дата, но нет даже номера слоя. Обычно дата и информация о пациенте указывались на папке, а снимки и зарисовки слоев лишь нумеровались по порядку, да проставлялась техническая информация: глубина слоя, параметры сканирования. Но всего этого на рисунке нет. Зато есть дата. Зачем было ставить дату? Наверное, мне-тогдашнему это показалось важным, и я-теперешний вынужден ломать голову над этой загадкой из прошлого.
   И еще: почему зарисовка, а не снимок? На тот момент к томографам давно уже подсоединяли фотографические аппараты. Я точно помню, что в нашей клинике такой был.
   ***
   В городе судачили разное. Никто не верил, что Обелиски навсегда ушли из нашей жизни. За столетия Эры Обелисков воздухоплавание пришло в упадок, да и вообще, коты сильно потеряли в мобильности. Общее похолодание на планете сделало дороги трудными и опасными, путешествия занимали немало времени. Не каждый решится на дальнюю поездку без крайней необходимости: ведь помимо багажа и запаса провизии, тащить с собой приходилось еще и запас кристаллов. Поэтому, как там у соседей, никто не знал. Но многие верили, что проблема затронула только нас, и вскоре все наладится.
   Ценность кристаллов взлетела до небес. Ведь те, что находились в городе на момент пробуждения Огневки, были испорчены безвозвратно.
   Причина этого явления оставалась неясна. Радиус поражения не такой уж и большой, заначки жителей окраинных трущоб не пострадали. Центр явления располагался на городской арене, там, где мертвой потускневшей глыбой высился некрупный Обелиск. С тех пор, как уснул тот, что в Огневке, наш городок перестал привлекать известных бойцов: новый недоросль не был слишком щедр. А теперь он вообще бесполезен. Говорят, в ночь, когда проснулась Огневка, Обелиск сверкал и искрил, а наутро будто бы перегорел, покрылся серой коркой, сквозь которую тускло просвечивал пурпурный леденец друзы. Точно так же потускнели и кристаллы, хранившиеся у горожан.
   Вчера я был на рынке. Мои запасы пострадали частично - все-таки, мой дом почти на самом краю районов, считавшихся "приличными". Так что мне было на что закупиться провизией... на месяц. За один кристалл давали целого поросенка. Я столько не ем, но, думаю, Ани не откажется пополнить запасы тушенки.
   Я уже предвкушал, как подруга обрадуется неожиданному пополнению кладовых - все-таки, у нее на шее выздоравливающий с отменным аппетитом. Да и идущие друг за другом плотной чередой урожаи весенних цветов не оставляли ей времени разгуливать по рынкам.
   - А ну дай-ка взглянуть, - бесцеремонная рука сграбастала кристалл, который я протянул торговцу.
   - Эй, - возмутился я, но тут же осекся. Прилипала. Любимая шестерка нашего Шефа. Этому лучше не перечить, его самолюбие совершенно не соответствует небольшому росту и щуплому телосложению.
   - Не дергайся, лекарь. Я только позырю. Отбирать не буду, - Прилипала рассмеялся.
   Меня передернуло. Спорить, однако, не рискнул. Молча смотрел, как синдикатовец вертит в руках мой предпоследний кристалл. Торговец начал тихонько собираться, стремясь покинуть опасную зону, пока на него не обратили внимание. Я тоскливо смотрел, как моя поросячья туша собирается делать ноги.
   - Много у тебя таких? - Прилипала закончил осмотр, удовлетворенно кивнув. Мой кристалл скрылся в его кармане.
   - Этот последний, - я сглотнул. Только бы он не распознал ложь, только бы не надумал обыскать.
   - Ага, - Прилипала широко улыбнулся.
   Меня от этой ухмылочки передернуло. Сальная такая, самодовольная. Так и хочется заткнуть ее ударом в челюсть, но... Не сделаю я этого. За триста лет не решился, и сейчас не решусь.
   - Подружку свою предупреди. Цена за защиту выросла втрое. Если не хочет лишиться всего - заплатит, - Прилипала заржал.
   И все-таки... сделаю. Надеюсь, хрустели не только мои пальцы.
  
   - Такое впечатление, что этот гвоздь ты вбиваешь в гроб виновника разрухи в твоем детище.
Личико Ани было таким решительным, что я невольно залюбовался. Девушка меня категорически не замечала, упорно колотя молотком по ловко уворачивающемуся гвоздю. Даже язык от усердия высунула. Этот розовый кончик языка, едва виднеющийся между полуоткрытыми нежными губами сводил меня с ума. Пришлось простоять несколько минут, приводя в порядок дыхание и чувства, прежде, чем я рискнул окликнуть подругу. Ани вздрогнула, зыркнув на меня затравленным взглядом.
   - Ты рано.
   Вообще-то я на два часа опоздал. Договаривались, что зайду в полдень. Сегодня снимаю повязку ее найденышу. Речь я репетировал всю дорогу... К сожалению, в чудеса я не верю.
   - Поль...
- Нет, Ани, и не проси. Я не стану больше врать. Я вообще не понимаю, что за странное у тебя желание дать ему несбыточную надежду? Кто он тебе, что ты так боишься ранить его чувства? - Ее поведение вызывало во мне приступы непонятного раздражения. И в самом деле, ну кто ей этот кот? Обуза, отвлекающая от ненаглядных цветочков. К тому же, он ей дом едва не спалил... Нет, я конечно благодарен этому Берту за то, что защитил подругу от залетных грабителей, но это просто везение. Толку от слепого кота? Пусть он сто раз крутой маг. Нельзя на него полагаться, лучше уж Синдикату больше заплатить.
   - Никто... Просто один хороший день, позволивший пережить последовавшие за ним сто десять тысяч плохих дней...
  
Виток за витком, разматывался бинт. Улыбка пациента ширилась, будто он и мысли не допускал, что что-то может пойти не так. Последний виток.
- Э-э, док, ты снова свет вырубил?
- Нет. Прости.
Улыбка сползла с лица беловолосого.
- Глаз в порядке. Что-то глубоко внутри пережимает нерв. Я ничего не могу с этим поделать. Не сейчас. До Обелисков, наверное, смог бы. Прости, - я говорил, и самому было противно.
   "Прости". Все, что я могу сказать коту, доверившему мне свое здоровье. А сколько их еще будет? От этой мысли стало тошно.
Кулак Берта врезался в поверхность прикроватной тумбочки, оставляя на ней заметную вмятину.
Ани, всхлипнув, выскочила из спальни, на пороге которой она мялась все это время, не решаясь войти. Подруга тоже надеялась на меня, верила в то, что вопреки обстоятельствам, в которых мы все оказались, вопреки трехсотлетнему перерыву, я сделаю все, чтобы вернуть здоровье этому коту, о котором она так пеклась, по непонятной мне причине.
   - Я хочу с тобой поговорить, как мужчина с мужчиной, - неимоверным усилием воли загнав глубоко внутрь подленькую ревнивую мысль, я вставал, чтобы закрыть дверь.
- Валяй. Надеюсь, это не будет лекция на тему того, что жизнь не закончилась, и ко всему можно привыкнуть? Если так, то не стоит стараться, док. Я в курсе. Просто сейчас я зол. Но это пройдет.
   - Не будет, - ну вот, кто его за язык тянул?
   Вся тщательно отрепетированная и повторенная несколько раз по пути сюда речь вылетела из моей головы. Осталась только тупая злость. На этого кота, который так стоически переносит плохие известия, что даже жалеть его стыдно. На себя. За то, что понимаю, что не смог бы так. Сломался бы, начал себя жалеть. На свое бессилие. Ведь в лучшие времена я, наверное, смог бы ему помочь. Разобрался бы, в чем кроется проблема, назначил бы операцию. Пусть не сам, пусть сплавил бы его в руки более опытного и искусного нейрохирурга, но нашел бы способ вернуть ему зрение, хотя бы частично.
- Оставь в покое Ани, - внезапно попросил я.
- А вот сейчас я не понял, - недоуменно проговорил беловолосый.
- Ани - девочка хорошая. Она привыкла молча, сцепив зубы, тянуть лямку. Я ее знаю больше двух сотен лет. Ни разу, даже во времена самых крупных неудач, от нее никто не услышал ни слова жалобы. Она просто растит эти свои цветочки. Изо дня в день, триста лет. И улыбается. Что бы ни случилось, - я сам от себя не ожидал такой прочувствованной речи. - Она никогда и ни за что тебе не скажет, что ты ей мешаешь. Будет мило улыбаться и заботиться, разрываясь между тобой и теплицами.
   - Ясно. Ты имеешь в виду, что для Ани я обуза, но дать пинка под зад она мне никогда не сможет, - кивнул беловолосый. А он понятливый. - И что предлагаешь?
- Есть кто-то, кто мог бы о тебе позаботиться? Кроме Ани.
- Дочь. И лучший друг. Только в моем положении их сложно будет разыскать.
- Я помогу. Имена, - эгоистичная надежда подняла голову глубоко внутри.
   - Имена тебе ничего не дадут. Прозвища, под которыми они выступают.
   - Валяй, - я жадно подался вперед.
   - Мрак. И Огненная Танцовщица.
   Смешно. Почти триста лет спустя эта девчонка все-таки настигла и меня.

  
  19

   Я дочитал до места, из которого выпал листок с зарисовкой томограммы. Похоже, триста лет назад я эту главу тоже читал. Иначе, зачем закладывать было? Что-то я хотел сказать, похоже, самому себе.
   Глава точно та: на странице отпечаталась в зеркальном отображении дата. Похоже, чернила еще не высохли, когда я сунул рисунок в книгу.
   "Эта война считается первой из задокументированных. До наших времен дошла летопись под названием "Закат эпох". Некоторые историки относят ее к художественным произведениям, однако, литературоведы категорически не согласны с этим мнением. Первые образцы художественной прозы датируются двумя столетиями позднее данной рукописи. Также некоторые маркеры дают возможность предположить, что, несмотря на стиль изложения, стилизованный под мифологический, "Закат эпох" описывает реально имевшие место события."
   Мудрено и по-научному путано, однако, общая мысль ясна: историки договорились считать события этой рукописи реальностью, а не плодом воображения автора. Впрочем, стиль изложения там такой, что более понятными эти события не стали. Как по мне - вполне себе выдумка. Война разразилась между двумя кланами, ее поделившими некий артефакт. По всей видимости, мое внимание привлекли строки, в которых говорилось, что на стороне клана, которому принадлежал артефакт, сражались бессмертные воины, не знавшие страха, но не умеющие быстро ориентироваться в изменчивой ситуации на поле боя. Именно так, при помощи хитрости и внезапности, второй клан и одержал победу в конце этого противостояния. Артефакт был скрыт в надежном месте. По другой версии расшифровки "Заката эпох", артефакт уничтожили в жерле Огневки - древнейшего вулкана нашего мира, пристанище самого Великого Вулкана, согласно мифологии. Эта битва и ознаменовала собой закат эпохи кланов с их постоянными стычками. Огненные коты окончательно перешли на оседлый образ жизни, завязали со своими воинственными привычками и принялись формировать государства. Чтобы, спустя совсем немного времени, вновь приступить к войнам, перейдя на качественно новый уровень.
   Автор рукописи артефакт называл просто "Рой", утверждая, что он является воплощением бога-антагониста. Рой. Уже второй раз в "Истории войн" встречаю упоминание этого забытого божества. Первой чести он удостоился еще в прологе. В наше время от него осталось лишь имя, да присказка-проклятие "Рой тебя забери". Такое впечатление, что коты изо всех сил старались его забыть. И это у них почти получилось. Честно говоря, о древней войне Вулкана и Роя я вспомнил, лишь прочтя о ней в книге. Огненные коты сделали все, чтобы забыть эту легенду. И кажется, зря.
   Не случайно, ой не случайно, заложил я эту страницу. Кажется, я вспомнил, что это была за томограмма.
   ***
   От Ани не было новостей уже несколько дней. Мне не давала покоя мысль, что девушка на меня в обиде. За что-то, что я сказал, не задумываясь о своих словах. За то, что сделал. Или не сделал. За то, что не сумел помочь ее находке. Чем-то этот беловолосый ее зацепил. И это меня злило. Потому что я не понимал, чем. Чем этот пришлый лучше меня, бывшего рядом все эти столетия?
   Я думал о ней и злился. Злился непонятно на что. На то, что я оказался ей нужен гораздо меньше, чем она мне. На собственное бессилие. Ведь я не сумел оправдать ее надежд в тот единственный момент в наших взаимоотношениях, когда не я надеялся на ее помощь, а она на мою. Я злился на свою профессиональную никчемность.
   В отличие от Ани, прочие коты не рассчитывали на мою помощь, они попросту не верили в нее. Однако многие уже начинали понимать, что теперь нет другого выхода.
   Сосед Калли сломал руку. Пошел и застрелился, чтобы не ходить несколько недель с лубком. Недоумение, написанное на лицах котов, пришедших на похороны, было красноречивее любой пламенной речи. И коты внезапно стали ипохондриками. Стоило заболеть зубу, насморку разгуляться по внезапной весенней сырости, и все бежали ко мне. А у меня были травки. Долбаные бесполезные травки. Ни разу не эффективные, неспособные вылечить даже банальную простуду, лишь облегчить ее симптомы. Я с ужасом ожидал первого пациента с пневмонией. Про черную паутинку и прочие серьезные хвори я старался не думать. Кошмарные сны начали возвращаться.
   Просто взять и зайти к Ани в гости я почему-то стеснялся. Чувствовал себя третьим лишним. Скорее всего, это была игра моего воображения, однако, я полностью ей поддался, пошел на поводу у собственных страхов. Поэтому решил зайти издалека. Точнее, к хозяйке цветочного магазина, Дарке, с которой, как я знал, Ани весьма дружна.
   - Привет, лекарь, - кошка была явно рада меня видеть.
   Я отметил про себя, что выглядит она не очень: бледной и утомленной. Мешки под глазами и синеватый оттенок губ навевали мысли о не слишком хорошей функции почек и проблемах с сердцем. Дарка не преминула подтвердить мои опасения. Едва дождавшись, пока я подойду поздороваться, она грузно опустилась на табурет за прилавком, прерывисто и тяжело дыша. Я заметил крохотные бисеринки пота, выступившего на ее лбу.
   - Эй, ты как? - я действительно забеспокоился. - Я вообще-то зашел спросить, нет ли вестей от Ани, но... это подождет. Как твое самочувствие, что беспокоит?
   - Эх, лекарь, лекарь, - Дарка засмеялась преувеличенно весело. - Я знала, что Анька умеет выбирать друзей. Всего лишь две недели весны после трехсот лет забвения, а ты уже вспомнил, кем был.
   - Я и не забывал, - буркнул, поймав себя на мысли, что мне льстит такое предположение. - Так что с самочувствием?
   - Да не суетись ты. Сердце у меня. Давно еще, я ведь от этого и умирала. Просто Обелиски успели раньше. И растянули мои последние полгода на триста лет. Но я не в обиде. Всему свое время, и мое скоро придет. И я рада, что это все-таки случится.
   Сердце? Ой не думаю. Мешкам под глазами таким неоткуда взяться при простой сердечной недостаточности. Синяки да, а вот опухшие набрякшие веки... да еще и глаза мутноваты. Но у меня нет ни оборудования, ни лекарств. Даже если моя догадка верна, и я смогу как-то диагностировать паутинку, вылечить Дарку сейчас не смогу.
  
   Я нынче богат. Внезапно вспомнившие, как хворать, коты несли кристаллы за любую пустяковую консультацию. Так что гуляем. Прикупил пару бутылей наливки покрепче. Уж что-что, а ее коты за три столетия делать не разучились. Дома и проверю. Настроение препаршивейшее. У Дарки Ани давно не появлялась. Тюльпаны уже отошли, а фиалки пока не набрали цвет. Резона тащиться в город у моей подруги не было, разве что запасы продовольствия пополнить.
   - Кого я вижу: док, собственной персоной, - Прилипала лучился щербатой ухмылкой. Я иногда думал, что он зубы потерял еще до первой смерти, ну не мог же он постоянно нарываться на мордобой с зубовыбиваловкой. Даже такой неприятный тип, как Прилипала, не мог. - Зайди, Шеф тебя хочет.
   - А я его не хочу. И вообще, у меня другие предпочтения в сексе, - буркнул я, отворачиваясь.
   Прилипала заржал, хлопая меня по плечу.
   - Хорошо, что ты не потерял чувства юмора в той ситуации, в которой мы все сейчас оказались. И все же, зайди. Есть разговор.
   - Огненная Танцовщица, - внезапно решился я.
   - Че-ево? - Прилипала вытаращился недоуменно.
   - Встреча с ней. Это моя цена. Если Шеф хочет говорить со мной, то я хочу говорить с этой кошкой. Вполне равноценный обмен. Разговор за разговор.

  
  20

   Огненный цветок, подаренный мне Марьей. Зарисовка томограммы. Есть нечто общее в этих двух картинках. Некая структура, привносящая порядок в хаос линий. Я помню похожий узор. Да, видел я его лишь пару секунд, триста лет назад, в той жизни, что давно уже не принадлежит мне. Точнее, это я не принадлежу ей. Не принадлежу тем проблемам и заботам, что не давали спать по ночам. Впрочем, они уже готовы вернуться, и кто знает, готов ли я к этому.
   Сижу, задумчиво водя карандашом по бумаге. Узел, линия, вторая. Схема, которую профессор Сэммил так и не успел нормально продемонстрировать и пояснить на своей лекции. Не уверен, что память меня не подводит, но вроде бы, мне удалось набросать нечто похожее.
   Узлы. Точки, в которых сходятся линии рисунка. Я хватаю новый тонкий лист и, наложив его на изображение на картинку с огненным цветком, обвожу эти точки. Проделываю то же самое с томограммой - обвожу лишь те места, в которых нити паутинки, опутавшей мозг пациента, сплетаются в яркие узлы. Очищенные от соединяющих их линий, эти точки на обоих рисунках совпадают. А если их соединить под линейку, то получится схема, гораздо больше похожая на продемонстрированную профессором, чем мой жалкий набросок по памяти...
   Что это мне дает? Я пока не знаю. Но обязательно выясню. Ведь хвори вернулись, а значит, черная паутинка тоже не заставит себя долго ждать. Тот мрачный Поль внутри меня, который привык ожидать от жизни худшего, уверен, что у Дарки именно она, просто развивается достаточно медленно - пожилая кошка не сильный маг. Но проверить я не могу. Нет у меня томографа. И кто знает, сколько десятков лет еще не будет. Все, что можно было разобрать и пустить на запчасти для оснащения бойцов на аренах, мы за три столетия разобрали.
   ***
   - Последний раз Танцовщицу видели на арене в предгорьях. Выступала в паре с Мраком. Позорно слились в первом же отборочном бою, оба. Слухи об их непобедимости сильно преувеличены, - Прилипала сплюнул сквозь дырку на месте выбитых зубов.
   - И куда они после этого направились?
   - Никуда. Это было уже после того, как начали сбоить Обелиски, - синдикатовец противно ухмыльнулся. - Боюсь, устроить тебе встречу с этими ребятами я могу только одним способом.
   Я не спал всю ночь, корпя над рисунками, даже про купленную накануне наливку забыл. И теперь до меня плохо доходили намеки этого мелкого кота. Поэтому я просто стоял и таращился на него, ожидая уточнения предложения.
   - Ай, - махнул рукой Прилипала. - Идем, перетрешь с Шефом. Поверь, ему есть, чем тебя заинтересовать.
   - Ты не выполнил свою часть сделки.
   - Док, ты хочешь, чтобы я применил силу? - коротышка сощурился, зажигая на ладони фаербол.
   Я не хотел. Поэтому пошел. А что мне еще оставалось?
  
   - Вытащи его, - Шеф был в хорошем настроении.
   Странно, учитывая обстоятельства. Ведь с крахом Обелисков не долго осталось и до утраты Синдикатом позиций. Уже ходили пересуды, что Синдикатовцам нечего предложить горожанам, помимо "защиты" от собственного произвола. Кое-кто поговаривал, что можно пойти другим путем, объединиться, вытеснить Синдикат, наведя в городе порядок. Бойцы, оставшиеся без арен, все равно сидят без дела. Они прекрасно могут справиться с задачей. Но Шеф сиял, как весеннее солнышко за окном.
   - Откуда кого вытащить? - недосып и тут сказался, я категорически не понял, чего от меня хотят.
   - Поль, так тебя, кажется? - Вот теперь Шефа узнаю. В голосе пегого кота промелькнуло знакомое раздражение. - Ты ведь лекарь? Вот и покажи, на что способен.
   Кажется, до меня начинает доходить. Ко мне обратились за профессиональными услугами. Но если у них тут раненый или больной, то почему не притащили сразу, ждали два дня, добросовестно пытаясь выполнить мое требование? Не похоже на обычный образ действия Синдикатовцев.
   - Твои шестерки не выполнили мое условие, - закинул я удочку, напряженно вглядываясь в реакцию.
   Шеф выругался сквозь зубы.
   - Ищут твою танцовщицу. Арену, на которой ее в последний раз видели, оповестили, как и все окрестные, - процедил он.
   У меня глаза на лоб полезли. Это что же такое ему от меня надо, раз такую бурную деятельность развил? Похоже, в моих услугах нуждаются чрезвычайно, однако, и спешки нет. Странно выходит, не вяжется...
  
   - Вытащи его, - повторил Шеф, когда мы дошли до одной из комнат ожидания, самой дальней, почти у корней помутневшего Обелиска. Посторонившись, он пропустил меня вперед.
   Кот лежал на койке. Руки-ноги накрепко притянуты к металлической раме ремнями. Голову в районе лба и грудь охватывали широкие кожаные ремни, фиксируя кота на койке. Ни пошевелиться, ни дернуться. Из-под спутанной черно-белой челки сверкали желтые глаза. Я даже отшатнулся - столько безумия в них светилось.
   - Что с ним произошло? - поинтересовался, не спеша подходить ближе.
   - Двинулся, что не заметно? - Шеф досадливо поморщился. - Он не буйный, не боись. Точнее... конечно, буйный, иначе не связывали бы... но на других не нападает, только пытается покончить собой.
   - Э-э, Шеф, - я замялся. - А ты уверен, что тебе я нужен? Если он двинулся, то тебе не я нужен, а мозгоправ. Я вообще-то вирусолог. Был им. До всего.
   - Меня не е..., кем ты там был, - ну все, терпение Шефа лопнуло. - Если бы у меня был под рукой более подходящий доктор, неужели ты думаешь, я стал бы с тобой возиться?
   - Ой, только не надо рассказывать, что на весь город я один остался, - фыркнул я. Ну вот серьезно, каковы шансы? Учитывая, сколько врачей было до Эры Обелисков, неужели больше никто не додумался вернуть себе прошлую профессию?
   - Я и не рассказываю, это ты топчешься и кокетничаешь, вместо того, чтобы делом заняться. Все. Наговорились, - Шеф грубо толкнул меня по направлению к связанному больному. - Мне этот псих нужен в сознании и разговорчивым. Пока не справишься, будешь сидеть тут.
   Пока я восстанавливал равновесие, Шеф вышел из комнаты. Дверь хлопнула за его спиной, лязгнул замок. Зар-раза! Я кинулся к двери, но дергать ее бесполезно, да и не за что: комнаты ожидания, как правило не имели ручек изнутри. На эти меры предосторожности пошли совсем недавно, когда куклы вдруг стали проявлять излишнюю прыть вскоре после воскрешения. Со злости грохнул кулаком по металлу. Смотровое окошко приоткрылось. Шеф широко мне улыбнулся, подмигнул. Окошко захлопнулось. Шаги гулко прогремели по пустому коридору, удаляясь. Я вновь громыхнул в дверь, сбивая костяшки.
   - Помоги, - хриплый шепот с койки заставил вздрогнуть.
   Ладно, хватит истерить. Пора заняться пациентом.
   Кот смотрел вполне вменяемо. Будто и не его безумный взгляд напугал меня всего пару минут назад. Я осторожно приблизился.
   - Как тебя зовут? - я слабо представлял, с чего следует начинать разговор с сумасшедшими.
   - Эллис, - прошептал кот. Похоже, он не так давно громко и долго кричал, голос совсем посадил. - Помоги мне. Помоги умереть.

  
  21

   Я помог Эллису. Сделал все, что в моих силах, чтобы облегчить его участь. Не уверен, что Шеф оценит. К утру пленник умрет.
   Теперь вот пытаюсь понять, что делать с тем, что этот котяра на меня вывалил. И не могу понять, как я сам за эти три столетия не пришел к такому же выводу. Как мог не видеть очевидного?
   Все-таки, до конца я не могу поверить в услышанный от Эллиса рассказ. По всем клиническим признакам, пациент двинулся. Такой религиозной каши в голове я не встречал ни у кого. Хоть повидать фанатиков довелось немало. В Эру Обелисков многие пытались найти утешение в религии.
   "Рой живет в каждом из нас. Он защищает нас от огня, от этого убийцы Вулкана. Коты рождены бессмертными, но мы выбрали не того бога. Его пламя пожирает нас, сокращая время нашей жизни. Я хотел это исправить. Нет, не перебивай меня, я должен договорить. Они перекрыли Рою доступ к огню, заставили его окаменеть. Это я тоже хотел исправить..." - Эллис тараторил, глотая слова, будто спешил выговориться, пока дают. И я дал.
   А теперь вот, перевариваю. Из потока сознания пациента я понял одно: Обелиски и черная паутинка - явления одного порядка. И в наполненной религиозным бредом голове они слились в одно божество, которое Эллис именовал Роем. Кажется, это имя меня преследует.
   Рой.
   "История войн".
   Огненный цветок.
   Томограмма.
   Обелиски.
   ***
   Холодно. Бок закоченел от сквозняка, которым тянуло по полу. Голова раскалывалась. Ночью я отдал должное предусмотрительно припасенной наливке. Просто на трезвую голову моя догадка не переваривалась. Да и на пьяную, не очень. Зато получилось забыться. И уснуть на полу. Только чего ж так холодно?
   Покряхтывая, я с трудом поднялся, разминая отмороженный бок и затекшую шею. Тянуло из кухни. Гадство. Окно. Видимо, с непривычки - все-таки с пьянкой я завязал больше двухсот лет назад - наливка сильно ударила в голову, и я попытался освежиться, распахнув окно.
   Огненный тюльпан, стоявший на подоконнике, посерел. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы навести резкость и понять, что до подарка Ани добрался пепел. Она будет недовольна. Впрочем, если мои ночные выводы - не плод объединенного пьяного и религиозного бредов, то вполне возможно, мне найдется, чем порадовать подругу. Ведь если получится возродить хотя бы один Обелиск, то помогу я Берту. И Дарке помогу. И еще многим пациентам, которых и в лучшие времена записал бы в безнадежные. Единственным минусом этого плана было то, что, кажется, возродив Обелиски, я верну и черную паутинку.
   Однако, проблемы стоит решать по мере их появления. Для начала нужно разобраться с Обелисками. А потом уже можно будет и решить, что с паутинкой делать.
   Грохот у входной двери заставил поморщиться от накатившей головной боли и выругаться сквозь зубы. До боли знакомая ситуация. Могу поспорить, что там, за дверью, Прилипала сотоварищи. "Лекарство", выданное вчера Эллису, уже должно было подействовать, труп наверняка уже обнаружили. Нет, я не считаю это нарушением врачебных принципов. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы облегчить участь пациента. Я не горжусь этим. Мне этот черно-белый кот будет еще долго сниться в кошмарах. Однако, учитывая те сведения, которыми он обладал, и его нежелание ими делиться... участь, на которую он был бы обречен в застенках Синдиката, могла быть похуже мирной смерти во сне. К тому же, это было его желание.
   - Иду! Двери в покое оставьте! - рявкнул я, поспешив открыть.
   Как назло, путь через гостиную преграждали невесть откуда взявшиеся посреди комнаты журнальный столик и пуфик. Но я не упал! Сам от себя не ожидал такой ловкости.
   - Дяденька-лекарь, поспешите, пожалуйста!
   Паренька, стоявшего на пороге я знал. Ну как, паренька... Не повезло мужику. Застрял на триста лет в подростковом теле. Вот уж для кого крах Обелисков - счастье.
   - Куда? - я постарался не дышать в сторону посетителя.
   - Мамка рожает... опять, - взгляд моего посетителя метался в панике. Парень выглядел настолько испуганным, что, кажется, даже не обратил внимания на мой неопрятный внешний вид.
   - Жди, я сейчас, - украдкой приглаживая волосы и осматривая одежду на предмет пятен от наливки. Надеюсь, и так сойдет. Терять время не стоит. Герта - так зовут мать паренька - уже один раз умерла, так и не сумев разродиться. В тот раз роды начались преждевременно, все котята погибли. Это было в самом начале Эры Обелисков. Воскресла она беременной, что довольно странно, видимо, сказался поздний срок, и Обелиск счел, что котята внутри нее - живые организмы, а не неисправность. Однако, за все три столетия они так и не надумали родиться. Зато теперь вот, решились. И это было очень плохо. Потому что непонятно, в каком состоянии помет, а еще - опять роды слишком рано начинаются. Ей бы доносить месяц хотя бы...
  
   Котята все, как на подбор, крепенькие и здоровые. Два пацана и девочка. Не самый многочисленный помет, но и не малочисленный: как раз в самый раз. Три крохотных искорки надежды. Роды были долгими и сложными, все шло наперекосяк. И все-таки кошка улыбается, глядя на мирно попискиваюшие на руках у старшего сына комочки.
   Я улыбнулся ей в ответ, надеясь, что улыбка не слишком похожа на оскал. У меня проблемы. Открылось кровотечение. Будь под рукой хорошая операционная и штат квалифицированных хирургов, справиться можно было бы в два счета. Но я один, и все, чем я располагаю - это добытый у антиквара набор допотопных хирургических инструментов. Но я справлюсь. Должен. Я не имею права потерять и эту пациентку, не сейчас, когда у нее есть надежда увидеть, как растут ее дети.
   Но, видимо, это какая-то высшая справедливость: доктор не должен отнимать жизнь, даже из благих побуждений. А именно это я сделал сегодня ночью.
  
   Продавщица наливки была на своем месте. И охотно уступила мне пару бутылочек по сходной цене. Взглянув& на залитую кровью рубашку, выглядывающую из-под пальто, она готова была отдать товар вообще бесплатно, однако, меня это не устроило.
  
   Наливка переливалась в стакане бордовыми всполохами. Вишневая. Хотя, какая мне разница, какой там у нее вкус... А вот цвет. С этим цветом я сроднился за три столетия. Почти, как кристаллы. Молодые, еще не укоренившиеся детки. Когда друза разрастается и пускает корни, ее цвет становится ближе к пурпуру.
   Взглянув на раскиданные по столу бумаги, я решился. Вздохнул, смерил еще раз критическим взглядом стакан и, давясь, влил в себя пойло прямо из горла. Пока доберусь, как раз и до нужной кондиции дойду.
  
   Сказать, что Шеф был изумлен, когда я появился на пороге - не сказать ничего. Кажется, он просто дар речи потерял от такой наглости. Меня даже почти не били.

  
  22

   Еще один кристалл с тихим хрустом мутнеет и покрывается сеточкой мелких трещин. Не глядя, сбрасываю его в помятое ведро, к таким же мутным и бесполезным кускам застывшего пламени. Снова не угадал со структурой фаербола. Вычеркиваю очередную неудачную схему. Если бы я толком запомнил схему профессора Сэммила... Но я не запомнил, и теперь могу только гадать, перебирая возможные варианты.
   Впереди добрых два десятка попыток, запланированных на сегодня, а пламя уже почти на нуле. Еще позавчера меня хватало на полсотни фаерболов. Сказывается постоянное истощение: пламя за ночь, полную алкогольного забвения, восстановиться полностью не успевает. Да и питаться нормально я забываю. Вчерашние бутерброды не в счет, нужно что-то посущественнее и сегодня.
   Интересно, если попрошу Прилипалу сбегать за продуктами, меня побьют или просто пошлют? Не хотелось бы, чтобы снова били. Синяки с прошлого раза еще не сошли. Я был убедителен, да и выхода у Шефа не осталось - после того, как пленник загнулся. Поэтому кристаллами меня снабжают регулярно. Но если в ближайшее время не выдам результат, боюсь, Синдикат "вспомнит", после чьего визита умер Эллис.
   ***
   - Поль, я плохо себя чувствую в последнее время. Хотела проконсультироваться. Но если я не вовремя, я зайду в другой раз, - подруга повернулась, намереваясь уйти.
   Ани, знала бы ты только, насколько не вовремя! У меня на кухне такое творится, что тебе об этом знать совершенно необязательно. Мое пламя окончательно иссякло, и я потребовал, чтобы, в дополнение к кристаллам, Синдикат предоставил еще и парочку сильных магов. Шеф хотел скорых результатов, а как их достичь, если мне приходится подолгу отдыхать? Сегодня мне мага наконец-то дали. И я не знал, стонать или ругаться: парня доставили связанным и избитым, он явно сопротивлялся своей участи "добровольного" помощника.
   - Прости, - остановил я Ани. Я не могу отказать в помощи, а вдруг, с ней что-то серьезное? - Проходи. Извини, у меня тут бардак.
Бардак - не то слово. Кажется, я вообще забыл о том, что котам свойственно убирать в своих жилищах. Зато Ани не забыла. И даже попыталась предложить свою помощь. Искренняя забота, которая сквозила в ее словах и взглядах, заставила меня почувствовать себя негодяем. Узнай девушка, что творится на кухне, дверь на которую я предусмотрительно закрыл поплотнее, боюсь, даже она не смогла бы меня понять.
  
   - Только не говори, что отец - он, - я не смог сдержать эмоции.
   Все разом показалось бессмысленным. Захотелось срочно провести в своем жилище уборку: вышвырнуть все кристаллы, прогнать пинками синдикатовцев, топтавшихся на моей кухне, сжечь записи. А потом напиться. По-настоящему, так, как я не напивался уже две с половиной сотни лет. Зачем все это, если Ани, похоже, сделала свой выбор? Ей не хватило двух столетий, чтобы ответить на мои чувства, но хватило нескольких дней, чтобы прыгнуть в койку к незнакомцу. Судя по описываемым симптомам...
- Ты беременна, Ани, - сообщил свой диагноз я. - Уже около месяца. Я же просил тебя не делать глупостей. И ты пообещала!
- Поздно просил, я к тому времени уже успела, - Ани вздохнула. Впрочем, не удалось ей сделать вид, что новость стала неприятной. Наоборот, девушка прямо-таки засветилась от счастья. Однако, радостная улыбка очень скоро сменилась испуганной.
- Эх, Ани. Тебя можно читать, как открытую книгу. Не умеешь ты скрывать эмоции.
- А нужно?
- Да нет, что ты. Не при мне. Только... - я вскочил, меряя шагами комнату. Нет, только не она, только не так. Обелисков нет чуть больше месяца, а я уже потерял одну роженицу. А ведь Ани физиологически всего лишь семнадцать. Слишком рано, ее организм еще растет. Первые роды до двадцати пяти чреваты кучей осложнений. Да и в старые времена такая ранняя беременность стала бы весомым поводом для волнения и постоянного наблюдения врачей, а чем это все закончится сейчас... Я боялся даже думать о возможных вариантах.
   Кажется, я повысил голос.
   - Не ори, - Ани сжалась, испуганно глядя на меня. - И что теперь предлагаешь делать?
Не знаю я, что я предлагаю. Но я должен быть рядом, должен заботиться о ней и ее детях. Я. Не этот беловолосый приблуда. Он не спасет ее своими фаерболами в случае осложнений.
Судя по выражению лица Ани, она в этого слепого кота верила больше, чем в меня.
  
- Если с девушкой что-то случится, я больше не пошевелю для вас и пальцем, - я постарался придать голосу побольше решимости, хотя, кроме усталости и пустоты внутри, не чувствовал ничего.
   Ну почему, почему эти идиоты не могли посидеть тихо полчаса? Почему Ани было необходимо обратить внимание на их возню и ринуться проверять?
   - Слышь, лекарь. Ты сам к нам пришел, чуть ли не на коленях умолял, а теперь условия ставить пытаешься? - Прилипала был в ярости. Еще бы: ему пришлось в одиночку тащить Ани, которую его напарник вырубил ударом в висок, а потом усаживать девушку и привязывать ее к стулу. Второй в это время держал на прицеле меня. - Очнулась? Двужильная.
- Аккуратнее с ней, - если они ей навредили... я за себя не ручаюсь. - Ани, ты как? Тебя не мутит?
- Меня тошнит. От мысли, что у тебя с этими может быть что-то общее.
- Ани, ты не понимаешь... - я отчаянно попытался подобрать слова. Но как выразить то, что я испытываю каждый день с тех самых пор, как взорвалась Огневка? Мир, в котором коты не умирали от травм и болезней, закончился. Тот мир не был хорош - о нет! В нем сбылась моя надежда перехитрить смерть, но пах он горьким дымом угасшего пламени. И долгие три столетия я надеялся, что мы сможем вернуть наш прежний мир, в котором не было места Обелискам и их куклам. Но вот и эта надежда сбылась, но и над этим новым прежним миром стелется дым погребальных костров. Некоторые уже зажжены, и не в последнюю очередь, потому что я не справился как врач. И теперь я вынужден хвататься за соломинку, пусть и такую гнилую, как эти подонки из Синдиката.
- Поль, я и в самом деле не понимаю, - Ани говорила мягко, будто с напуганным ребенком. - Что у тебя такого произошло? И главное - почему ты мне ничего не сказал? Мы ведь друзья. Я так думала...
Друзья... Да, конечно, друзья. Как я мог усомниться. Для большего неудачнику она предпочла калеку.
   Я старался больше не смотреть в удивительные разноцветные глаза, солнечные искорки в которых танцевали не для меня. Для меня там было лишь сочувствие, любовь предназначалась тому, кто все равно эти искорки не увидит. Видимо, я и в самом деле, жалок, раз заслуживаю сочувствия больше, чем он.
   Благо, потерявший терпение Прилипала дал мне возможность переключиться на перебранку, позволив на время отвести взгляд от связанной Ани.
Нас прервал стук в дверь. Кого там еще принесло?
   - Ты Поль? - обалденно красивая девушка с шоколадно-огненными волосами и удивительно яркими зелеными глазами стояла на пороге. За ее спиной замер высокий мрачный брюнет. Я поежился под взглядом его непроницаемо-черных глаз, на дне которых плескалось пламя. Такое же мрачное и опасное, как и он сам.
   - Я, - я с трудом сглотнул подступивший к горлу комок. Кажется, сейчас у меня будут настоящие неприятности.
   - Папа у тебя? - с внезапной надеждой спросила девушка.
   - Огненная Танцовщица? - теперь я ее узнал.
   В груди внезапно вновь вспыхнула глупая надежда. Два с половиной столетия назад я помог избитой девчонке выбраться из лап Синдиката. Теперь ее очередь. Пришло время отдать должок.
   И не важно, что вляпался я добровольно. Продолжать эту ошибку я больше не хочу.

  
  23

   Старая бумага хорошо горит. Впрочем, новая тоже. "История войн" корчится в пламени моего фаербола. Да, я не ахти какой маг. Однако, моего огня достаточно, чтобы покончить с Эрой Обелисков. Не знаю, надолго ли. Но я надеюсь, что навсегда. И добавляю листок за листком в этот погребальный костер. Я тщательно собрал все схемы, что успел начертить. Проверил каждый закоулок в доме, выгреб все, что могло бы дать подсказку тем, кто будет после меня.
   Хорошо, что я догадался перестраховаться и не сообщил Шефу ни единой подробности своего плана. Сказал лишь, что могу восстановить Обелиск для него, намекнув, что подробности узнал от Эллиса. Пригрозил, что если Шеф хочет получить результат, то предоставит мне полную свободу действий и все, что я потребую.
   Хорошо - потому что сейчас догорит рисунок огненного цветка, подаренного мне умирающей девочкой Марьей три столетия назад, и я буду свободен. Свободен сделать так, чтобы не осталось ни единой возможности возродить Обелиски. И никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не сделал все, от меня зависящее, чтобы спасти мир от этой болезни.
   ***
   Ани не сводила испуганно-восторженных глаз с Огненной Танцовщицы, прижимая при этом к груди горшок с попорченным пеплом тюльпаном, словно величайшую драгоценность. Мне доставались лишь настороженно-сочувствующие мимолетные взгляды. Да я и не стремился урвать себе ее внимание. Честно говоря, в данный момент хотелось лишь стать невидимкой, дождаться, пока эти странные коты свалят из моего дома, пропитанного дымом их фаерболов и вонью сгоревших тел. А потом напиться. По-настоящему, так, чтобы свалить из этого мира на время. Или навсегда.
   Но они все не уходили. Девушки оживленно перешептывались, на щеках Ани время от времени вспыхивал очаровательный румянец, но Танцовщица, кажется, этого не замечала. Спутник ее больше помалкивал, помогая мне устранять следы битвы на порушенной кухне. Даже выбитую его спутницей дверь поднял и приладил на место. Осмотрел все критическим взглядом.
   - Ну все, доктор. Дальше ты сам.
   Ага. Сам. В гостиной еще осталась целая бутыль. Справлюсь.
   - И не дури, - черноглазый схватил меня за плечо, грубо встряхнув. - Тебе сейчас есть, чем заняться, - он кивнул на скорчившегося в углу вместе со стулом, к которому он был привязан, парня. Того самого слабого мага, которого синдикатовцы приперли мне против его воли.
   Кот слабо пошевелился и застонал. Живой? Я думал, его тоже зашибли ненароком. Я кинулся к бедолаге, мигом забыв и о наливке, и о никчемности собственной персоны, и о том, что мне еще предстоит объяснять Синдикату, что же, собственно, произошло. Пусть и не сегодня, да и не завтра: Прилипала с Дылдой были ко мне откомандированы на неделю, еще дня три-четыре их не хватятся. Разве что, кто-то из соседей раструбит о беспорядках на моей кухне, но это вряд ли. Соседи у меня не болтливые.
   Избитого мага я подлатал, к вечеру он даже сумел убраться из моего дома на своих двоих. Честно признаться, облегчения от того, что меня наконец-то все оставили в покое, я не испытал.
   Ночью навалились мысли. Заснуть я даже не пытался - знал, что не выйдет. Напиться, впрочем, тоже. Во-первых, тошно становилось от одного воспоминания о переливающихся в стакане бликах вишневой наливки, а во-вторых... когда я все-таки решил, что забыться мне хочется больше, чем думать о том, что же мне напоминает цвет пойла, выяснилось, что выпивки то у меня в доме и нет. Припомнив события этого длинного дня, я выругался. Долбаный Мрак. Точно он, больше некому. И ведь даже морду не набьешь. Даже не потому, что для этого черноглазого кота еще разыскать надо - думаю, они все у Ани еще - а потому, что против него я ничего не могу, даже приблизиться на расстояние удара не смогу.
   Ночью вернулся взгляд. Умом я понимал, что этого не может быть - Обелиски мертвы. Но взгляд этот был во мне, он смотрел моими глазами из зеркала. Насмешливо так смотрел, словно спрашивая: "Ну? И что теперь? Твои надежды сбылись, но этого ли ты хотел? Чтобы вновь вернулись болезни, вернулось отвратительное бессилие тех, кто должен с ними бороться? А ведь мы предлагали лекарство от всех болезней, от самой смерти. Но вы не захотели им воспользоваться."
   Да, предлагали, но нужно ли огненным котам такое лекарство? Но чего уж теперь об этом думать?
   Обелиски мертвы.
   И воскресить их могу только я.
   Я не боец. Впервые я это понял на той арене, когда Синдикат решил преподать мне этот урок. Хотя в той, прежней, жизни, мне мнилось совершенно иное. Видя, как отказывается сдаться наступающей болезни мой отец, я поклялся, что стану таким, как он. Что не отступлю перед трудностями, доведу дело до конца, одержу победу над черной паутинкой. Но потом мне преподнесли урок, и я его хорошо выучил.
   Я не боец.
   Я не умею снова выходить на арену после болезненной смерти, как Мрак.
   Я не умею бросить вызов и победить, выйдя против заведомо превосходящего по силам противника, как Огненная Танцовщица.
   Я не умею прятать горечь неудач за милой улыбкой и раз за разом собирать себя по осколкам, чтобы медленно, но упорно продвигаться к цели, как Ани.
   Я не умею смириться с потерями и жить дальше, найдя новый смысл в жизни, как Берт.
   Но я все еще могу одержать эту последнюю победу.
  
   Рассвет золотил крыши домов, подсвечивая столб дыма над Огневкой розовым. Красивое зрелище. Уютное. Огневка набирает активность, уже были землетрясения. В долине за городом начали пробуждаться гейзеры. По плато стремительно шагала весна - не та робкая, ранняя, с островками льда и снега, которая заменяла нам в последние три столетия лето, а настоящая. Пышная и буйная, покрывающая ветви деревьев яркими зелеными листиками, а землю - густым ковром цветущего разнотравья. Удивительное дело: все эти растения, они не исчезли без следа, не сгинули в трех столетиях застывшего пламени зимы. Они просто спали. И ждали свою весну.
   Распахнув окно, я вдохнул этот рассвет полной грудью. Пахло свежей зеленью, разбуженной утренней росой, и дымом. Горьковато-терпким дымом Огневки и ароматным сладковатым дымом жилья. Дымом новых надежд, которым еще суждено сбыться.
  
   Я бродил по улицам весь день. Вглядывался в глаза прохожих. Оказывается, пока я барахтался в своем отчаянии, остальные снова выплыли. Вспомнили, как жить. Что-то вернулось в эти взгляды, но кое-чему еще предстоит вернуться. Сегодня я вновь видел котов. Не простых котов. Огненных.
   И я точно знал, что хочу, чтобы так и оставалось. А еще, что обеспечить это мне по силам.
  
   Мое пламя восстановилось достаточно, чтобы его хватило на один, последний, фаербол. Огненный цветок, в пламени которого сгорит то, что осталось от Эры Обелисков.
   ***
   Дуло пистоля смотрит прямо мне в глаза. Тянет дымом от сгоревшей бумаги, к которому примешивается смоляной аромат древесины. Погребальный костер для Обелисков я развел прямо на кухонном столе, а "История войн" у нас немалая - книги хватило, чтобы деревянный стол занялся.
   Это хорошо.
   Когда я нажму на курок, этот костер станет и моим погребальным костром тоже.
   Это хорошо, я не сомневаюсь в своем решении, но не хотелось бы, чтобы Ани о нем узнала. Пусть лучше думает, что напился и случайно поджег, или Синдикат "наказал".
   ***
   Стук в дверь длился недолго. Я даже не успел его осознать, а осознав, не успел сообразить, что стоит поторопиться и нажать на курок до того, как мне помешают.
   Многострадальная кухонная дверь слетела с петель. Что произошло с входной, можно было и не гадать. Показавшемуся на пороге коту хватило доли секунды, чтобы сориентироваться в ситуации и выбить пистоль из моей руки. Пуля просвистела мимо, послышался жалобный звон разбитого оконного стекла.
   - Что там у вас? - в дверном проеме застыл беловолосый.
   - Да, дружок твой, кажется, стреляться надумал, - фыркнул Мрак, отпихивая пистоль ногой подальше. Руку он мне заломил за спину, не давая пошевелиться.
   - Док? - изумленно переспросил Берт. Потом, что-то прикинув, понимающе хмыкнул. - Марк, оставь нас, пожалуйста, ненадолго.
   - Угу. Костер сам погасишь?
   Берт молча кивнул, уверенно шагнув к столу. Протянул руку, раскрытой ладонью к пламени. Яркие язычки потянулись к его ладони, тая и рассеиваясь. Через несколько секунд от начинавшегося пожара остался только ароматный дым.
   - Ну и что ты тут удумал? - беловолосый нащупал стул, уселся на него, облокотившись на спинку. Черная повязка скрывала пустую глазницу, а зеленый глаз с тонкой безжизненной ниточкой зрачка смотрел в пустоту. И тем не менее, мне показалось, что смотрит он прямо мне в душу.
   - Ничего.
   - Не ври. Ани мне все рассказала.
   А вот и не все. Все рассказал я. Здесь и сейчас. Говорил долго, беловолосый не перебивал.
   - Ты правильно сделал, что уничтожил все, что было в твоем распоряжении, из материалов по Обелискам, - кивнул он, когда я закончил. - Но вот дальше... Надеюсь, когда ты проговорил это вслух, ты понимаешь, насколько бредово звучит в сложившихся обстоятельствах самоубийство единственного кота, способного вовремя распознать угрозу, если она начнет возрождаться. Да и вообще... А ты так уверен, что ты единственный?
   Я похолодел. До этого момента был уверен, что так оно и есть, и на мне все закончится. Поразительное высокомерие. Ведь Эллис был не один, были еще коты, ведшие исследования вместе с ним. И не факт, что они не пережили Эру Обелисков. Да и я не самый умный на этой планете. Наверняка найдутся еще способные сопоставить разрозненные факты. А в том, что найдутся желающие вернуть Обелиски, я почти не сомневался.
   - Короче, док. Заканчивай хандрить и приступай к работе. Держи, - беловолосый отстегнул от пояса свою перчатку.
   Я растерянно взял протянутое. Грозное оружие лишилось "когтей" и брони, зато обзавелось парочкой дополнительных конденсаторов.
   - Подстроишь под свое пламя, там сейчас настройки под меня. Думаю, разберешься.
   - Зачем это? - я недоумевал. Неужели Берт думает, что я фаерболами буду от синдикатовцев, жаждущих получить то, что я им наобещал, отбиваться?
   - Ты хотел хороший инструмент? Считай это первым скальпелем нового поколения. И точный разрез сделать позволяет, и обеззаразить заодно. Думаю, разберешься.
   - Послушай... - да, о таком инструменте я и в старые времена только мечтать мог, но... - Ну зачем мне теперь скальпель? Синдикат в покое не оставит, да и толку от скальпеля, если ни диагностического оборудования, ни медикаментов...
   - Док, хватит, - оборвал меня беловолосый. - Мы все чего-то лишились за эти столетия. И возвращать это придется долго. Не факт, что сумеем, но это не значит, что не стоит пытаться. Поверь: доктор, не утративший знания, со скальпелем, это гораздо лучше, чем скальпель без того, кто знает, как его применять. А оборудование мы тебе подгоним. Не сразу, но все будет, даже томограф.
   - И как ты это собираешься устроить? Неужели, думаешь, я не искал? Ничего не осталось, по крайней мере, тут, на плато.
   - Плохо искал, - Берт рассмеялся. - Осталось больше, чем ты думаешь. Два лучших инженера плато - и полностью в твоем распоряжении. Мы с Марком были лучшими еще до всего. И поверь, мозги на аренах мы не растеряли.
   Беловолосый вскочил, принявшись расхаживать по разгромленной кухне, шаря над полом длинной тонкой палкой поиске препятствий. И говорил, говорил...
   Начать можно с простого: перегонный куб для Ани. Она займется травками, мне только нужно составить список. Да, это будут не высокоэффективные лекарства прошлого, но и не слабодействующие отвары. Стеклодува найдем, химика... Наверняка кто-то остался... Простым инструментом меня обеспечат быстро, с меня только список... Да, и ученика мне найти не помешает... Если я не против, Шило... Танцовщица хотела бы попробовать... Она хорошо знает, как калечить, значит, и лечить быстро научится...
   Берт споткнулся о валявшуюся посреди помещения дверь, но не упал: совершив невозможный пируэт, мягко приземлился на полусогнутые ноги. Весело выругался, и продолжил говорить, прекратив, однако беготню.
   Я смотрел на него и понимал, что окончательно проиграл.
   Проиграл коту, потерявшему больше, чем у меня когда-либо будет.
   И сохранившему больше, чем у меня когда-либо было.
   Силу духа.
   И я рад этому проигрышу, обернувшемуся победой для меня и, возможно, для всех котов.
  
  
  
  
Оценка: 9.81*19  Ваша оценка:
РЕКЛАМА: популярное на LitNet.com  
  Н.Шнейдер "У бешеных нет души" (Постапокалипсис) | | В.Екатерина "Истинная чаровница " (Любовное фэнтези) | | А.Емельянов "Мир Карика 6. Сердце мира" (ЛитРПГ) | | В.Соколов "Мажор 3: Милосердие спецназа" (Боевик) | | Д.Владимиров "Парабеллум (вальтер-3)" (Постапокалипсис) | | В.Фарг "Излом 2.0" (ЛитРПГ) | | Н.Новолодская "На грани миров. Горизонты" (Боевое фэнтези) | | А.Каменистый "Исчадия техно" (Боевая фантастика) | | Е.Рей "Избранница стихий" (Любовное фэнтези) | | В.Веденеева "Люди и чудовища " (Боевое фэнтези) | |
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
П.Керлис "Антилия.Охота за неприятностями" С.Лыжина "Время дракона" А.Вильгоцкий "Пастырь мертвецов" И.Шевченко "Демоны ее прошлого" Н.Капитонов "Шлак"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"